– Но я уже сказал Фарамондам, что он приходил к вам, – возразил Рики.

– Черт. Ну да ладно. Ничего там такого особенного не произошло, и последствий никаких не было.

– Как скажешь.

– Именно так.

– Хорошо, шеф.

– Вот и славно. Ты, кстати, голоден?

– Теперь да.

– А нельзя ли уговорить ту строгую леди внизу дать нам что-нибудь поесть?

– Конечно, можно. Сейчас спрошу.

– Скажи ей, что поскользнулся на мокрой пристани, упал и ударился о столб.

– Она подумает, что я был пьян.

– Вот и хорошо. От тебя и так разит виски. Ты точно в порядке, а, сынок? Уверен?

– Да, в полном. Ладно, пойду поговорю с миссис Феррант.

Рики ушел, а Аллейн смотрел из окна на вечерний Коув и размышлял над рассказом сына о поездке в Сен-Пьер-де-Рош и предшествующих ей событиях. Он думал о том, что люди любят сравнивать криминальные расследования со складыванием пазлов, и по большей части это верно. Сейчас же нет никакой уверенности, что имеющиеся детали – от одной картины. «Надо только соединить…»[14] – с изумлением декларировал в своем романе Форстер. Эта фраза могла бы с успехом заменить учебник по криминалистике.

Аллейн никогда не хотел, чтобы Рики пошел по его стопам. Когда сын только начал учиться в школе, Аллейн изо всех сил старался сделать так, чтобы его работа никоим образом не касалась мальчика. Успехи Рики на академическом поприще были более чем удовлетворительными, и казалось, что его путь лежит далеко в стороне от лишений, рутины, ужасов и цинизма, с которыми сопряжена работа полицейского.

И что теперь? Они оба участвуют в расследовании дела, которое на поверку может оказаться сочетанием всего вышеперечисленного. Более того, Рики едва избежал того, что с полной уверенностью можно назвать покушением на жизнь. От одной мысли об этом отцовское сердце сжималось. Нет, надо как можно аккуратнее вытащить парня из этой передряги, пока он не увяз еще глубже. Однако Аллейн вынужден был признаться самому себе, что это вряд ли возможно, так как степень участия Рики в деле уже слишком велика. Придется воспринимать его как ценного свидетеля, который может сообщить полиции полезную информацию.

Так почему, кроме крайнего недовольства таким развитием событий, Аллейн испытывал странное теплое чувство, похожее на потаенную радость? Не потому ли, что от этого сгладилось – или ему так показалось – чувство вечного одиночества?

Рики вернулся с уверениями, что миссис Феррант стряпает блюдо, от одного аромата которого текут слюнки.

– Ее прямо-таки гложет любопытство, – сказал Рики. – Зачем ты приехал? Чем занимаешься? Что будешь делать? Ругал ли ты меня? Прямо все хочет знать. Она и монаха-трапписта[15] заставит говорить. Жду не дождусь.

– Чего?

– Когда она за тебя примется.

– Рик, – сказал Аллейн, – это миссис Феррант, а мистер Феррант, как ты сам говорил, обладает загадочным богатством, ночью рыбачит в одиночестве, отлично одетый наведывается в Сен-Пьер-де-Рош и, похоже, водит тесную дружбу с Джонсом. С Джонсом, который тоже ездит в Сент-Пьер-де-Рош, а еще возит свои краски в Лондон, с Джонсом, который, узнав, что твой отец – полицейский, начал питать к тебе отвращение. Ты подозреваешь, что Джонс употребляет наркотики. Я тоже так думаю. Феррант, похоже, имеет какую-то власть над Джонсом. Один из них, по-видимому, пытался тебя убить. Разве из этого не следует, что с миссис Феррант надо быть настороже?

– Конечно. Я всегда был с ней настороже. Еще и потому, что она любопытна до чертиков. Особенно ее интересуют Фарамонды. В частности Луи.

– Луи?

– Да. И знаешь, по-моему, когда она работала кухаркой или кем-то там еще в Л’Эсперанс, у нее была интрижка с Луи.

– Почему ты так думаешь?

– Из-за того, как он о ней говорит. В очень фривольной манере. И еще из-за ребенка.

– Сына Феррантов?

– Да. Такое явное сходство! Смуглый, шустрый. И плутоватый, похоже.

– А зовут как?

– Ты удивишься.

– Луи?

Рики кивнул.

– Ну, это распространенное французское имя, – пожал плечами Аллейн.

– Конечно, – согласился Рики. – Но когда столько всего сходится, невольно задумаешься. Да еще и назвать его так, если Луи действительно… – Рики махнул рукой. – Может, это все мой извращенный ум, конечно. И… ну…

– Тебе не нравится Луи Фарамонд?

– Не особо. Заметно?

– Немного.

– Он был в том путешествии, когда ты с ними познакомился, да? – спросил Рики.

Аллейн кивнул.

– А тебе он понравился?

– Не очень-то.

– Вот видишь…

– Что означает: совсем не понравился.

– У него что-то было с мисс Харкнесс.

– У него тоже? – поднял брови Аллейн. – И у скольких еще? С чего ты взял?

Рики поведал о случае на утесе.

– Наверняка встречались тайком, – многозначительно сказал он. – По виду было понятно.

– Не знаю, как ты углядел, если лежал за камнем.

Рики сдержал ухмылку.

– Тем не менее. Уверен, что я прав. Подозрительный тип.

– Рик, – сказал Аллейн, помолчав. – Вообще-то, у меня тут два задания – у помощника комиссара такой макиавеллиевский план: сэкономить. Я здесь, потому что, во-первых, местная полиция обеспокоена смертью Дульси Харкнесс и попросила нас подключиться к расследованию, а еще мне поручено, не привлекая внимания, исследовать вероятность того, что этот остров – предпоследний перевалочный пункт в одной из цепей поставок героина в Великобританию.

