Вы оцените, Уотсон, всю трудность положения. Нам не на что опереться, чтобы требовать вмешательства закона. Наше построение покажется фантасмагорией, если с ним явиться к судье. Что женщина исчезла, не поставят ни во что, – весь уклад этого странного дома таков, что любой из его обитателей может неделю не показываться людям на глаза. А между тем женщине, возможно, в любую минуту грозит смерть. В моей власти наблюдать за домом, поставить своего человека, Уорнера, сторожить у ворот – и только. Но мы же не можем дать делу идти своим ходом. Если закон бессилен, мы должны взять риск на себя.

– Что же вы предлагаете?

– Я знаю, в какой она комнате. Туда можно пробраться с крыши флигеля. Мое предложение: не попробовать ли нам с вами сегодня ночью проникнуть в самое сердце тайны?

Перспектива, должен я признаться, была не слишком заманчива. Старый дом, дышащий убийством, странные и страшные его обитатели, тайные опасности, подстерегающие приходящего, и то, что мы сами при этом выступаем правонарушителями, – все это, взятое вместе, охлаждало мой пыл. Но было в холодных рассуждениях Холмса нечто такое, что вы, не дрогнув, пошли бы с ним на самое рискованное дело. Вы знали, что так и только так можно найти решение задачи. Я молча пожал ему руку, и жребий был брошен.

Но нашему расследованию не суждено было закончиться такою авантюрой. Было около пяти часов, мартовский вечер уже стелил свои тени, когда в комнату к нам ворвался в сильном возбуждении какой-то деревенский житель.

– Они уехали, мистер Холмс. С последним поездом. Леди вырвалась, она в моем кебе – здесь, внизу.

– Превосходно, Уорнер! – прокричал, вскочив на ноги, Холмс. – Уотсон, пробелы быстро заполняются!

Женщина в кебе была в полуобмороке от нервного истощения. На ее горбоносом исхудалом лице лежал отпечаток какой-то недавней трагедии. Ее голова безжизненно свесилась на грудь, но, когда она подняла голову и тупо повела глазами, я увидел черные точки зрачков на серых радужных оболочках: ее опоили опиумом.

– Я поджидал у ворот, как вы наказывали, мистер Холмс, – докладывал наш тайный агент, хендерсоновский уволенный садовник. – Когда они выехали в карете, я двинул за ними следом на станцию. Леди шла по платформе, как во сне, но, когда они стали сажать ее в поезд, она ожила и давай отбиваться. Они впихнули ее в вагон. Она стала опять вырываться. Я вступился за нее, посадил ее в свой кеб, и вот мы здесь. Никогда не забуду, с каким лицом глядел на меня в окно вагона этот человек, когда я ее уводил. Его бы воля – не долго б я пожил на свете. Черные глаза, лицо желтое, сам осклабился – сущий дьявол!

Мы внесли женщину наверх, уложили на диван, и две чашки крепчайшего кофе быстро разогнали пары опиума и прояснили ее мысли. Холмс вызвал Бэйнса и коротко объяснил ему, как обстоит дело.

– Прекрасно, сэр, вы мне доставили то, чего мне не хватало, – показания свидетельницы, – с жаром сказал инспектор, пожимая руку моему другу. – Я ведь с самого начала шел с вами по одному и тому же следу.

– Как? Вы подозревали Хендерсона?

– Когда вы, мистер Холмс, прятались в кустах у Дозорной Башни, я там сидел в саду на дереве и смотрел на вас сверху. Все дело было в том, кто первый добудет доказательства.

– Зачем же тогда вы арестовали мулата?

Бэйнс усмехнулся.

– Я был уверен, что этот Хендерсон, как он себя называет, понял, что попал под подозрение, и, значит, будет начеку и не шелохнется, покуда чует над собой опасность. Вот я и арестовал не того человека – пусть его думает, что у нас другие подозрения. Я знал, что тут он, вероятно, попробует смыться и даст нам возможность подобраться к мисс Вернет.

Холмс положил руку на плечо инспектору.

– Вы далеко пойдете в своей профессии, – сказал он. – У вас есть чутье и интуиция.

Бэйнс покраснел от удовольствия.

– У меня всю неделю караулил на станции сотрудник в штатской одежде. Куда бы кто из «Башни» ни поехал, он проследил бы. Но когда мисс Вернет вырвалась, он, видно, растерялся. К счастью, ваш человек ее подхватил, и все обернулось благополучно. Мы, ясное дело, не можем арестовать их без ее показаний, так что чем скорей мы снимем допрос, тем лучше.

– Она приходит в себя, – сказал Холмс, поглядев на гувернантку. – Но скажите мне, Бэйнс, кто он, этот Хендерсон?

– Хендерсон, – ответил инспектор, – это дон Мурильо, известный когда-то под прозванием Тигра из Сан-Педро.

Тигр из Сан-Педро! Вся его история мгновенно пронеслась в моей памяти. За ним утвердилась слава самого низкого, кровожадного тирана, какой когда-либо правил страной, притязающей на цивилизованность. Сильный, бесстрашный, энергичный – этих качеств оказалось довольно, чтобы он мог принудить устрашенный народ терпеть его мерзкие пороки чуть не двенадцать лет. Его имя повергало в ужас всю Центральную Америку. К концу этого срока поднялось против него всеобщее восстание. Но он был так же хитер, как жесток, и при первом же слухе о надвигающихся беспорядках тайно вывез свои богатства на пароходе с экипажем из своих приверженцев. На другой день повстанцы ворвались в пустой дворец. Диктатор, его двое детей, его секретарь, его сокровища – все ускользнуло от них. С этого часа он исчез из мира, и в европейской печати часто обсуждалось, не скрывается ли он за той или другою личностью.

