— Бедный Мортимер! — заметила миссис Ланскене. — Мне кажется, что этот полиомиелит просто ужасен.
— Смерть Мортимера, наступившая так быстро и неожиданно, оказалась для Ричарда сильным ударом, — говорил тем временем юрист. — Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы от него оправиться. Я обратил его внимание на необходимость сделать новые распоряжения, касающиеся наследства.
— А что было бы, если б он не сделал нового завещания? — спросила Мод Эбернети своим глубоким голосом. — Все деньги что, перешли бы к Тимоти как к наследнику по прямой линии?
Мистер Энтвисл открыл было рот, чтобы объяснить тонкости наследования по прямой линии, однако потом передумал и сухо сказал:
— По моему совету Ричард решил написать новое завещание. Однако перед этим он решил получше познакомиться с нашим молодым поколением.
— Он действительно оценивал нас, — внезапно рассмеялась Сьюзан. — Сначала Джорджа, потом Грега и меня, а потом Розамунду и Майкла.
Тонкое лицо ее мужа Грегори Бэнкса покраснело, и он резко сказал:
— Мне кажется, что тебе не стоит так говорить, Сьюзан. «Оценивал», скажешь тоже!
— Но ведь он делал именно это, не так ли, мистер Энтвисл? — повернулась к адвокату миссис Бэнкс.
— Он мне что-нибудь оставил? — повторила свой вопрос Кора.
Энтвисл закашлялся и довольно холодно произнес:
— Копии завещания будут разосланы всем вам. Если вы хотите, я могу сейчас зачитать его вам, но, боюсь, юридическая терминология будет для вас слишком сложной. Суть его состоит в следующем: после ряда небольших посмертных даров крупная сумма выделяется на приобретение ренты для Лэнскомба. Остальная же, основная, часть наследства — и часть очень значительная — делится на шесть равных частей. Четыре из них, после выплаты всех необходимых налогов, идут брату Ричарда Тимоти, его племяннику Джорджу Кроссфилду и его племянницам Сьюзан Бэнкс и Розамунде Шайн. Две оставшиеся части передаются в трастовое управление, и доходы от них пожизненно выплачиваются миссис Хелен Эбернети, вдове его брата Лео, и его сестре миссис Коре Ланскене. После смерти миссис Эбернети и миссис Ланскене капитал делится на четыре равные части и распределяется между оставшимися бенефициарами или их наследниками.
— Как это все мило! — Кора даже не пыталась скрыть своих чувств. — Надо же, доход! И сколько же?
— Я… э-э… затрудняюсь сейчас ответить на ваш вопрос. Налоги на наследство в настоящее время очень значительны…
— Ну хоть предположить-то вы можете?
Мистер Энтвисл понял, что вдову художника необходимо чем-то успокоить.
— Вероятно, где-то между тремя и четырьмя тысячами фунтов в год.
— Боже мой! — воскликнула Кора. — Я поеду на Капри.
— Как мило и щедро со стороны Ричарда, — тихо произнесла Хелен Эбернети. — Я высоко ценю его отношение ко мне.
— Вы ему очень нравились, — заметил мистер Энтвисл. — Лео был его любимым братом, а ваши визиты сюда после смерти Лео всегда очень высоко им ценились.
— Жаль, что я не поняла, насколько тяжело был болен Ричард, — с сожалением сказала Хелен. — Я ведь приезжала к нему незадолго до его смерти, но, хотя и знала, что он болен, не думала, что все это так серьезно.
— Болезнь действительно была тяжелой, — заверил ее адвокат, — но Ричард не хотел, чтобы об этом говорили, и я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас ожидал настолько скорого конца. Я знаю, что доктор был очень удивлен этим обстоятельством.
— «Скоропостижно, в своем поместье» — именно так написали газеты, — процитировала миссис Ланскене. — Я тогда еще сильно удивилась.
— Для всех нас это стало настоящим шоком, — сказала Мод Эбернети. — И невероятно расстроило бедняжку Тимоти. Он все повторял: «Так внезапно… Так внезапно…»
— Однако замяли вы все это очень здорово, не так ли? — спросила Кора.
Все уставились на нее, и она слегка покраснела.
— Я думаю, что вы правы. Абсолютно правы… — торопливо заговорила женщина. — То есть я хочу сказать, что публичность в этом случае ничего никому не дала бы. Ведь для всех это так неудобно… за пределы семьи это ни в коем случае не должно было выйти.
На лицах людей, обвернувшихся к ней, было написано полнейшее недоумение.
— Вы знаете, Кора, боюсь, что я вас совершенно не понимаю, — произнес, наклонившись к ней, мистер Энтвисл.
В глазах миссис Ланскене, которыми она осмотрела присутствовавших, было неприкрытое изумление. Птичьим движением наклонив голову к плечу, женщина спросила:
— Но ведь его же убили, нет?
Глава 3
Сидя в углу купе первого класса в поезде, направлявшемся в Лондон, мистер Энтвисл еще раз вернулся к этому невероятному заявлению Коры Ланскене. Естественно, она была очень неуравновешенной и удивительно глупой женщиной; кроме того, еще когда она была девочкой, за ней замечалась эта неудобная манера, в которой она ни с того ни с сего вдруг ляпала никому не нужную правду. Хотя как раз правду юрист не имел в виду — это было совершенно неправильное слово. Лучше сказать, неудобные заявления.
