Вечер получился не из приятных. Во всех сидела какая-то скрытая раздражительность. Мариус, казалось, снова впал в свое дурное настроение, Джон был рассеян, Валентина сварлива, Пейн резок, доктор Дарк надут, миссис Браун визглива, мистер Гардинер встревожен, Крейг подавлен, Эллен взвинчена, Расти нервозна, а Фримен и вовсе походил на некий бесплотный дух, витающий в горчайшем эфире где-то на другой планете.

Вечер тянулся невыносимо. В одиннадцать кто-то включил новости. Посреди передачи Фримен поднялся и сказал:

— Неприятности. Везде одни неприятности. Извините, я, пожалуй, пойду спать.

Он вышел усталым шагом.

Остальные лениво обсуждали новости: «спиртной» патруль береговой охраны США убил трех контрабандистов и захватил три катера с нелегальным грузом стоимостью в полмиллиона долларов; в Индии Махатма Ганди призвал к «гражданскому неповиновению» британским властям… И тут перед ними вновь предстал издатель и скрипучим голосом произнес:

— Вот это я только что обнаружил у себя в комнате.

Он держал маленький подарочный сверток в краснозеленой фольге с золоченой лентой и бирочкой в виде Санта-Клауса.

Эллери осторожно взял сверток у Фримена.

— Естественно, адресовано тебе, Джон. Ты позволишь?

Джон очень невесело засмеялся. Мистер Гардинер, тщательно прислушиваясь, не услышал в этом смехе никаких отзвуков той мерзкой издевки, которая исходила из тех же уст сегодня утром. «Странный юноша, — подумал он, — такой многогранный…»

Бледный издатель вовсе не смотрел на Джона. Он уселся поодаль от центра компании и осматривался, моргая.

Артур Крейг пожевывал клок бороды и украдкой смотрел на своего воспитанника, словно в первый раз его по-настоящему увидел. Потом он овладел собой, выпрямился и стал смотреть, как Эллери открывает пакет.

Внутри, на завернутом в красную бумагу предмете, лежала белая карточка. Эллери вынул ее из коробки и громко прочитал нарочито невыразительным голосом:

В шестой Святок вечерок

Шлю тебе, мой голубок,

Х л ы с т и к с кожаным плетеньем —

Это просто загляденье.

Это был маленький, зловещего вида хлыст из жесткой кожи, с плотно переплетенной рукояткой и довольно длинной плетью. Кнут для лилипутов.

— Это миниатюрная копия какого-то настоящего хлыста, — сказала Расти, разглядывая его. — Не знаю, какого именно. Может быть, бычий кнут, но на южноафриканский самбок не похоже. Может быть, из Южной Америки?

— Кнут для быков? — отчетливо сказал Дэн З. Фримен. — Или для людей.

Расти посмотрела на него с недоумением.

— Что, мистер Фримен?

— Просто размышляю, — сказал издатель. — У меня день рождения третьего марта, а это, если судить по недавнему рождественскому подарку с зодиакальным смыслом, подпадает под знак Рыб. Как обычно истолковывают знак Рыб?

Мать Расти подозрительно посмотрела на него.

— Это символ рабства.

— Рабства. — Фримен кивнул и улыбнулся. — До сего дня я не придавал никакого значения влиянию звезд. — И он посмотрел на Джона Себастиана. Но Джон грыз ноготь на большом пальце и во все глаза смотрел на пол.

— Еще подарочек?

Все с облегчением посмотрели на дверь. Эти слова принадлежали сержанту Девоу, еще не вошедшему в гостиную из холла.

В наступившей тишине Эллери взял у Расти хлыстик и протянул его полицейскому вместе с карточкой. Сержант взял их, почесал подбородок и отвернулся. Через минуту все услышали, как он звонит по телефону. Повесив трубку, он вернулся и сунул хлыст с карточкой обратно Эллери.

— Лейтенант говорит, чтобы вы от них ни на шаг не отходили, мистер Куин.

— Ну нет. По-моему, этот подарок Джон пожелает держать при себе. — Эллери сделал паузу. — Джон?

Джон, передернувшись, взял хлыст и принялся вертеть его в руках.

— Да, — с заднего плана сказал Дэн З. Фримен. — Смотрится очень органично.

— Органично? — Молодой поэт впервые за вечер посмотрел на своего издателя. — Что вы имеете в виду, мистер Фримен?

— Только не надо про очередной приступ амнезии, — сказал Фримен.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — Джон сверкнул глазами. — Я иду спать.

— Джон… — начала Расти.

Но он торопливо поцеловал ее и выбежал.

И только тогда Эллери сообразил, что не посмотрел на обратную сторону карточки. Он быстро перевернул ее.

Но там было пусто.

Седьмой вечер: вторник, 31 декабря 1929 года

Глава Девятая, в которой два треугольника переходят в четырехугольник, мисс Браун и мисс Уоррен возвращаются в пещерные времена, а Новый год возвещает о себе не самым веселым образом

Последний день года выдался ясным и свежим. Дул юго-западный ветер.

— Я бы не прочь на лошадке покататься, — объявила Эллен за завтраком. — Кто-нибудь составит компанию?

— Я с вами, — сказал Эллери.

— Ой ли? — Но вид у Эллен был весьма довольный.

