Найо Марш - Последний занавес

— Поскромнее надо с задником, поскромнее! — восклицал он. — А ну-ка попробуем снизу! — И тут же появился мерцающий свет, что весьма понравилось Трой.

— Да, но вам-то ничего не видно, — растерянно заметил Седрик. — Черт! Что же придумать?

— Могу принести обычный светильник и подключить через удлинитель, — предложил Пол. — Или снимем шторы.

— Но тогда будет проникать дневной свет. — Седрик в отчаянии посмотрел на Трой. — Или ничего страшного?

— Попробуем.

В конце концов, умело расположив отражатели, Трой добилась того, чтобы и дневной свет падал на холст, и сцена не пропадала.

Часы — разумеется, большие часы — на центральной башне пробили одиннадцать. Где-то в глубине открылась и тут же захлопнулась дверь, и в освещенном пространстве появился сэр Генри — вылитый Макбет.

— Ну и ну, — прошептала Трой. — Вот это да!

— Настоящий маскарад, — сказал ей на ухо Седрик, — но, странное дело, мурашки по коже бегут. Или нет? Не слишком театральный костюм?

— На мой вкус, нет, — решительно ответила Трой и пошла по проходу навстречу своему натурщику.

В полдень Трой пригладила волосы, прислонила крупный рисунок углем к сцене и отошла от нее по проходу. Сэр Генри снял шлем, слегка вздохнул и осторожно двинулся к стулу, стоящему в кулисе.

— Полагаю, вы хотите закончить на сегодня, — рассеянно сказала Трой, кусая ноготь большого пальца и вглядываясь в рисунок.

— Старость не радость, — откликнулся сэр Генри, и только тут Трой заметила, что выглядит он не просто немного усталым. Перед сеансом он положил вокруг глаз густые тени и подкрасил разведенной в воде краской усы и бородку. Помимо того, он надел парик с длинными прядями черных волос. Но ни косметика, ни парик не могли скрыть, что щеки у него ввалились, а голова поникла.

— Вынуждена вас отпустить, — сказала Трой. — Надеюсь, я была не слишком требовательна. Забываешься, знаете ли.

— И вспоминаешь тоже, — сказал сэр Генри. — Я, например, вспоминаю роль. Впервые сыграл ее в 1904 году.

Трой быстро подняла голову, почувствовав к этому человеку внезапную симпатию.

— Это была замечательная роль, — добавил он. — Замечательная.

— Пять лет назад, когда я увидела вас в ней, это было сильное впечатление.

— Я играл ее в шести разных спектаклях, и всякий раз выкладывался до конца. Никогда она не приносила мне несчастья.

— Я слышала, что среди исполнителей роли Макбета распространено суеверие. Нельзя цитировать пьесу, верно? — Трой внезапно подскочила к рисунку и стерла ногтем слишком жирную линию. — Вы тоже считаете, что это приносит беду? — рассеянно спросила она.

— Другим актерам — да, — очень серьезно ответил он. — Во время представления за кулисами всегда такая напряженная атмосфера. Люди нервничают.

— Не потому ли, что помнят о суеверии?

— Может быть. От такого ощущения не избавишься. Но мне эта пьеса никогда несчастий не приносила. — Голос его, секунду назад звучавший устало, окреп. — Иначе зачем бы мне выбирать для портрета именно эту роль? Так что нет, точно нет. А теперь, — сказал он, возвращаясь к своей величественной и сверхгалантной манере, — будет ли мне позволено хоть краем глаза взглянуть?

Нельзя сказать, что Трой была в восторге от этой идеи, и все же слегка протолкнула рисунок в проход и повернула его к нему.

— Боюсь только, пока мало что можно понять, — сказала она. — Это всего лишь нечто вроде общей идеи того, что я хочу изобразить.

— Ну да, ну да! — Он сунул руку в рубаху, извлек пенсне в золотой оправе, и мгновенно перед Трой вновь возник Макбет, только в очках, рассматривающий собственный портрет. — Умница, — сказал он. — Настоящая умница.

Трой отнесла рисунок на место, и сэр Генри медленно разогнулся.

— «Прочь, прочь, все это взято взаймы»[24], — продекламировал он. — Мне надо переодеться. — Привычным жестом он поправил плащ, развернул плечи, перешел на освещенное место и прицелился кинжалом в крупный пустой холст. Голос его, словно специально поставленный для этого выступления, мощно разнесся под сводами театрика:

К счастью, Трой вспомнила следующую строку. Сэр Генри перекрестился и, минуя фигуры-манекены, зашагал к двери за сценой. Она захлопнулась за ним, и Трой осталась одна.

Она еще раньше решила сразу же перенести изображение на большой холст. Эскизов больше не будет. Время поджимало, а то, чего ей хочется, было уже и так ясно. С чем сравнить момент, подумала она, когда стоишь лицом к лицу с туго натянутым холстом и поднимаешь руку, чтобы нанести первый мазок. И. сделав глубокий вдох, она провела угольным карандашом по холсту. Он откликнулся, издав что-то вроде слабого барабанного звука. «Что ж, поплыли», — подумала она.

