— Доброе утро. — Через боковую дверь вошла Пэнти. — Мне разрешили еще порисовать. Нужна новая дощечка и побольше красок. Видите, корову и самолет я уже сделала. Нравится?

Она поставила дощечку на пол у изножья подрамника, явно подражая Трой, сделала шаг назад, сцепила за спиной руки и принялась рассматривать рисунок. На нем были изображены три пронзительно рыжие коровы, пасущиеся на изумрудном лугу. Над ними, по небу, для изображения которого Пэнти воспользовалась прозрачной новой голубой, пролетал изумрудный самолет, сбрасывающий черную бомбу.

— По-моему, здорово, — сказала Пэнти и, оторвавшись от рисунка, перевела взгляд на Трой. — И у вас тоже здорово получается, — добавила она. — Просто отлично. Внутри все переворачивается. Мне кажется, вы рисуете хорошие картины.

— Кому-то, — пристально посмотрела на нее Трой, — показалось, что в очках будет лучше.

— В таком случае этот кто-то просто дурак, — сказала Пэнти. — Короли не носят очков. А это король.

— Как бы там ни было, очки пририсовали.

— Если бы кто-нибудь нацепил очки на моих коров, я бы убила его, — заявила Пэнти.

— Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — равнодушно ответила Пэнти. — Может, Нодди?

— Да нет, вряд ли.

— Думаю, это тот же, кто нацарапал что-то на зеркале Нодди. Во всяком случае, это не я. Так как насчет дощечки и красок? Мисс Эйбл нравится, когда я рисую.

— Можешь подняться ко мне в комнату и сама взять в буфете. Там полно маленьких дощечек.

— Я не знаю, где твоя комната.

Трой, как могла, объяснила.

— Ладно, — кивнула Пэнти, — а если не найду, буду кричать, пока кто-нибудь не появится.

Она заковыляла к боковой двери.

— Постой-ка, — окликнула ее Трой, — ты «Малину», если увидишь, отличить сумеешь?

— Конечно, — с интересом посмотрела на нее Пэнти.

— Да нет, я не о ягоде. Я о такой резиновой штуковине, которая, если сесть на нее, звук издает.

— Что за звук?

— Ладно, не важно, — устало вздохнула Трой. — Забудь.

— Ты чокнулась, — решительно заявила Пэнти и вышла из зала.

— Либо я, — пробормотала Трой, — либо кто-то другой в этом доме.

4

В то утро она упорно прорисовывала фон. Сэр Генри позировал в полдень, в течение полутора часов с двумя перерывами. За все это время он не сказал ни слова, но то и дело глубоко вздыхал. Трой рисовала руки, но он был беспокоен, все время нервно подергивался, и фактически ей удалось лишь передать их общую форму и цвет. Под самый конец сеанса появилась Миллимент и, извинившись, что-то прошептала ему на ухо.

— Нет, нет, — сердито возразил сэр Генри. — Я же сказал, завтра, не позже. Перезвони и так и передай.

— Но он говорит, что ему это очень неудобно.

— Плевать. Повторяю, перезвони.

— Хорошо, папа, — послушно сказала Миллимент.

Она вышла, и Трой, увидев, что сэр Генри нервничает все больше и больше, объявила, что сеанс окончен, и добавила, что для изображения плаща готов позировать Седрик. Сэр Генри удалился с явным облегчением. Трой разочарованно проворчала что-то, стерла контур рук и вновь принялась за фон. Это было некое подобие картины в картине. Темный лес, влажный массив, набросанный сильными ударами кисти, врезался вершинами деревьев в залитое холодным светом ночное небо. Немного в глубине, в виде крупных пятен, были изображены некие монолиты, по форме напоминающие пирамиды. По нижней части холста Трой провела мощную линию; каждый мазок представлял собой концентрацию мучительно напряженной мысли, внезапно воплотившейся в живописной форме. Фон получился таким, как надо, только Анкреды, подумала Трой, сочтут его странным и незаконченным. Все, кроме, возможно, Седрика и Пэнти. Трой пришла к этому заключению как раз в тот момент, когда Седрик собственной персоной появился на сцене. Он был сильно и явно избыточно загримирован, двигался какой-то подпрыгивающей походкой и всячески выставлял напоказ алый плащ своего деда.

— Ну вот и я, — воскликнул он, — и на слабых плечах моих мантия из высокой трагедии! Какое чувство! Итак, моя поза?

Но показывать ему фактически ничего не пришлось. Он остановился, поднял полу плаща, встал поудобнее и точным движением завернулся в него именно так, как надо. Трой изучающе посмотрела на него и с нарастающим возбуждением принялась разводить на шпателе краски.

О такой модели, как Седрик, можно было только мечтать. Складки плаща застыли в формах прямо-таки скульптурных. Трой работала, не говоря ни слова, целый час, задерживая дыхание так часто, что даже нос заложило.

— Дражайшая миссис Аллейн, — послышался слабый голос, — у меня ноги немного затекли.

— О Господи, извините, пожалуйста! — воскликнула Трой. — Вы были великолепны. Отдохните немного.

Он спустился в партер, немного прихрамывая, но все еще в роли, и остановился перед холстом.

