Эллери Куин - Последний удар

— Я не знал, Вели. Это была всего лишь гипотеза. Наблюдая некоторые странности в событиях и поведении кое-кого, я применил Закон Куина о Перемещении Материальных Тел, который гласит, что даже поэт не может находиться в двух местах одновременно. Далее, существует Закон о Сомнительных Амнезиях, в котором выводится, что когда молодой человек утрачивает память относительно конкретного события, происшедшего всего день назад, при этом помня все остальные события того же дня — причем происходит это в двух отдельных случаях, — тогда, сержант, получается, что никакой амнезии нет и следует считать, что событие произошло с кем-то другим. И, кстати, все это подтверждается Законом Куина о Поднятой Брови. Согласно этому бесценному закону, когда у человека висят в шкафах и лежат в комодах точные копии всего того, что он носит, начиная с бургундской шляпы с бантом позади и кончая парой гетр с жемчужными пуговицами, а человек приписывает это странное обстоятельство тому, что у него «пунктик насчет одежды» — потому-де он и покупает все в двойном размере, — так вот, согласно этому закону, как я уже сказал, бровь поднимается в изумлении и остается в таком положении.

— О чем это он говорит, инспектор? — спросил сержант.

— Чтоб я знал, — сказал инспектор. — Хотя из всего этого сотрясения воздуха доносится до меня легкий сквознячок, что сюрприз тебя все-таки ждет.

— Что? — спросил Эллери.

— Давай-ка еще немного помистифицируем нашего гения, Вели. Сначала выложи ему все по порядку.

— Есть, сэр! — сказал Вели, причмокнув губами, похожими на китовые. — Видите ли, маэстро, когда я узнал, что в ту же ночь родился второй ребенок, я сказал себе: «Что же случилось с этим вторым малышом?» Логичный вопрос, не правда ли?

— Разумеется, — сварливо ответил Эллери. — Логичный ответ на который будет такой: поскольку о рождении второго сына не было объявлено и Джон Себастиан-старший, очевидно, так и не признал его существования, то вышеназванный второй сын должен был воспитываться посторонними, вероятно, под другим именем и скорее всего даже не зная о своем происхождении, по крайней мере, в течение многих лет. Много об этом втором сыне мы, возможно, так и не узнаем — особенно причину, по которой его отец отказался признать его, — но вы подтвердили то, что я логически вывел, а это все, что меня в данный момент интересует. У Джона есть близнец, и есть уже без пяти дней двадцать пять лет.

— Это все, мистер Куин? — спросил его отец.

— Естественно. А что еще?

— Да так, маленькая деталь, — тихо сказал инспектор. — Поведай-ка ему, Вели.

Сержант Вели усмехнулся.

— Близнец умер двадцатого января девятьсот пятого года в возрасте двух недель.

— Нет! — воскликнул Эллери.

— Да, — сказал сержант Вели.

— Невозможно!

— Маэстро, я могу вам доказать это как дважды два.

— Вы ошиблись!

— Разве хорошо так говорить? — прорычал сержант. — За такие шуточки кой-кому зубы в глотку вколачивают. Если я говорю, что этот малыш-близнец умер в возрасте двух недель, это, братец, означает, что он умер. Понял?

— Но как вы можете быть уверены? — в бешенстве возразил Эллери. — Это было бы… было бы просто невыносимо! Да Вселенная бы перевернулась! Предъявите ваши так называемые доказательства, и я гарантирую, что без единого звука пробью в них сорок две дырки.

— Ах, так? Да, действительно, лет девять назад муниципалитет Маунт-Кидрон сгорел дотла, со всеми документами, так что никаких официальных записей о рождении ребенка я найти не мог, но…

— Ага! — сказал Эллери. — И ого!

— Но, — невозмутимо продолжил сержант Вели, — у меня есть живые свидетели. И они утверждают, что те, кто принял опеку над вторым сыном Джона Себастиана-старшего, после того, как первого сына — твоего Джона — отвезли в Ри, были Холлы. Вот именно — врач, принимавший роды, и его жена. Но все дело в том, что они состояли при нем всего две недели. Потом он заболел пневмонией и умер. Холл вызвал другого врача из Маунт-Кидрон, который там до сих пор практикует, некоего доктора Гарольда Дж. Мартина. Доктор Мартин помнит, как составлял свидетельство о смерти. У меня есть его письменные показания. Мартин также помнит, что Холл, убедившись, что ребенок мертв, рассказал ему все: о том, как двумя неделями ранее ребенок родился в его доме сразу же после первого — ребенок миссис и мистера Себастиана, — а этот Себастиан отдал ему ребенка, потому что во время вторых родов жена умерла, и он посчитал виновником смерти второго ребенка, или еще по какому-то идиотскому поводу. В общем, он не пожелал признать ребенка. Должно быть, он повредился умом после аварии.

— Так что даже это имеет объяснение, — сказал инспектор Куин.

