— Разумеется, — уверил ее я.

Но она уже спала, легонько похрапывая.

Я выключил свет и закрыл дверь в спальню. Лэйтона я нашел на том же самом месте, где оставил. Он стоял посредине комнаты и имел такой вид, будто уже отбывал заслуженное наказание. Я взял его под локоть и провел к бару. Потом обошел кругом стойку и встал на место бармена.

— Что вам налить, доктор?

— Мне все равно, — пробормотал он.

Я сделал два бурбона со льдом и подтолкнул к нему стакан.

— Мистер Бойд! — Затравленный взгляд блеклых голубых глаз скользнул по мне сквозь толстые линзы очков. — Разрешите мне все вам объяснить о Марсии и ее… ну, ее состоянии.

— Она только что расхваливала «Стингер» как самый приятный безалкогольный напиток на свете. И это объясняет все.

— О! — Плечи доктора опустились, он с облегчением вздохнул. — Какой-то идиот ей сказал, что «Стингер» не вызывает опьянения. И когда я спрашивал, что она пьет, она отвечала, что безалкогольный коктейль. Поэтому я не беспокоился, хотя число этих коктейлей все возрастало. Когда я опомнился, ее уже развезло. Поэтому мы явились так поздно. Она наотрез отказывалась покидать ресторан. — Он нервно провел рукой по темным волосам. — Признаюсь, все происходило не слишком прилично. Марсия заплатила музыкантам — цыганскому оркестру, и они продолжали играть даже после закрытия. Хозяин и обслуга разошлись, оставив нас двоих с музыкантами.

— Вы любите музыку, доктор?

— Я обожаю музыку, мистер Бойд. Но сидеть в ресторане до утра в пустом зале и смотреть, как ваша спутница… О! Танцует дикий танец, по-моему, он смутно напоминал канкан, на столе — это не та ситуация, когда можно наслаждаться музыкой.

— Я вам сочувствую, доктор, — мягко сказал я, — должно быть, вы провели ужасный вечер.

— Мистер Бойд, послушайте, — он поднял голову и первый раз за вечер посмотрел мне прямо в глаза, — я должен извиниться, что так отреагировал на ваши манеры сегодня вечером, не заметив при этом ваших положительных сторон, которые сейчас вдруг так явственно проявились.

— Не извиняйтесь, доктор. С каждым может случиться.

— Но это не должно случаться с профессиональным психотерапевтом! — Он глотнул виски. — И прошу вас — зовите меня Полем.

— А вы меня Дэнни. — Я не хотел уступать в вежливой сентиментальности. — Я хотел поговорить с вами по поводу Марсии, Поль.

— Хотя я связан обязательствами неразглашения тайны пациента, — сказал он торопливо, — поскольку вы помолвлены и собираетесь стать мужем Марсии, я готов с вами побеседовать, Дэнни.

— Мне известно в основном ее прошлое, — осторожно начал я, — о трагической судьбе и смерти матери и о том, что последний по счету жених Марсии вывалился с балкона и разбился насмерть. Скажите, кто привел ее к вам в первый раз, Поль?

Он кивнул.

— Постараюсь вам объяснить ситуацию с Марсией. Невроз у человека обычно усиливается и растет до тех пор, пока не превратится в психоз. Вы понимаете меня? Почти каждый человек страдает неврозами в той или иной степени, это мешает ему в определенных жизненных ситуациях, но не является опасным для его мозга, пока сам человек осознает свою болезнь. Но психоз — совсем другое дело! Болезнь глубже, опаснее, разрушительнее, и человек, как правило, не понимает, что болен. Он считает себя абсолютно нормальным и все свои действия находит вполне адекватными.

— Не можете ли вы конкретизировать проблему, Поль? — слабо надеясь что-то из него выжать, спросил я. — Марсия страдает какой-то формой психоза?

Он кивнул:

— Да, именно так. Но сознает ли она то, что больна? — Он пожал плечами. — Иногда да, иногда — нет. Когда она обратилась ко мне впервые, ее болезнь уже находилась в серьезной стадии. Сначала я решил, что ее состояние вызвано душевной травмой. Но чем больше я ее узнавал, тем больше меня одолевали сомнения.

— Попытаюсь перевести все на язык неспециалиста. Она пришла к вам в первый раз, и вы сначала решили, что ее состояние вызвано психической травмой, полученной в результате трагического падения ее жениха с балкона. Но чем дальше вы с ней занимались, тем больше появлялось сомнений, что причина болезни только в смерти жениха, так?

— Почти так, Дэнни. Вы близки к истине.

— Есть еще идеи о причине ее болезни, доктор?

— Кое-что, но ничего существенного, из чего можно было бы сделать заключение. — Он прикончил в два глотка бурбон и виновато взглянул на меня. — Не возражаете, если я выпью еще?

— Даже приветствую. Позвольте я налью вам, доктор.

— Не надо бы мне больше пить, но, наверно, это реакция на сегодняшний вечер. Хотя должен признаться, в какой-то момент я проклинал свои проклятые убеждения, не позволявшие мне вскочить на стол и затанцевать вместе с ней.

Я усмехнулся и подвинул ему свежий бурбон.

