Эллери Куин - Последняя женщина в его жизни

Эллери стоял и смотрел, как Боат уносил шотландца.

Он чувствовал себя одиноким, словно на каком-то острове. Вдруг чья-то рука коснулась его запястья.

Эллери обернулся. Ему улыбался инспектор Квин. Меньше всего Эллери ожидал увидеть здесь отца.

– Эл, – сказал тот, – пойдем-ка. Я угощу тебя кофе.

«Старика ни в чем нельзя упрекнуть», – подумал Эллери, приканчивая уже вторую чашку в ресторане аэропорта.

– Послушай, мальчик, – говорил инспектор, – в нашей профессии нельзя слишком утруждаться. Временами нужно давать себе разрядку. Это никуда не годится: ты чересчур утомлен. Если бы я вел себя так же, мне бы давным-давно пришлось расстаться со своей работой. Ни один человек такое не выдержит.

Эллери торжественно поднял руку.

– Клянусь всеми святыми, что больше никогда…

И вдруг на другом конце зала он увидел Бенедикта с Маршем. Они о чем-то оживленно беседовали.

Все люди, как говорит Шоу, хотят добра.

Эллери не был исключением. С чего началась эта встреча? Почему она произошла? Простая случайность? Время на мгновение останавливается, человек погружается в прошлое и вот снова торопится своей дорогой, словно ничего и не было.

Если бы он только мог предвидеть!

Все потекло, как обычно, – пожатия рук, дружеские улыбки и так далее. Оба сразу приняли приглашение Эллери и присели за их столик. Они не виделись со студенческих лет в Гарвардском университете.

Для инспектора Квина Марш оставался всего лишь владельцем этой фамилии. О Бенедикте он, разумеется, знал больше. Джонни Бенедикт принадлежал к аристократическим кругам, но тем не менее регулярно поставлял бытовую хронику в женский журнал. Обычно он крутился в Монако или на греческих островах. Но в январе непременно летел на зимний фестиваль в Малагу, в феврале мчался в Германию, в марте присутствовал на национальных играх в Блумфонтейне и так далее. Каждый месяц у него был занят то песенными конкурсами, то парусными регатами, то смотрами породистых лошадей. Впрочем, тянулся он и ко многим другим вещам. Эллери всегда считал Бенедикта, слишком жадным до развлечений.

Джон Леверинг Бенедикт Третий не работал. Труд для него был самым глупым времяпрепровождением. Внешнее обаяние и полное отсутствие обидчивости выгодно отличали Джонни от других представителей его деградирующего класса. Был он стройным, невысокого роста, а его нежные руки и мягкие светлые волосы приятно дополняли картину, особенно для женщин. Вполне естественно, что вот уже много лет он числился в первой десятке мужчин, наиболее прославившихся своим воспитанием.

Дед Джонни Бенедикта со стороны отца приобрел когда-то значительные участки земли и леса в Венесуэле, превратившись таким образом в одного из первых древесных баронов на северо-западном побережье Тихого океана. А уже отец Джонни необычайно удачно вложил деньги в корабельное дело, оставив сына в труднейшем положении транжиры накопленных богатств. Во всяком случае, многомиллионное состояние давало его знакомым повод утверждать, что Джонни придется туго. Впрочем, газеты уверяли, что старается он не покладая рук. Алименты его, похоже, волновали не больше остального: Джонни недавно распрощался со своей третьей женой.

Эл Марш служил своеобразным катализатором в полной удовольствиями жизни Бенедикта. Он тоже занимал одно из десяти тысяч мест среди самых богатых людей высшего общества. И тем не менее трудился. Не из тщеславия и не из страха потерять состояние, а оттого, что не выносил потребительства. Ему претило дилетантство. Он с блеском окончил юридический факультет Гарвардского университета и прошел великолепную практику в Высшей судебной палате Соединенных Штатов.

На ярмарке женихов Марш считался хорошей добычей. Женщины находили его необычайно привлекательным: в обращении с ними он проявлял такта не меньше, чем со своими клиентами. Темноволосый, гораздо выше Бенедикта, он еще в колледже пострадал в боксерских стычках: нос ему сплющили, а подбородок словно отполировали. Кроме того, Марш немного косил. Казалось, он был рожден для того, чтобы объезжать лошадей и гонять в иностранных машинах. Кстати, то и другое он делал с большим удовольствием, если находил время. Кроме того, он страстно любил пилотировать самолеты. Летал с какой-то хмурой самоотдачей, объясняющейся только тем, что отец его погиб в авиационной катастрофе.

С Маршем было трудно найти контакт. Одни приписывали это его отчужденности, другие – просто сдержанности. Но в любом случае у Марша был очень узкий круг друзей. И к нему по праву относился Джон Бенедикт… Однако дружба их носила не только частный характер. Несмотря на то что Джонни унаследовал от отца почтенную адвокатскую фирму, в личных делах он всегда полагался на Марша.

– Ну, – проговорил Эллери, – рассказывай. Сейчас, очевидно, ты вернулся с Луны. Похоже, это единственное место, где тебе еще не пришлось побывать.

