— Добрый день, — заговорил мужчина. — Меня зовут Томас Анкред, впрочем, вам это уже известно из визитки. Надеюсь, вы не в претензии, что я явился сюда. Вообще-то ехать мне не хотелось, но семья настояла.

Он протянул руку — его рукопожатие было безвольным, Трой его почти не ощутила.

— Все это как-то очень глупо, — продолжал он. — Я имею в виду портрет папа, конечно. Знаете, мы все называем его «папа». Некоторым кажется, что звучит сентиментально, но так уж сложилось. В общем, папин портрет. Должен сказать, что ваша телеграмма всех буквально повергла в шок. Мне позвонили и сказали, что вы, наверное, ничего не поняли, и я должен поехать к вам и все объяснить.

Трой разожгла камин.

— Присаживайтесь, — предложила она, — вы, должно быть, замерзли. И объясните, я не поняла.

— Ну, прежде всего, что писать портрет папа — это честь. Я пытался растолковать, что как раз наоборот — это для нас честь, если вы вдруг согласитесь. Спасибо, я действительно сяду. Путь от вокзала неблизкий, и, по-моему, я натер пятку. Не возражаете, если посмотрю? Достаточно будет нащупать через носок.

— Я уже отвернулась, — сказала Трой.

— Точно, — объявил Томас после некоторого молчания, — волдырь. Ладно, для приличия ботинок снимать не буду, и так пройдет. Так вот, об отце. Разумеется, вам известно, что он — Великий Старик английской сцены, так что в это можно не углубляться. Кстати, вам-то самой хоть немного нравится его игра?

— В высшей степени, — сказала Трой. Хорошо, что это правда. Этот странный человек наверняка уловил бы любую фальшь.

— Правда? — переспросил он. — Рад слышать. Конечно, на сцене он весьма хорош, хотя временами немного поскрипывает, вам не кажется? И еще, эти его фокусы! Не может сыграть эмоциональную сцену без того, чтобы не дышать на весь зал. Но вообще-то да, играет по-настоящему хорошо, в своем деле он вроде как великолепная миссис Битон.[2] Рецепты всех блюд, и из лучших продуктов.

— Послушайте, мистер Анкред, — остановила его Трой, — к чему это все?

— Ну, это часть экспозиции. Чтобы заставить вас посмотреть на вещи под другим углом зрения. Великого английского актера рисует великая английская художница, понимаете? Я не думаю, что вам понравится поместье Анкретон, но взглянуть на него стоит. Выглядит очень аристократично. Портрет будет висеть под галереей менестрелей, со специальной подсветкой. Цена значения не имеет. Это в честь его семидесятипятилетия. Вообще-то он считает, что нация сама должна преподнести ему такой подарок, но, поскольку нация об этом как-то не задумывается, приходится брать дело в свои руки. Ну и о потомстве он, конечно, думает, — добавил Томас немного погодя, осторожно запуская ладонь в расшнурованный ботинок.

— Если вы хотите, чтобы я порекомендовала кого-нибудь из художников, кто мог бы…

— Иные протыкают волдыри, — перебил ее Томас, — но я не из таких. Нет-нет, спасибо, перечень лучших из дублеров уже и так составлен. Я рассказывал вам об Анкретоне. Вы ведь помните, как описываются замки в викторианских романах — залитые лунным светом башни и совы, летающие на фоне луны? Анкретон точно таков. Его построил мой прадед. Он снес славный дом времен королевы Анны и возвел Анкретон. Сначала поместье обнесли рвом, но люди начали болеть дифтерией, тогда его высушили и принялись выращивать овощи. Кормят там хорошо, потому что овощей много, а во время войны папа велел вырубить Большую Восточную Чащу и сложить дрова в сарай — дров столько, что ими топят до сих пор.

Томас с улыбкой посмотрел на хозяйку. Улыбка у него была неуверенная и какая-то кривоватая.

— Да, — сказал он, — вот вам и Анкретон. Думаю, он вам не понравится, но покажется забавным.

— Поскольку я не собираюсь… — заговорила Трой, чувствуя, что ее охватывает паника.

Но Томас словно не услышал.

— Ну а помимо того, разумеется, семья. Отлично! Для начала папа и Миллимент и Полин и Пэнти. Как вы относитесь к эмоциям?

— О чем это вы?

— У нас очень эмоциональная семья. Ее члены всё переживают самым глубоким образом. И самое забавное, — продолжал Томас, — что они действительно всё глубоко переживают. Они по-настоящему чувствительны, только все думают, что так не бывает, невозможно быть таким чувствительным, какими они представляются, и в этом беда всей семьи. — Томас снял очки и, прищурившись, невинно посмотрел на Трой. — Но мои родственники испытывают удовлетворение от осознания того, что они гораздо чувствительнее всех остальных. Думаю, это тоже вас позабавит.

— Мистер Анкред, — терпеливо начала Трой, — я сейчас в отпуске, не вполне здорова, видите ли…

— Правда? А выглядите хорошо. Что с вами?

— Карбункул… — сердито ответила Трой.

— Да ну? — поцокал языком Томас. — Больно, должно быть?