— Значит, вы не вынесли никакого окончательного диагноза, доктор?

— Бывают случаи, когда врачу так и не удается установить причину заболевания пациента. А иногда вдруг происходит чудесное исцеление за короткий промежуток времени. Моя профессия — незаконнорожденное дитя науки и колдовства, Дэнни! Иногда мне кажется, что ее нужно было назвать именно магией. Или, может быть, печальной магией?

— Наверно, я не должен спрашивать, Поль, но все-таки скажите, не могла передаться болезнь матери Марсии по наследству?

— Если следовать статистике — такое вполне возможно. Но ведь вы любите не статистику, вы любите конкретного человека, Дэнни. У Марсии было не больше шансов заболеть психозом, чем у вас, даже в том случае, если ваши предки с той и другой стороны не страдали умственными расстройствами. Впрочем, и это не обязательно. Просто некоторые люди по непонятной пока причине больше расположены к какому-то заболеванию, вот и все.

— Она рассказала мне о том, что произошло с ней в ту ночь, когда Кевин упал с балкона. В памяти случился провал, и это ее так напугало, что теперь она ни на минуту не может найти покоя, мысль о своем беспамятстве мучает ее.

— Вас бы это тоже беспокоило, не правда ли? Ведь действительно ужасно, когда при вас погибает человек, а вы ничего не помните.

— Согласен. Но ведь где-то в глубине ее памяти сохранился этот кусок. Правда о том, что произошло в ту ночь.

— Он там, разумеется, — доктор опять глотнул виски, — но нам вряд ли удастся пробудить ее память. А если это вдруг произойдет, будет ли это хорошо для Марсии, Дэнни?

— Вы считаете…

— Нет! — Он почти выкрикнул. — Это не то, что вы подумали! Я не хочу даже думать о том, была ли Марсия виновата в гибели молодого человека. Не знаю, что там произошло, но в тот момент как бы сработал предохранитель, и теперь ее мозг отказывается вызывать в памяти страшные минуты. Естественная защита организма — спрятать в глубине, не дать ей сойти с ума. — Доктор тяжело вздохнул. — Я, к сожалению, вынужден признать свое бессилие.

— Но дальнейшее лечение психоанализом поможет Марсии?

— Не могу ответить и на этот вопрос. — Доктор, явно нервничая, опять пригладил волосы. — Три месяца назад мне казалось, что наметился прогресс в лечении и возможен прорыв. Теперь я убежден, что сделал непоправимую ошибку, сказав об этом Марсии. Она позвонила мне через два дня после нашего разговора и заявила, что больше не нуждается в лечении. Ей просто необходимо поменять обстановку, и она уже заказала билет на самолет и сегодня улетает в Европу. Обычно ни один человек не хочет, чтобы вся его подноготная была известна, Дэнни, и пока вы стараетесь разрушить одну преграду, создается десяток других.

— Спасибо за откровенный разговор, Поль. — Моя благодарность была искренней.

— Каким-то образом ей удается держать под контролем свою болезнь, когда она находится за границей. Но в чем причина? Вот если бы вы разгадали эту загадку, Дэнни! — Он вдруг ударил кулаком по стойке. — Это должен быть ключ к разгадке всей ее истории, того, что мы ищем столько лет.

— Ваш приход сюда сегодня вечером не был случаен, так? Что произошло перед этим?

— Она позвонила мне на следующее утро после вашего прибытия с Гавайских островов, когда вы еще спали. Почти целый час не могла выговориться, — его губы широко растянулись, — я теперь знаю о вас, пожалуй, побольше, чем самый близкий друг. Марсия была взволнована. Ведь она вернулась в Австралию с женихом, где уже трагически погибли два других. Тем более в тот же пентхаус, где второй жених погиб так загадочно и нелепо.

— Может быть, для нее было бы лучше покинуть свою страну? Что, если мы поселимся на другом континенте?

— Но это невозможно. Она связана завещанием и должна ждать, когда ей исполнится двадцать пять лет. Когда-нибудь, может быть, станет обычным делом для адвокатов принимать во внимание совет психиатра. Было бы в тысячу раз лучше, если бы ее отец оспорил завещание и изменил условия. И тогда Марсия не оказалась бы в психологической ловушке и спокойно приближалась бы к этому Армагеддону, подстроенному собственной матерью. — Он поднял стакан к губам и выпил до дна. — На меня спиртное всегда плохо действует — я начинаю слишком много говорить и вступаю в эмоциональную связь с собеседником, рассказываю о пациенте, что совершенно недопустимо.

— Что сегодня произошло? Почему она хотела, чтобы мы были вместе втроем?

— Вы задали чертовски щекотливый вопрос. — Он снял очки, положил их на стойку и устало протер глаза. — Черт с ним со всем. Я скажу вам. Потому, что вы с ней первый раз занимались любовью вчера вечером, и это так ее потрясло и оказалось так замечательно, что она теперь панически боится, что такое больше никогда не повторится. Никогда! — Он нетерпеливо подтолкнул в мою сторону пустой стакан. — И налейте мне еще, потому что я предпочитаю быть в стельку пьяным, чтобы не терзаться угрызениями совести. «Утро вечера мудренее» — кто придумал эту идиотскую фразу?