— Я тоже хочу проехаться, — заявила Расти. — А ты, Джон?

— Конечно, конечно, — отозвался Джон. — Мы, что ли, парами поедем? Лошадей-то всего две.

— Парами было бы так весело! — сказала Расти.

— Только не мне! — высокомерно сказала Эллен. — А вот если нам разбиться на две смены, Расти? Мы через час встретим вас с Джоном на конюшне, и вы сможете взять у нас лошадей.

Фелтон снарядил для них мерина и пегую кобылу, и они выехали в лес в горделивом молчании. Эллери потребовалось некоторое время, чтобы Эллен оттаяла, и он так казнился, что пренебрегал ею ранее, и каялся с той целеустремленностью, которую обычно приберегал для своих интеллектуальных изысканий, что наконец заработал улыбку. А уж после этого и тропинка в лесу, и искрящийся золотой снег, и ровно несущие лошади стали прямо-таки воплощением чистой радости.

Из лесу они выехали шагом, желая поберечь лошадей для Расти и Джона. Щеки у Эллен порозовели, в глазах плясали чертики, а ее стройная ножка в брюках для верховой езды все время стукалась о ногу Эллери, внушая негу и опасения. Внезапно Эллери сообразил, что за прошедший час ни разу не вспомнил ни о мертвом старике, ни о таинственных подарках и загадочных посланиях. И он начал быстро нести множество всякой чепухи, почти не сознавая, что говорит, а Эллен слушала, постепенно заливаясь краской; и вышло так, что въехали они в конюшню и едва не сшибли с ног Валентину Уоррен и Джона Себастиана, прежде чем сообразили, во что же они ненароком въехали.

— Вэл, ради Бога, — говорил Джон, прижатый ею к самому стойлу. — Мы не одни.

— А мне все равно! — со страстью сказала Валентина, не соизволив обернуться. — Я и подумать не могла, что ты окажешься настолько мелок, чтобы прельститься ямочками и клочком рыжей пакли!

— Привет, сестричка, Эллери, — беспомощно сказал Джон. — Слушай, Вэл. Расти будет здесь с минуты на минуту…

— Я сказала, что мне все равно!

Они сидели на лошадях как идиоты, потеряв способность двигаться.

— Я человек, Джон. Да, я сыграла свою роль, как тертая боевая лицедейка — лучшая подруга — свой парень — «я надеюсь, что вы оба будете счастливы!» — черта с два! Любимый мой. я должна сказать, пока не поздно. Я люблю тебя, Джон, люблю, люблю, люблю! Ты не только глуп, но и слеп? Я любила тебя еще тогда, когда ты знать не знал никакой Расти. Нам было так хорошо вместе…

— Знаю, Вэл, знаю. Не подумай, что я забыл… А вы как? Хорошо покатались? Как лесная тропа?

— З-замечательно, — сказала Эллен с таким видом, словно одновременно старалась слезть с лошади и остаться в седле.

— Джон, брось ты их!..

— Мы не могли бы обговорить все это в другой раз? — спросил Джон, стараясь поднырнуть под плотно упертые в стенки руки Валентины.

— Когда? Когда ты женишься на этой Кларе Боу для бедных? — Валентина подавила рыдание. — О, Джони, Джони…

— Пусти, Вэл! Пусти меня! При Эллен и Эллери! Совсем своим любвеобильным умишком тронулась? Вэл!..

Восклицание Джона перешло в какое-то сдавленное бормотание. Эллен и Эллери завороженно смотрели, как блондинка, обхватив Джона — и лишив его возможности сопротивляться, — покрыла его рот страстными поцелуями. Ему удалось высвободить губы лишь настолько, чтобы сказать: «О, боги, и полубоги!» — и рассмеяться в бессильной злобе.

— Привет, Расти!

Эллен и Эллери виновато заерзали в седлах. Там, за ними, на снегу стояла Расти. Похлопав лошадь Эллери по крупу, она решительно вошла в конюшню.

— Ну-с, — сказала Расти. Ее голос вполне мог исходить из какой-нибудь трещины на Южном полюсе. — Что исполняешь, Вэл, — сцену хватания за соломинку в спектакле «Утопающая»?

Эллери, не разжимая губ, сказал:

— А ведь знаешь, Расти, именно это Вэл здесь и исполняла. Репетировала сцену из…

— Ой, заткнитесь! — сердито сказала Валентина. — Так вот, Расти. Теперь ты все знаешь.

— Что я теперь знаю, Вэл? — произнесла Расти ледяным голосом. — Что ты змея подколодная, охотница за чужими мужчинами, двуногая двуличная сука?

— Чертово стремя! — в сердцах сказала Эллен.

Джон кашлянул.

— Расти, послушай..:

— А ты не вмешивайся, Джон Себастиан! — взвизгнула Расти. — Сам скорее всего поощрял ее. Хорошо еще, я вовремя узнала!

— О, Боже, — устало сказал Джон Себастиан. — Понимаешь, детка, хочешь верь, хочешь — не верь, я тут совсем ни при чем — на меня сели и поехали. У меня и свидетели есть. Сестренка, она ведь сама на меня напала? Эллери? Да говорите же, ради Бога!

— Да, — сказала Эллен. — Так оно и было, Расти.

— Да-а, — сказал Эллери. — Так, Расти, оно и было.