– А вот и нет, – ответил Бенедикт. – Пятнадцать минут назад мы с Элом прилетели из Лондона. Дела, знаешь ли. Да еще этот аукцион Сотби.

– И ты, конечно, должен был принимать в нем участие?

– Почему обязательно должен? – сказал Марш мученическим тоном. – Не представляю себе, кто бы смог уговорить покупателя отвалить за Моне такую сумму, как Джонни.

Бенедикт рассмеялся.

– А разве не твоим постоянным советам я обязан своей прибылью? – Он не только заикался, но и с трудом выговаривал букву «р», что придавало его речи известное очарование. Трудно было поверить, что человек, так произносящий слово «прибыль», может быть жадным до денег.

– Значит, вы его купили? – удивленно воскликнул инспектор Квин. – Выбросить столько деньжищ за кусок старого холста с красками на несколько центов!

– Только не называй никаких цифр, Джонни, – сказал Эллери. – Мои уши подобного не выдерживают. Наверное, устроишь из нее мишень в своем тире или что-нибудь еще, не менее остроумное?

Марш подал знак официанту.

– Не слушай клеветников, Эллери… Еще по порции!.. Наш Джонни действительно знаток искусства.

– Угу, – подтвердил Бенедикт. – А Эл мне помогает. Я был бы очень рад, если бы ты когда-нибудь приехал посмотреть мою коллекцию. И вы, инспектор, разумеется, тоже, – вежливо добавил он.

– Премного благодарен, но меня спокойно можете исключить, – произнес инспектор. – По мнению сына, тут я – абсолютный профан. Правда, он слишком хорошо воспитан, чтобы сказать мне об этом прямо в лицо.

– По-моему, – мрачно заявил Эллери, – я тоже не выдержу. Никак не могу примириться с несправедливым распределением богатств.

– А что насчет несправедливого распределения серого вещества головного мозга? – отпарировал Бенедикт. – Если верить тому, что о тебе болтают по поводу дела Глории, не говоря уже о всем прочем, ты вполне можешь быть причислен к ближайшим родственникам Эйнштейна. – Нечто в лице Эллери заставило Бенедикта мигом посерьезнеть. – Я что, наступил на любимую мозоль?

– Просто он переутомился, – тут же вмешался инспектор Квин. – Дело Глории было таким трудным; пришлось ездить в далекие районы. Все это выбило его из колеи. А у меня как раз отпуск. Вот мы и хотим несколько недель провести где-нибудь в тиши и покое.

– Джонни вам наверняка порекомендует такие местечки, где еще никто не бывал, – сказал Марш.

– Нет, спасибо, – ответил Эллери. – Лучше не надо.

– У тебя превратное мнение обо мне, – произнес Бенедикт. – Какой у нас сегодня день?

– Понедельник.

– Нет, я имею в виду – число?

– Двадцать третье марта.

– Ну так вот, перед тем как девятнадцатого улететь в Лондон, я был в Валенсии на фестивале Сан-Джозефа. До этого – на весенней ярмарке в Вене, а еще раньше, по-моему, на кукольном фестивале в Токио. Нравится? Набираюсь культуры. Не бездельничаю… Эл, я опять хвастаюсь?

– Продолжай, продолжай, Джонни, – успокоил его Марш. – Такое самобичевание лишь поднимает авторитет. А это, видит бог, вещь необходимая.

Эллери заметил:

– Отец и я думали о чем-то совсем… немудрящем.

– Просто дышать свежим воздухом, гулять, рыбачить, – начал перечислять инспектор. – Вы когда-нибудь ловили рыбу, мистер Бенедикт? Так, чтобы сидеть совершенно одному у горного ручья, с удочкой за триста долларов и… Короче говоря, мы хотим самых нехитрых развлечений.

– В таком случае можете считать меня своим спасителем, инспектор: кажется, я предложу вам кое-что ценное. – Бенедикт взглянул на Марша. – Эл, ты догадываешься, о чем я?

– Давай, давай, – ухмыльнулся тот. – Ставлю десять против одного: Эллери ничего не понимает.

– Понимаю? – переспросил Эллери. – А что я должен понимать?

– У меня поместье в Новой Англии, – сказал Джонни Бенедикт. – Очень уютное, с лесами, чистой речкой и вообще всем, что требуется человеку. И знаете, инспектор, я ведь ходил там на рыбалку… Удочку сам из ореха сделал. Удачно посидел тогда. Так вот, в четверти мили от особняка выстроен домик для гостей. Соглашайся, Эллери. Ты и твой отец будете там прекрасно, себя чувствовать. Живите сколько влезет. Могу поклясться, вам абсолютно никто не помешает.

– Даже и не знаю, что ответить, – замялся Эллери.

– А я знаю, – произнес инспектор. – Большое спасибо.

Бенедикт и Марш обменялись довольными взглядами.

– А где именно в Новой Англии? – спросил Эллери.

– Есть там небольшой городок Брайтсвилл, – сказал Бенедикт. – Ты, наверное, о таком и не слышал. Уж очень он маленький.

– Брайтсвилл? – Эллери совсем растерялся. – И у тебя там поместье?