Агата Кристи - После похорон

— Сейчас вы говорите с точки зрения психологии. А я, когда говорю о медицинской точке зрения, то именно ее и имею в виду: обстоятельства его смерти полностью исключают такую возможность?

— Нет-нет… Этого я не могу сказать. Он умер во сне, как часто умирают люди. И у меня не было причин подозревать самоубийство, ничто в его психологическом состоянии об этом не говорило. Если каждый раз, когда во сне умирает серьезно больной человек, мы будем требовать проведения вскрытия…

Лицо врача краснело все больше и больше. Энтвисл поторопился вмешаться:

— Все это так, все так. А что, если такое свидетельство было, но вы просто не обратили на него внимания? Если, например, он кому-то что-то сказал?..

— Сказал о том, что собирается совершить самоубийство? Действительно? Тогда я должен сказать вам, что очень удивлен.

— Но все-таки, если все это было именно так — поймите, что мы говорим чисто гипотетически, — можете ли вы полностью исключить такое развитие событий?

— Нет, я не могу этого сделать, — медленно произнес доктор Ларраби. — Но хочу повторить еще раз — меня это очень удивило бы.

Адвокат немедленно попытался развить свой успех:

— В таком случае, если мы предположим, что умер он не естественной смертью — еще раз, это все только мои предположения, — как он мог это сделать? Я имею в виду, с помощью какого препарата?

— Таких препаратов несколько, но, скорее всего, это мог быть какой-то наркотик. И точно никаких следов цианида — смерть была очень спокойной.

— А он принимал снотворные таблетки или микстуру? Что-нибудь в этом роде?

— Да. Я прописал ему «Сламберил» — совершенно безопасный и надежный гипнотик. Принимал он его не каждую ночь. Да и бутылочка с таблетками была достаточно маленькая. Превышение дозы в три или даже в четыре раза не вызвало бы смерть. Кстати, мне вспоминается, что я видел эту бутылочку на его умывальнике сразу же после смерти — она была почти полная.

— А что еще вы ему выписывали?

— Да много чего. Препарат, который содержал небольшие количества морфина, чтобы снимать приступы боли… Витамины в капсулах… Микстуру против несварения желудка…

Адвокат прервал собеседника:

— Витамины в капсулах? Кажется, мне тоже их один раз выписывали. Такие небольшие круглые желатиновые капсулы…

— Совершенно верно. С адексолином.

— А нельзя ли было положить в одну из этих капсул что-то еще?

— Вы имеете в виду какой-нибудь смертельный препарат? — Медик уже не скрывал своего удивления. — Но ведь ни один человек не будет… послушайте, Энтвисл, к чему вы клоните? Боже мой, уж не хотите ли вы сказать, что его убили?!

— Я не очень хорошо понимаю, что хочу сказать. Скорее просто хочу понять, что возможно, а что нет.

— Но какие факты у вас есть, чтобы предположить нечто подобное?

— Никаких, — ответил адвокат усталым голосом. — Мистер Эбернети мертв, и тот, с кем он говорил, тоже умер. Все это на уровне слухов — смутных и неприятных, которые я, если это возможно, хочу прекратить. И если вы сейчас скажете, что ни один человек не имел возможности отравить мистера Эбернети, то вы сделаете меня счастливым! Уверяю вас, что вы снимете с моих плеч колоссальный груз.

Ларраби поднялся на ноги и стал прогуливаться по кабинету.

— Я не могу сказать вам то, чего вы от меня ждете, — ответил он. — Хотя мне этого и хотелось бы. Конечно, его могли убить. Любой мог удалить из капсулы масло и заменить его, например, чистым никотином или еще добрым десятком других препаратов. Или, например, подложить ему что-то в еду или питье. Такое выглядит даже более вероятным.

— Может быть, вы и правы, но в момент его смерти в доме находились только слуги — а я не думаю, что кто-то из них способен на такое. Более того, я уверен, что нет. Поэтому-то и ищу какую-то возможность, при которой результат был бы отдален во времени. Ведь не существует такого препарата, как мне кажется, который можно дать сегодня, а умрет человек через несколько недель?

— Идея интересная, но, боюсь, неосуществимая, — сухо сказал врач. — Я знаю вас, Энтвисл, как человека уравновешенного; кто распространяет подобные слухи? Мне они кажутся слишком надуманными и неправдоподобными.

— А Эбернети никогда ни о чем подобном вам не рассказывал? Никогда не намекал, что, может быть, один из его родственников хочет убрать его с дороги?

Доктор с любопытством посмотрел на юриста:

— Нет, мне он ничего подобного не говорил. А вы уверены, Энтвисл, что это не простая игра в сенсацию? Знаете, иногда истероидный субъект может вначале выглядеть вполне логичным и нормальным…

— Надеюсь, что все именно так, как вы говорите. Это вполне возможно.

— Послушайте, чтобы я понял: некто говорит… Я полагаю, это женщина, не так ли?

— Да, это была женщина, конечно.