Мысленно пожилой адвокат еще раз вернулся к тому, что произошло непосредственно после этого высказывания. Взгляд множества глаз, которые смотрели на миссис Ланскене с удивлением и осуждением, заставил ее наконец понять всю чудовищность того, что она только что сказала.
— Но послушай, Кора!.. — воскликнула Мод.
— Моя дорогая тетушка… — произнес Джордж.
— Что вы имеете в виду? — послышался еще чей-то голос.
И Кора Ланскене, сконфуженная и раздавленная чудовищностью сказанного, разразилась быстрой тирадой:
— Простите меня… я совсем не хотела… Боже, как глупо с моей стороны! Но мне показалось, из того, что он сказал… Нет, я понимаю, что всё в порядке, но его смерть была такой неожиданной… прошу вас, забудьте, что я вообще что-нибудь сказала! — я знаю, что всегда говорю что-то не то.
После этого мгновенная неловкость исчезла и все занялись практическим обсуждением того, что делать с вещами недавно ушедшего Ричарда Эбернети. Мистер Энтвисл сообщил, что дом и его содержимое будут выставлены на продажу.
Неуместное замечание Коры было забыто. В конце концов, эта женщина всегда была если и не ненормальной, то невероятно наивной. Она никогда не задумывалась над тем, где и что следует говорить. Когда вам девятнадцать, это не имеет большого значения, и манеры enfant terrible[1] в этом возрасте уместны; но вот enfant terrible в возрасте пятидесяти лет — зрелище, без сомнения, приводящее в замешательство. Ляпать никому не нужную правду…
Неожиданно мысли мистера Энтвисла резко затормозили. Это неудобное слово приходило ему на ум уже во второй раз. Правда. А почему оно так его волновало? Потому что именно это слово всегда лежало в основе смятения, которое вызывали неожиданные высказывания Коры. Все это было из-за того, что ее наивные высказывания были или правдой, или в них содержалось нечто очень на нее похожее! Вот что так всех всегда смущало.
И хотя полная женщина сорока девяти лет мало напоминала мистеру Энтвислу неуклюжего подростка давно прошедших дней, манеры у Коры остались все те же: птичье движение головой, перед тем как произнести какую-нибудь очередную чудовищную фразу, и вид абсолютного самоудовлетворения после того, как фраза произнесена. Именно таким образом она однажды высказалась по поводу фигуры кухонной служанки:
— Молли с трудом подходит к кухонному столу, так торчит ее живот. Он стал таким за последнюю пару месяцев. Интересно, почему она так толстеет?
Коре немедленно приказали замолчать. Домашнее хозяйство Эбернети велось во вполне викторианском духе — на следующий день кухонная служанка исчезла из вида. А после короткого расследования второму садовнику было велено вернуть ей статус честной женщины, для чего ему был подарен небольшой коттедж.
Далекие воспоминания — но в них есть рациональное зерно…
Мистер Энтвисл решил более тщательно обдумать причины своего беспокойства. Что же было в странных словах Коры такого, что продолжает мучить его подсознание? Наконец он выделил две фразы: «Я подумала, из того, что он сказал» и «Его смерть была такой неожиданной…».
Сначала адвокат проанализировал последнюю фразу. Действительно, о смерти Ричарда можно было сказать, что она была внезапной. Мистер Энтвисл обсуждал состояние его здоровья и с самим Ричардом, и с его врачом. Доктор прямо сказал, что на долгую жизнь мистеру Эбернети рассчитывать не приходится. Если он будет за собой следить, то протянет еще года два или три; может быть — чуть дольше, но это маловероятно. В любом случае медик ожидал несчастья в ближайшем будущем.
Что же — доктор ошибся, но врачи сами всегда признавали, что не могут точно предсказать реакцию пациента на заболевание. Бывает, что больные, от которых все отказались, внезапно выздоравливают, а те, кто уже стоит на пути к выздоровлению, вдруг умирают. Слишком многое зависит, помимо всего прочего, от желания пациента бороться. От его внутреннего желания жить. А Ричард Эбернети, будучи сильным и здоровым мужчиной, не имел этого желания.
За шесть месяцев до его смерти его единственный оставшийся в живых сын, Мортимер, заразился полиомиелитом и сгорел за неделю. Его смерть была настоящим шоком, в значительной степени усиленным тем фактом, что молодой человек сам по себе был сильным и жизнелюбивым человеком. Любитель спорта, он и сам был настоящим атлетом, и относился к тем людям, о которых обычно говорят, что они в жизни не болели ни одного дня. Он вот-вот должен был обручиться с очаровательной девушкой, и все мысли Ричарда о будущем были связаны с этим его обожаемым и очень достойным сыном. Но вместо этого случилась трагедия…
Эта книга Агаты Кристи произвела на меня глубокое впечатление. Она показывает, как много происходит в нашей жизни, когда мы думаем, что все потеряно. Книга подчеркивает важность дружбы и поддержки друг друга в трудные времена. Она помогает понять, что даже после похорон есть надежда на лучшее будущее. Это прекрасная книга, которая дает нам много полезных уроков о жизни.