– Да, сэр, дон Мурильо, Тигр из Сан-Педро, – продолжал Бэйнс. – Загляните в справочник, и вы увидите, что цвета Сан-Педро – зеленый и белый, те же, что в нашей записке, мистер Холмс. Он взял себе имя «Хендерсон», но я проследил его через Париж, Рим и Мадрид вплоть до Барселоны, где пришвартовался его пароход в восемьдесят шестом году. Все это время его разыскивали, чтобы отомстить ему, но только недавно им удалось его выследить.

– Его нашли год тому назад, – сказала мисс Бернет. Приподнявшись на локте, она теперь напряженно следила за разговором. – Было уже одно покушение на его жизнь, но какой-то злой гений ограждает его. Вот и сейчас благородный, рыцарственный Гарсия погиб, а это чудовище вышло невредимым. Но придет другой и третий, пока однажды не совершится над злодеем правый суд. Это верно, как то, что завтра встанет солнце. – Ее худые руки сжались в кулаки, и страстная ненависть выбелила ее изможденное лицо.

– Но как вы, мисс Бернет, оказались втянуты в это дело? – спросил Холмс. – Дама, англичанка, вдруг вступает в заговор убийц?

– Я вступила в заговор, потому что только таким путем могло свершиться правосудие. Какое дело английскому закону до моря крови, пролитой много лет назад в Сан-Педро, или до судна, груженного ценностями, которые украдены этим человеком? Для вас это все равно как преступления, совершенные на другой планете. Но мы-то знаем. Мы знаем правду, выстраданную в горе и муках. Для нас нет в преисподней дьявола, подобного Хуану Мурильо, и нет на земле покоя, пока его жертвы еще взывают о мести.

– Он, бесспорно, таков, как вы говорите, – вставил Холмс. – Я наслышан о его жестокости. Но как это коснулось лично вас?

– Расскажу вам все. Этот негодяй избрал своим политическим принципом расправляться под тем или другим предлогом с каждым, кто мог бы со временем стать для него опасным соперником. Мой муж (да, мое настоящее имя – сеньора Висенте Дурандо), мой муж, Висенте Дурандо, был посланником Сан-Педро в Лондоне. Здесь мы встретились с ним, и он на мне женился. Не было на земле человека благородней его. На мое горе, Мурильо прослышал о его даровитости, отозвал его под каким-то предлогом и отдал под расстрел. Предчувствуя свою судьбу, муж отказался взять меня с собой. Его земли и все имущество были конфискованы, я осталась одна со своим горем и без средств к существованию.

Потом произошло падение тирана. Он бежал, как вы сейчас рассказывали. Но многие из тех, чью жизнь он искалечил, чьи родные и близкие претерпели пытки и смерть от его руки, не примирились с таким исходом. Они сплотились в союз, который не распадется до тех пор, пока не сделает своего дела. Как только мы разведали, что низвергнутый деспот скрывается под видом Хендерсона, на меня возложили задачу наняться к нему на службу и извещать остальных при его переездах. Мне удалось выполнить задачу, получив место гувернантки в его доме. Он и не подозревал, что каждый день садится за стол с той самой женщиной, мужа которой он без суда, единым росчерком пера послал на казнь. Я улыбалась ему, добросовестно воспитывала его дочерей – и ждала своего часа. Одно покушение было сделано в Париже и сорвалось. Мы метались туда и сюда по Европе, чтобы сбить преследователей со следа, и наконец вернулись в этот дом, который он снял еще при первом своем приезде в Англию.

Но и здесь ждали вершители правосудия. Понимая, что он непременно вернется сюда, Гарсия, чей отец до Мурильо занимал в Сан-Педро высший правительственный пост, ждал его здесь с двумя своими верными товарищами – людьми невысокого звания, но которым, как и ему, было за что мстить. Днем он едва ли смог бы что-то сделать, так как Мурильо соблюдал всемерную осторожность и не выходил из дому иначе, как в сопровождении своего сподвижника Лукаса, или Лопеса, как его именовали в дни его величия. Ночью, однако, он спал один, и тут мститель мог бы к нему подобраться. Однажды вечером, как было заранее условлено, я собралась послать другу последние указания, так как Мурильо был всегда настороже и непрестанно менял спальню. Я должна была проследить, чтобы входная дверь была не заперта, и зеленым или белым светом в окне дать знать, что все благополучно или что попытку лучше отложить.

Но все у нас пошло вкривь и вкось. Я чем-то возбудила подозрение у Лопеса, секретаря. Он подкрался сзади и, как только я дописала записку, набросился на меня. Вдвоем с хозяином он уволок меня в мою комнату, и здесь они держали надо мною суд как над уличенной предательницей. Во время суда они не раз готовы были всадить в меня нож – и всадили бы, когда бы знали, как потом уйти от ответа. Наконец после долгих споров они пришли к заключению, что убивать меня слишком опасно. Но они решили раз и навсегда разделаться с Гарсией. Мне заткнули рот, и Мурильо выкручивал мне руки до тех пор, пока я не дала ему адрес. Клянусь вам, я дала бы ему выкрутить их вовсе, если бы знала, что грозило Гарсии. Лопес сам надписал адрес на моей записке, запечатал ее своею запонкой и отправил ее со слугой, испанцем Хосе. Как они его убили, я не знаю, одно мне ясно – что погиб он от руки Мурильо, потому что Лопес остался стеречь меня. Дорога вьется по зарослям дрока, так он, должно быть, подстерег его в кустах и там оглушил его и прикончил.