— Фантастика, — восхитился Седрик. — Просто потрясающе. Я хочу сказать, это и впрямь театр, и Старик, и неповторимый Бард, все вместе, все так живо и ярко. Нет слов.

Он опустился в ближайшее кресло, предварительно перекинув плащ через спинку и обмахиваясь полой.

— Должен признаться, — продолжал Седрик, — все это время мне очень хотелось с вами пооткровенничать. Этот дом просто-таки нашпигован интригами.

Трой, которая и сама изрядно устала, зажгла сигарету, села и принялась разглядывать свою работу. Попутно она с немалым интересом прислушивалась к тому, что говорит Седрик.

— Начать с того, что Старик и впрямь послал за адвокатом. Можете себе представить? Шепотки, шорохи, козни. Все это напоминает выборы папы римского в XVII веке. Главное, конечно, — брачный контракт. Как думаете, что достанется нашей дорогой Соне — как минимум? Как я только не изгалялся, чтобы вытянуть из нее информацию, но она сделалась такой таинственной, настоящая grand dame. Тем не менее, большая или малая, какая-то доля должна быть Соне выделена. Раньше фаворитом номер один считалась Пэнти. Старик завещал ей какую-то совершенно фантастическую сумму, чтобы она, когда вырастет, смогла сделаться тем, что называется а parti. Но нам всем кажется, что из-за своих маленьких проказ она сойдет с дистанции и все достанется нашей милой Соне. Далее — Пол и Фенелла. Они, разумеется, тоже сами вычеркнули себя из списка. В общем, я надеюсь, — заключил Седрик, скромно посмеиваясь, но с хищным блеском в глазах, — что, может быть, мне кое-чем удастся поживиться. Думаю, препятствий возникнуть не должно, но ведь всякое может случиться. Старик меня, попросту говоря, ненавидит, а майорат — это такое чудное дело. Кто-то что-то сказал, что-то там, бог знает когда, произошло, глядишь, я оказываюсь владельцем этого жуткого дома, но только стен. Больше ничего. Но так или иначе мне необходимо привлечь Соню на свою сторону.

Седрик разгладил усы и снял катыш с подкрашенных ресниц.

— Я наложил грим, — пояснил он, — потому что показалось крайне важным, чтобы каждая складка плаща была пропитана запахом Маккактамего. Ну и еще отчасти потому, что так забавно разрисовывать собственное лицо.

Он промурлыкал что-то себе под нос и продолжал:

— Томас, Десси и почтенная миссис А., все они приезжают в пятницу вечером. День рождения в субботу, не забыли? Старик и Старожил проведут воскресенье в кровати, один от переедания, другой после игр Ганимеда. Семья наверняка будет целый день обмениваться взаимными уколами. Все сходятся на том, что piece-de-resistance[30] всего дня рождения — оглашение нового завещания.

— Но ради всего святого… — взмолилась Трой, но Седрик не дал ей договорить.

— Уверяю вас, так оно и будет. Старик всегда предавал гласности каждый новый вариант. Он обожает драматические мизансцены.

— И что, часто он меняет завещание?

— Не считал, — после некоторого раздумья признался Седрик, — но, похоже, раз в два года, хотя последние три Пэнти оставалась твердым фаворитом. Когда она была еще совсем ребенком и приезжала сюда только от случая к случаю, он обожал ее, и она, к великому несчастью, тоже была без ума от него. Полин, должно быть, проклинает тот день, когда уговорила его открыть школу в Анкретоне. В последний раз я впал в полную немилость, в завещании меня до нитки обчистили. За Пэнти следовал дядя Томас, в надежде на то, что он женится и у него будет сын, а я принимаю обет безбрачия и остаюсь с Анкретоном в качестве камня на моей бедной тоненькой шейке. Как все запуталось, правда?

То, что говорил Седрик, безмерно раздражало Трой. Тем не менее она слушала со все возрастающим интересом, хотя в какой-то момент его откровенное злорадство, вызванное падением Пэнти, ее разозлило.

— Я по-прежнему считаю, — сказала она, — что Пэнти не имеет никакого отношения к этим проделкам.

Седрик было запротестовал, но Трой не дала перебить себя:

— Я разговаривала с ней об этом, и в ответах ее не почувствовала ни малейшей фальши. Совершенно очевидно, что о вчерашнем происшествии она слыхом не слыхивала. Даже не знает о существовании квакающих подушек.

— Этот ребенок, — злобно заявил Седрик, — невероятно, чудовищно изворотлив. Не случайно она носит имя Анкред. Она играла. Поверьте, это была игра.

— Не верю. В частности, потому, что она даже не знает, где находится моя комната.

Седрик, кусавший все это время ногти, остановился и посмотрел на Трой.

— Не знает, где ваша комната? — после продолжительной паузы переспросил он. — Но, дражайшая миссис Аллейн, это-то какое отношение к делу имеет?

Трой уже готова была поведать ему о перилах, на которые налипла краска. Она даже начала было:

— Что ж, если вы пообещаете… — но, внимательно посмотрев на его лицо с надутыми губами и белесыми глазами, неожиданно передумала. — Ладно, не важно, все равно это вас не убедит. Забудьте.