— …и потому нахожусь не в лучшей форме. Заказ, о котором идет речь в письме вашей золовки, потребует не меньше трех недель напряженной работы. В письме же речь идет об одной.

— А сколько продлится ваш отпуск?

— Дело не в этом, — поджала губы Трой. — Дело в том…

— У меня тоже как-то выскочил карбункул. И знаете, если продолжать работать, чувствуешь себя лучше. У меня, — горделиво заметил Томас, — карбункул был на ягодице. Место весьма неудобное. — Он вопросительно посмотрел на Трой, пересевшую по привычке на коврику камина. — У вас-то, — продолжал Томас, — наверняка…

— На бедре. Да, это гораздо лучше…

— Что ж, в таком случае…

— Не в том суть. Мистер Анкред, я не могу взяться за выполнение этого заказа. После трехлетнего отсутствия возвращается мой муж…

— Когда? — перебил ее Томас.

— По-видимому, через три недели, — ответила Трой, жалея, что не умеет врать легко и непринужденно. — Но кто знает, как оно обернется. Может, и раньше приедет.

— В таком случае Скотленд-Ярд наверняка даст вам знать, не так ли? Ведь он там довольно большая шишка, я не ошибаюсь? И если вы будете в Анкретоне, связаться с вами по телефону ничуть не труднее, чем здесь.

— Но дело в том, — Трой уже едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик, — что я не хочу писать вашего отца в роли Макбета. Извините за прямоту, но это действительно так.

— Ну вот, я же говорил им, что вы откажетесь, — самодовольно заявил Томас. — А Батгейты уверяли меня в обратном.

— Батгейты? Вы про Найджела и Анджелу Батгейтов?

— А то о ком же? Мы с Найджелом старинные друзья. Когда мое семейство затеяло все это предприятие, я отправился к нему, чтобы спросить его, как, с его точки зрения, вы отнесетесь к предложению. Найджел сказал, что, насколько ему известно, вы сейчас в отпуске и, по его мнению, идея должна вам понравиться.

— Да что он в этом понимает?

— Он сказал, что вам нравятся необычные люди. Он сказал, что папа как натурщик должен вас увлечь, а разговорами с ним вы вообще будете упиваться. Это лишний раз доказывает, как мало мы знаем своих друзей, не правда ли?

— Именно так, — согласилась Трой.

— И все же мне страшно любопытно, как бы вы справились с Пэнти.

Трой уже решила было больше не задавать Томасу Анкреду никаких вопросов, так что собственный голос услышала с ощущением бессильной ярости:

— Вы сказали «Пэнти»?

— Да, это моя племянница. Младшая дочь моей сестры Полин. Мы называем ее так, потому что у нее постоянно сползают шаровары.[3] Это трудный ребенок. Школа, в которой она учится — а это школа для трудных детей, — была эвакуирована в Анкретон. Дети размещаются в западном крыле здания под опекой очень приятной женщины, ее зовут Кэролайн Эйбл. Пэнти — это нечто.

— Ну-у… — протянула Трой, ибо он как будто ждал ответа.

— Точно вам говорю. Она настолько ужасна, что в некотором роде даже нравится мне. Маленькая девочка с косичками и лицом настоящего дьяволенка. Такая вот особа.

Томас прижал к голове оба указательных пальца под прямым углом, сделал страшное лицо и надул щеки. Глаза у него засверкали. Сама того не желая, Трой внезапно оказалась лицом к лицу с плохим ребенком. Она коротко рассмеялась. Томас потер руки.

— Если будет позволено сказать, — заговорил он, — у вас глаза на лоб полезут, когда вы увидите, что она вытворяет. Взять хоть кактус в кровати Сони. К сожалению, это папина любимица, поэтому она практически неуправляема. Ну и конечно, ее нельзя бить, разве что от ярости удержаться не можешь, потому что имеешь дело с необычным ребенком.

Он задумчиво посмотрел на пламя камина.

— Дальше — Полин, моя старшая сестра, это важная персона. Милли, золовка, она постоянно смеется без всякого повода и ведет дом, потому что ее муж, мой старший брат Генри Ирвинг, умер.

— Генри Ирвинг![4] — Трой так и подскочила. «Нет, это положительно сумасшедший», — с тревогой подумала она.

— Естественно, я говорю об актере Генри Ирвинге. Это кумир папа, вот он и назвал сына его именем. Ну и, наконец, Соня. Соня — это папина любовница. — Томас откашлялся на манер старой девы. — Ситуация прямо-таки библейская. Помните Давида и Ависагу-сунамитянку? Все в доме Соню недолюбливают. Должен сказать, она очень плохая актриса. Я вам не наскучил?

Совсем не наскучил, но Трой ужасно не хотелось в этом признаваться.

— Ничуть, — побурчала она и спросила у Томаса, не хочет ли он чего-нибудь выпить.

— Спасибо, если найдется, с удовольствием, — кивнул он.

Трой пошла за выпивкой, рассчитывая по дороге разобраться в своем отношении к посетителю. Кэти Босток она обнаружила в столовой.

— Ради Бога, Кэти, — сказала Трой, — пошли со мной. Ко мне там настоящий монстр заявился.