– Ничего себе!

– Да. Конечно, ты читал о том, как ведется наркоторговля. Задействуются всевозможные способы переправки товара из страны в страну: в светильниках провозят, в деталях для слуховых аппаратов, в протезах, в пупках тучных людей, да в любой полости. Если здесь на самом деле что-то происходит, то должен быть какой-то способ переправки товара из Марселя, где из сырья получают героин, в Сен-Пьер, а оттуда – на остров и в Великобританию. Мысли какие-нибудь есть?

– Например, почему Джонс так взъярился, когда я наступил на краску?

– Продолжай.

– Он, похоже, часто ездит… О! – перебил Рики сам себя. – Значит, в деле замешаны «Джером и К°»?

– Может, и замешаны, пока это только догадки.

– А Феррант? Он о чем-то шушукался с Сидом в Сен-Пьере. Может, они в сговоре? А на Ферранта что-нибудь есть?

– Человек из отдела по борьбе с наркотиками говорит, что они за ним приглядывают. Он как-то слишком часто отправляется отдохнуть в Сен-Пьер, а еще периодически летает в Марсель и на Лазурный берег – там его видели в компании известных наркодельцов.

– Но что именно он делает?

– На него нет ничего конкретного. Возможно, он проворачивает свои делишки, когда едет на так называемую рыбалку в безветренные ночи. Возьмем самое дикое предположение: некий джентльмен выезжает из Сен-Пьера с партией масляных красок. До поездки их вскрывают со стороны донышка и начиняют капсулами с героином, а затем заполняют доверху краской. Затем из тюбика выдавливается некоторое количество краски, и он выглядит так, будто его уже использовали. Потом эти тюбики попадают в этюдник Джонса с художественными принадлежностями, и он направляется в Лондон. Нет, конечно, товар, который он развозит по магазинам и мастерским художников абсолютно чист – краска как краска. На таможне привыкают к нему и к его этюднику. Возможно, раньше они его проверяли, когда он еще этим не занимался. Даже сейчас, если кто-то заинтересуется, вероятность того, что попадется не тот тюбик, ничтожно мала. Скорее всего, Джонс перевозит очень малое количество поддельного товара среди обычных тюбиков с краской. И тот тюбик киновари, на который ты наступил, был как раз таким товаром.

Аллейн посмотрел на сына и увидел на его открытом лице знакомое выражение, в котором сочетались неверие и интерес.

– Возможно, это просто мои измышления и совесть мистера Джонса чиста как свежевыпавший снег. Но подумай, Рик, какая у него еще может быть причина тебя ненавидеть? Ты идешь к нему домой и проявляешь интерес к краске «Джером и К°». Через несколько дней ты наступаешь на тюбик с киноварью и пытаешься его поднять. Отправляешь Джонса к нам, и там мать спрашивает его, не употребляет ли он наркотики. Ну и в довершение всего он узнает, что твой отец – полицейский. Он едет на фабрику, и кто же ошивается возле груза на пароме? Ты, дружище. От страха он бросает тебе первое попавшееся обвинение. И в довершение всего ты идешь по его следу практически до ворот фабрики… Хотя все это, повторяю, может оказаться полной чепухой.

– А как же Феррант? Они вместе проворачивают темные делишки?

– Похоже на то. Итак, Феррант тебя нашел. Что именно ты делал? Покажи мне.

– Лучше не надо.

– Давай, давай. – Аллейн взял в руки вчерашний номер «Таймс». – Покажи.

Рики развернул газету и проделал дырочку в центральном сгибе. Потом приставил газету к лицу, и, прищурившись, посмотрел в отверстие.

– Бу! – сказал Аллейн, заглянув поверх газеты.

В комнату вошла миссис Феррант.

– Скромный ужин готов, – объявила она, удивленно глядя на Аллейна и Рики. – Я накрыла в гостиной.

Отец и сын смущенно последовали за ней вниз.

В гостиной витал тонкий, всепроникающий и в то же время ненавязчивый аромат. Стол был изящно сервирован: в центре стояло главное блюдо, а также разложены были все необходимые столовые принадлежности. Миссис Феррант, держа в руке соусницу, ложкой поливала соусом из морепродуктов горячее рыбное филе.

– Боже мой! – воскликнул Аллейн. – Это же морской язык по-дьеппски[16]!

Расположение, которым хозяйка дома прониклась к гостю, было сопоставимо только с кулинарным шедевром, который она ради него сотворила. Мало что понимая из разговора на французском, Рики с возрастающим изумлением наблюдал за тем, как между его отцом и миссис Феррант мгновенно установилось взаимопонимание. Он расспрашивал ее о морском языке, о креветках и устрицах. Через каких-то несколько минут он выяснил, что у мадам (как он вежливо ее называл) маман была родом из Дьеппа[17], от нее-то мадам и унаследовала свой кулинарный талант. Отец уже собирался попросить Рики сбегать в магазин за бутылочкой белого бургундского, но миссис Феррант, торжествующе усмехнувшись, принесла вино из своих запасов. Аллейн поцеловал ей руку и принялся упрашивать ее разделить с ними трапезу. Она согласилась. Глаза Рики становились все шире и шире от удивления. Странное маленькое празднество продолжалось, и Рики начал хотя бы частично что-то понимать. Отец умело завел разговор о Фарамондах и тех днях, когда миссис Феррант работала в Л’Эсперанс. В разговоре раз или два всплывало имя Луи.