— Говорит, что Эбернети сказал ей, что его пытаются убить?

Зажатому в угол Энтвислу нехотя пришлось рассказать всю историю о высказывании Коры во время похорон. Лицо врача прояснилось.

— Мой дорогой друг! На вашем месте я не стал бы обращать внимания на это высказывание. Все объясняется очень просто. Некоторые женщины на определенном этапе своей жизни — женщины с неустойчивой психикой, жаждущие сенсации, — могут сказать все что угодно. И очень часто говорят, знаете ли!

Это предположение медика обидело адвоката. В своей жизни ему приходилось иметь дело с истеричными искательницами сенсаций.

— Может быть, вы и правы, — произнес Энтвисл, вставая. — К сожалению, у нее мы ничего спросить не можем, так как ее тоже убили.

— Что значит — убили? — Доктор Ларраби посмотрел на адвоката с таким видом, словно засомневался в его нормальности.

— Возможно, вы читали об этом в газетах. Миссис Ланскене из Личетт-Сент-Мэри в Беркшире.

— Ну конечно, читал, только я не знал, что она родственница Ричарда Эбернети! — Было видно, что Ларраби потрясен.

Чувствуя, что ему удалось слегка отомстить врачу за его демонстрацию профессионального превосходства, и расстроенный тем, что его сомнения так и не развеялись в результате этого визита, мистер Энтвисл откланялся.

Приехав в Эндерби, Энтвисл решил поговорить с Лэнскомбом. Начал он с того, что спросил старика о его планах на будущее.

— Миссис Лео попросила меня остаться до того момента, пока дом не продадут, сэр, и я с удовольствием сделаю так, как она просит. Миссис Лео всем нам очень нравится, — вздохнул дворецкий. — Я чувствую, сэр, если мне будет позволено высказаться, что дом надо продавать. Я прожил здесь так много лет и видел, как молодые хозяева выросли в нем… Я всегда был уверен, что после отца здесь будет жить мистер Мортимер, возможно, со своей собственной семьей. И у нас была договоренность, что когда мне уже будет трудно здесь работать, то я поселюсь в Северной Сторожке. Эта Северная Сторожка — очень милый домик, и я все ждал, когда смогу заняться им и превратить его в безупречное жилище. Но, полагаю, теперь все эти планы в прошлом.

— Боюсь, что так, Лэнскомб. Усадьбу будут продавать, не разделяя, но с вашим наследством вы…

— Я ни в коем случае не жалуюсь, сэр. И прекрасно понимаю, что мистер Эбернети был со мною очень щедр. Деньги у меня есть… правда, приемлемый маленький домик для жилья найти будет трудновато. Моя замужняя племянница пригласила меня пожить вместе с ними, но это будет совсем не то, что жизнь в поместье.

— Я это знаю, — согласился мистер Энтвисл. — Перед нами, стариками, теперь открывается новый мир. Я хотел бы почаще встречаться с моим старым другом перед его кончиной… Как он жил эти последние несколько месяцев?

— Он был сам не свой, сэр, с того дня, как умер мистер Мортимер.

— Да, эта смерть его сломала. И потом, он был больной человек, а у больных людей иногда появляются странные фантазии. Мне кажется, что именно от таких фантазий мистер Ричард больше всего и страдал в последние дни. Он ничего не говорил о своих врагах, о том, что кто-то хочет причинить ему зло? Не приходило ему в голову, что в еду ему что-то подсыпают?

Было видно, что дворецкий удивлен этими вопросами — удивлен и оскорблен.

— Я ничего такого не припомню, сэр.

Энтвисл проницательно взглянул на него:

— Я знаю, что вы очень верный слуга, Лэнскомб. Но, понимаете, подобные фантазии со стороны мистера Эбернети мало что значат — это просто… э-э-э… симптом некоего заболевания.

— Правда, сэр? Могу только сказать, что мистер Эбернети никогда ничего такого не говорил ни лично мне, ни в моем присутствии.

Юрист мягко перешел к другой теме:

— Перед смертью он ведь приглашал сюда некоторых из членов семьи, не так ли? Племянника и племянниц с их мужьями?

— Да, сэр, это правда, сэр.

— А он был доволен этими визитами или расстроен?

— Ничего не могу сказать по этому поводу, сэр. — Глаза Лэнскомба устремились вдаль, а старая спина напряглась.

— А мне кажется, что можете, — мягко наступал Энтвисл. — Вы просто хотите сказать мне, что не ваше дело рассуждать на подобные темы. Но иногда приходится идти против самого себя. Я — один из самых старых друзей вашего хозяина и очень любил его. Вы — тоже, поэтому я и задаю вам эти вопросы как человеку, а не как дворецкому.

Помолчав несколько секунд, старик спросил бесцветным голосом:

— А разве что-то не так, сэр?

На этот вопрос юрист решил ответить честно.

— Я не знаю, — сказал он. — Надеюсь, что нет, но хочу быть в этом уверенным. А вы сами не ощущали, что что-то идет не так?