Эллери автоматически считал удары.

У него закололо в затылке.

Двенадцать…

Он начал сердито писать…

Третий вечер: пятница, 27 декабря 1929 года

Глава Пятая, в которой в летнем домике происходит зимняя история, а дар из железа не дает снять крышу с кукольного домика

Промаявшись несколько часов, пытаясь отвлечься от настырной мысли и не преуспев в этом, Эллери проснулся и обнаружил, что проспал. Он спустился вниз в пятницу утром, не питая особых надежд. И был прав. Мейбл убирала со стола.

— Ой, мистер Куин! — воскликнула ирландка. — Мы уж думали, что вы не выйдете. Я сейчас вам накрою.

— Нет-нет, Мейбл, поздняя пташка червячка не заслужила, или какую еще гадость говорят в таких случаях? Только кофе, и хватит. Без сливок, без сахару.

— А вы такой худенький! — хихикнула Мейбл.

Эллери вошел в гостиную с чашкой кофе, и его появление было встречено всеобщим осмеянием и запущенной в него газетой «Нью-Йорк Уорлд».

— Пей свой кофе, читай газетку и не выступай, — прорычал Джон Себастиан. — У нас идет часовая программа «Что происходит за пределами дурдома».

Действительно, все читали газеты. Эллери слонялся, потягивая кофе и заглядывая каждому через плечо. Мариус погрузился в рецензию Лоуренса Гилмена на дебют в Карнеги-Холле нового молодого виолончелиста Григория Пятигорского. Роланд Пейн изучал автотипию на четыре колонки, изображавшую пышнотелую Хелен Кейн, известную под псевдонимом «Девчонка Буп-Бупа-Дуп», которая на Святках выступала в театре «Парамаунт». Валентина и Эллен читали театральную страницу, Фримен — книжную, Крейг — передовицу, а достопочтенный мистер Гардинер — «Советы на день» доктора С. Паркса Кэлмена. Доктор Дарк облюбовал спортивную страницу, Расти — страницу женских мод, а ее мать, как ни странно, — биржевой бюллетень.

Но выбор Джона заинтересовал Эллери больше всего. Тот был явно прикован к рекламе электрического тостера новой конструкции, который обжаривал хлеб с двух сторон одновременно.

Эллери плюхнулся в кресло рядом с Джоном и сказал:

— Ты же не читаешь. Что с тобой, Джон? Плохо спал? У тебя неважный вид сегодня.

Джон пробурчал:

— Что?

— Кончай. Я задам тебе вопрос, который может показаться тебе весьма странным.

— Извини. Что ты говоришь, Эллери?

— Вчера вечером…

Заспанность Джона как рукой сняло. Он молниеносно взглянул на Эллери.

— Что вчера вечером?

— Когда я вчера попрощался с тобой и оставил тебя внизу, ты сразу пошел наверх?

Джон моргнул.

— Ничего себе вопросик!

— Ничего себе ответик!

— Сразу же наверх? Честно говоря, я не…

— Когда ты поднимался, все равно в какое время, ты шел по парадной лестнице или по черной?

— По черной? — Напряженность на лице Джона исчезла. — Может быть. Какое это имеет значение? — И он погрузился в рекламу сигар «Роки-Форд», пять центов штука.

Эллери посмотрел на него с сомнением.

— Ладно, забудь, — сказал он и открыл «Нью-Йорк Уорлд».

Хотел бы он иметь возможность последовать собственному совету.


День был какой-то напряженный, все будто чего-то ждали. Сержант Девоу, появлявшийся и исчезавший совершенно неожиданно, особого успокоения не вносил.

К середине дня Эллери оторвал взор от книги и увидел перед собой Эллен Крейг. Она стояла и постукивала ножкой.

— А вы что читаете?

— Энтони Беркли. «Дело об отравленных конфетах».

— Об отравленных свиных хрящиках! — сказала Эллен. — Вы почти такой же зануда, как дядя Артур. Как это все вы можете целый день сиднем сидеть? Эллери, пойдемте гулять.

— У вас энергии, как у Джимми Уокера, — возразил Эллери. — Послушайте, душа моя, то немногое, что я успел в этой вещице прочитать, говорит мне, что у мистера Беркли в его британском рукаве куча чудных сюрпризов. Мне надо дочитать, хотя бы в порядке самозащиты. Пойдите, насладитесь свежим воздухом с сержантом Девоу.

— Это, знаете, не так глупо. Поумней, во всяком случае, чем я сейчас едва не поступила. — И Эллен зашагала прочь с гордо поднятой головой.

Эллери принял виноватый вид, однако тут же взялся за свой детектив.

Эллен зашла в свою комнату, переоделась во французский лыжный костюм на «молнии», надела пару бот, на кудри нахлобучила белый башлык, схватила пару варежек, сбежала вниз и на крыльцо и хлопнула за собой дверью достаточно громко, чтобы, как она надеялась, было слышно в гостиной.

За прошедшие теплые дни лежащий снег подтаял и почернел. Он напоминал ледяную стружку. Кремнистые облака окружали солнце, в ветре, хоть и небольшом, наличествовала резкость. Если бы не обида на Эллери, Эллен тут же повернулась бы и пошла назад в дом.