— Это номер первый, — с удовлетворением сказал сержант. — Номер второй: я нашел гробовщика, который похоронил малыша у Холлов. Холл рассказал ему то же самое. Номер третий: священник, который читал заупокойную службу над гробом, все еще живет и здравствует в Маунт-Кидрон, в отставке. Он свел меня в церковь и раскопал для меня церковные архивы, и там было черным по белому написано: «Второй сын Себастиана, в возрасте двух недель, умер 20 января 1905 года». Зная своего клиента, я сиял фотокопию. Хотите взглянуть?

— Я ничего не понимаю, — слабым голосом сказал Эллери.

— И номер четвертый, — сказал его отец. — Вели нашел могилку ребенка на маунт-кидронском кладбище. Недорогой и небольшой камень, а на нем надпись: «Себастиан-Холл, 5 января 1905 — 20 января 1905. Да почиет в мире!» Мы могли бы получить ордер на эксгумацию, но не знаю, что бы это нам дало, кроме того, что мы установили бы, что в могиле кости двухнедельного ребенка. У нас полно письменных показаний, чтобы однозначно установить, что близнец родился и спустя две недели умер. Что-то вид у тебя неважный. Что, очень плохие новости?

— Хуже некуда, — простонал Эллери. — Это… Это просто бред какой-то. Этого не может быть… Холлы, сержант — что стало с Холлами?

— Примерно в середине девятьсот шестого они собрали вещички, и больше никто их в Маунт-Кидрон не видел и не слышал. Я никого не мог найти, кто знал бы, куда они уехали. Никаких записей о подобном переезде нет ни у одной из местных транспортных компаний. Вероятно, они наняли фургон из другого города.

Эллери молчал. Потом сказал:

— Спасибо большое, Вели.

— Хочешь об этом поговорить? — сердобольно спросил отец.

— Мне и слов-то не подобрать. Во всем этом безумном деле был один момент, на который, казалось, у меня был ответ. Теперь же… — Эллери вновь замолчал. Затем произнес: — Ладно, это мои проблемы. Спасибо, папа. Вели, поедете обратно — не гоните. Спокойной ночи.

Он выбрался из патрульной машины и, пошатываясь, как старик, пошел к крыльцу.

Дела молодых людей нередко волнообразны, и случается так, что при отливе отчетливо проступают глупости. Не будет преувеличением сказать, что, когда Эллери метался в постели всю бесконечную ночь, включая и дождливые, серые рассветные часы, мысли его не были преисполнены мудрости. В дальнейшем ему суждено было столкнуться со множеством трудностей и успешно их преодолеть, но тогда он был молод, и Дело о Загадочных Рождественских Подарках было только вторым его расследованием — и даже первым, которое он вел в одиночку, — и ему казалось, что наступил конец света. Должно быть два Джона Себастиана, все доводы логики однозначно требовали, чтобы было два Джона Себастиана; разумом он уже установил, что есть два Джона Себастиана; и вот теперь оказывается, что в конце концов есть все же только один Джон Себастиан. Если Джон Себастиан Второй и существовал, то лишь как херувим на небесах и скелет двухнедельного младенца, захороненного почти двадцать пять лет назад, на земле. Это тоже были факты. Когда факт в лоб сталкивается с фактом, что получается? Хаос.

Отсюда отчаяние молодого мистера Куина. В отчаянии его посетило множество глупейших мыслей, о которых двадцать пять лет спустя ему суждено было вспоминать с краской стыда.

В полдень он выкарабкался из постели, горестно мечтая о том, чтобы ничего не знать о преступлении, Джоне Себастиане и, если уж на то пошло, Рождестве.

Спустившись, он застал лейтенанта Луриа на шканцах, подавляющего мятеж на корабле. Мистер Пейн, адвокат, с волнением в медоточивом голосе говорил, что уже второе января, а у него много важных неотложных дел, и он желал бы как можно скорее вернуться в город. Луриа отвечал, что, к его величайшему сожалению, это невозможно. Доктор Дарк с жаром доказывал, что он должен немедленно вернуться к своей врачебной практике, что он обещал отпустить заменяющих его коллег и что лейтенант Луриа должен внять голосу рассудка. Лейтенант Луриа сказал, что выполняет свою работу так, как считает нужным, и что не следует усложнять все дело — ни для него, ни для самих себя. Мистер Фримен, книгоиздатель, Мариус Карло, беглец из оркестра профессора Дамроша, мисс Валентина Уоррен из театра, мисс Эллен Крейг из Уэлсли — все выдвигали свои аргументы с разной степенью взволнованности и эмоциональности; и все получали жесткий отказ от лейтенанта Луриа. Он заявил, что труп еще не опознан, и что теперь зона поиска расширена до пределов всех континентальных Соединенных Штатов, и что ему очень не хотелось бы оформлять общий ордер на задержание их всех в качестве первостепенных свидетелей убийства, но что он вынужден будет поступить именно так, леди и джентльмены, если его к этому принудят. В ответ на это из уст мистера Пейна высыпалась целая тирада юридических терминов, которые изрядно подействовали лейтенанту на нервы. И все совещание развалилось на обрывки возбужденных разговоров, и, наконец, когда осел весь мусор, оказалось, что лейтенант Луриа ушел, а все прочие участники так и остались, где были.