Прошло пятьдесят минут, и под пальцами ее начал формироваться ритм и материя рисунка. Она расхаживала взад-вперед, время от времени останавливаясь и нанося резкие удары острием угольного карандаша или проводя им по зернистой поверхности холста. Все, что Трой сейчас собой представляла, воплотилось в эту тонкую почерневшую ладонь. В конце концов она остановилась в десяти шагах от полотна и, выждав немного, закурила сигарету, взяла пыльную тряпку и начала обмахивать рисунок. На пол посыпалась угольная пыль.

— Что, не нравится? — раздался резкий голос.

Трой так и подпрыгнула и обернулась. Засунув руки в карманы передника и расставив ноги, в проходе стояла девочка, которая сегодня утром затеяла драку на террасе.

— Откуда ты появилась? — требовательно спросила Трой.

— Через заднюю дверь вошла. Потихоньку, потому что мне запретили. А почему ты все стираешь? Не нравится?

— Я не стираю. Все на месте. — И действительно, контуры рисунка никуда не исчезли. — Я просто убираю лишнее, — отрывисто добавила она. — Иначе краски смешаются.

— А что, Нодди будет так чудно одет?

Услышав это обращение, Трой немало удивилась; она думала, что это изобретение и прерогатива мисс Орринкурт.

— Я называю его Нодди, — сказала девочка, словно прочитав ее мысли. — И Соня тоже. Это она у меня переняла. Когда вырасту, хочу быть такой, как Соня.

— Ясно. — Трой открыла ящик с красками и принялась рыться в нем.

— А это что, краски?

— Да. — Трой пристально посмотрела на девочку. — Краски. Они мои.

— Меня зовут Патриция Клодия Эллен Анкред Кентиш.

— Так я и подумала.

— Ничего такого ты не могла подумать, потому что все, кроме мисс Эйбл, называют меня Пэнти. Впрочем, мне наплевать, — сказала Пэнти. Она внезапно вскочила на спинку стула и, обхватив ноги руками, откинулась назад и опустила голову.

— Шею хочешь сломать?

Пэнти обиженно хрюкнула.

— Поскольку тебе не разрешили сюда входить, — продолжала Трой, — не лучше ли уйти побыстрее?

Трой подцепила на шпателе густой слой белой краски. «Если не обращать на ребенка внимания, может, ему станет скучно и он уйдет», — подумала Трой.

Так, теперь желтый, дальше красный. Как же хорош ее шпатель!

— Я собираюсь порисовать этими красками, — заявила Пэнти, подойдя к ней поближе.

— Даже не мечтай.

— Мне хочется. — Она внезапно подалась к подносу, на котором лежали длинные кисти. Трой опередила ее на какое-то мгновение.

— Послушай-ка, Пэнти, — заговорила она, запирая ящик и глядя прямо ей в лицо, — если ты сейчас же не уймешься, я подхвачу тебя за пояс твоих собственных бриджей и отнесу туда, где тебе и следует находиться. Ты ведь не любишь, когда другие мешают тебе играть, верно? Так вот, это моя игра, и я не могу продолжать ее, пока ты мешаешь.

— Я убью тебя, — посулила Пэнти.

— Не будь идиоткой, — кротко откликнулась Трой.

Пэнти зачерпнула немного киновари, яростно швырнула ею в Трой и тут же залилась пронзительным смехом.

— Выпороть меня ты не можешь, — завизжала она, — меня по специальной системе воспитывают.

— Еще как могу, система — не система… — И действительно, ничего сейчас Трой не хотелось так сильно, как поколотить Пэнти. Девочка глядела на нее с выражением нескрываемой злобы. Она так решительно надула щеки, что даже нос сморщился и задрался. А рот сжался настолько, что от него разбежались во все стороны морщинки, напоминавшие кошачьи усы. Она угрюмо набычилась. Косички поднялись под прямым углом к голове. В общем, она сделалась похожа на озлобленного Борея в младенчестве.

Трой присела и потянулась за лоскутом материи, чтобы стереть с лица краску.

— Знаешь, Пэнти, — сказала она, — ты удивительно похожа на своего дядю Томаса.

Пэнти снова потянулась к ящику с красками.

— Не надо, — остановила ее Трой, — не трогай больше красную краску, прошу тебя. Слушай, предлагаю сделку. Если ты пообещаешь не прикасаться больше к краскам без разрешения, я дам тебе кисти и дощечку, и можешь порисовать по-настоящему.

— Когда? — настороженно посмотрела на нее Пэнти.

— После того как попросим твою мать и мисс Эйбл. Я попрошу. Но чтобы больше никаких глупостей. И особенно, — наугад добавила Трой, — не смей больше заходить ко мне в комнату и потом пачкать перила красками.

Пэнти тупо посмотрела на нее.

— Не понимаю, о чем ты, — заявила она. — Так когда мне можно порисовать? Я хочу прямо сейчас.

— Хорошо, только сначала выясним кое-что. Ты чем вчера занималась перед ужином?

— Не помню. Ах нет, помню. Приходил доктор Уизерс. Он осматривал всех нас. Он собирается остричь меня наголо, потому что у меня стригущий лишай. Оттого я и надела эту шапочку. Хочешь посмотреть на мой стригущий лишай?