Она сошла с крыльца, обошла вокруг дома и начала по сугробам передвигаться в сторону леса. Во всех направлениях снег был испещрен человеческими следами и имел неопрятный, помятый вид, который Эллен пришелся совсем не по душе. Но потом она увидела летний домик, и настроение у нее улучшилось.

Домик стоял на значительном расстоянии от особняка, на краю леса. В детстве домик был ее любимым местом, где она пряталась от дяди и от миссис Сапфиры — и с этим домиком были связаны некоторые из самых приятных воспоминаний детства. Сюда она приносила своих кукол, здесь изображала перед ними актрису или медсестру, а позже мечтала о романтических приключениях с героями своих девичьих грез. Джон, как всегда подразумевалось, понимал, что летний домик — это ее личная территория, куда простым мальчишкам вход заказан. Иногда он нарушал эту негласную договоренность, но нечасто.

Эллен бодро приблизилась к своему домику — уж сколько лет она не бывала в нем. Но возле домика она замерла.

В нем кто-то был и разговаривал. Двое, мужчина и женщина, насколько Эллен могла понять по контрастному звучанию неразборчивых голосов. Она только не могла определить, чьи это голоса.

Снова расстроившись, Эллен стала огибать дом, направляясь к лесу. Но в этот момент она наткнулась правой ногой на камень, скрытый под снегом, нога ее подломилась, и она опустилась на корточки со сдавленным криком боли.

— Мисс Крейг! Что с вами?

Эллен раздосадованно подняла глаза. Это произнес полицейский, и он спешил к ней из-за куста, за которым прятался. Эллен нисколько не сомневалась относительно причин, по которым он прятался, — он хотел подслушать тех, кто был в летнем домике. Даже его озабоченное восклицание было произнесено достаточно осторожно.

— Все в порядке… — начала Эллен громко и отчетливо, но, к ее ужасу, огромная ладонь сержанта Девоу заткнула ей рот.

— Простите, мисс, — прошептал сержант, ни на секунду не ослабляя нажим, — но я обязан это слышать.

— Ты, ты, сыщик несчастный, пусти меня! — сердито жужжала Эллен.

Он покачал массивной головой.

— Вы их спугнете, мисс. Мне все это нравится не больше, чем вам, но это мой долг. Т-с-с.

Совершенно неожиданно Эллен прекратила сопротивление. Голоса в летнем домике сделались слышней. Один принадлежал Расти Браун, другой — Мариусу Карло.

— Да, любовь! — кричал Мариус, срываясь на отчаянный вопль. — Лю-ю-бо-овь! Что, по-твоему, я на нее не способен? А может быть, Джон лучше как мужчина?

— Ты же прекрасно понимаешь, Мариус. Любовь не имеет никакого отношения к тому, кто лучше, кто хуже. — Расти говорила голосом великосветской дамы, из чего Эллен поняла, что она хочет одновременно быть благоразумной и сохранить свое достоинство. — Мариус, отпусти мою руку. Мариус! — Последнее звучало возмущенным воплем. Из домика донеслись звуки борьбы.

— Один поцелуй, только один, — пыхтел Мариус. — Поцелуй мужчины, Богом клянусь, а не писклявого подростка, который мнит себя поэтом, если может срифмовать «любовь» и «кровь»! Расти, я безумно люблю тебя, безумно!

Эллен вздрогнула. В облике сержанта стало проявляться что-то глуповатое.

Расти визжала от ярости.

— Еще раз так сделаешь, Мариус Карло, и я… Мужчиной себя называешь! Пристаешь ко мне за спиной Джона — своего лучшего друга! Да даже если бы Джона и вовсе не было, если бы ты был единственным существом в брюках во всей Вселенной… Любить тебя?.. — Расти презрительно усмехнулась. — Да я видеть тебя спокойно не могу. Знаешь ли, Мариус, меня от тебя тошнит… В любом случае, я люблю Джона и замуж выйду за Джона. Ясно?

Голос Мариуса был почти неузнаваем.

— Очень даже ясно, мисс Браун. Краб Мариус вызывает отвращение утонченной Расти Браун. Ладно же, пусть будет так.

— И можешь благодарить свою счастливую звезду, что я не из тех, кто немедленно бежит к жениху жаловаться. Джон бы тебе шею сломал.

— Только это я ему шею сломаю!

— Так-так, — сказал сержант Девоу.

— О, Боже! — произнесла Эллен и только потом поняла, что перчатка сержанта уже давно не сжимает ей рот.

С другой стороны домика появился разъяренный Джон Себастиан и с воплем кинулся во тьму, внутрь домика. Должно быть, он бесшумно подошел с противоположной стороны домика, пригнулся и слышал то же, что слышали Эллен и сержант.

Из хрупкого строения донесся быстрый топот, глухое буханье ударов, сопение мужских ноздрей и полуиспуганные-полурадостные взвизги девы, которая и была всему причиной. Домик заходил ходуном.

Сержант Девоу задумчиво прислушивался.

— Что стоишь, дубина! — выпалила Эллен. — Пары трупов дожидаешься?

— Ах, эти? — Сержант казался удивленным. — Однако, и впрямь пора их разнять.

Он, развернувшись, зашагал к домику, нагнулся и просунул свою большую голову в темноту.

— Ладно, ребята, размялись, а теперь — разойдись! — Когда звуки драки возобновились, сержант Девоу с сожалением произнес: — Я же сказал «разойдись», верно, ребята?