Внезапно он рывком повернулся к Фрезеру.

— Эй! — завопил он во всю силу своих легких. — Эй, закройте двери! Предательство! — Он сунул руку под пиджак и вытащил сверкающий нож.

Я заметил, что доктор бешено тычет пальцем в кнопку звонка под крышкой стола.

— Клинок отравлен тоже, — хрипел Николас, подступая все ближе. — Вот блудодей, убийца окаянный.

Фрезер еще глубже вжался в кресло, бисеринки пота стекали по его носу и падали на блокнот, портя роскошную белизну бумаги.

Дверь распахнулась настежь, и два жилистых типа влетели в комнату. Один схватил руки Николаса сзади, прижимая их к бокам, другой грубо вывернул ему запястье. Нож упал на пол. Николас громко вскрикнул, потом в комнате стало тихо.

Через мгновение громовой смех Николаса чуть не порвал мне барабанные перепонки.

— Хорошее представление, Дэниел? — торжествующе спросил он. — Наверняка прошло больше пятнадцати минут, и никто не усомнится, так что тысяча моя.

Я посмотрел на него с нескрываемой жалостью и отвернулся, ничего не сказав.

— Ну? — настаивал он. — Не переживайте, признайтесь, что вы проиграли, и скажите этому человеку…

Фрезер вытер лоб большим белым платком и приказал санитарам:

— Уберите его отсюда. Он опасен.

Те схватили Николаса и потащили прочь.

— Отпустите меня, черт побери! — заорал Николас. — Я такой же здоровый, как и вы! Это все было сыграно на пари!

— Уведите его! — рявкнул Фрезер.

Николаса ловко развернули и потащили к дверям.

— Выпустите меня! — кричал он. — Вы что, свихнулись, что ли? Это ведь только шутка, пускай, может быть, и дурацкая. Скажи им, Дэниел.

Я взглянул на Фрезера и беспомощно пожал плечами. Дверь за санитарами захлопнулась, но мы еще долго слышали раскатистый голос Николаса, разносившийся по коридору. Так продолжалось еще секунд десять, пока как-то сразу не наступила тишина.

— Бедный Николас, — прошептала Эдель и начала всхлипывать сильнее и сильнее.

Фрезер методично чиркал в блокноте, пока его рука не перестала дрожать. Потом он выпрямился и расправил плечи.

— Миссис Блэр, — сказал он. — Боюсь, что у вашего мужа острая форма шизофрении.

— Вы можете для него что-нибудь сделать? — спросила она тихо.

— Надеюсь, но для этого потребуется долгое время. Это для вас будет ударом, миссис Блэр, но в теперешнем своем состоянии он опасен. Его надо изолировать. Немедленно.

— Нет! — воскликнула Эдель голосом, полным муки.

— Сожалею, — мягко проговорил доктор. — Но так будет лучше и для вас, и для него. Заверяю вас, что мы сделаем для него все, что можно. Я подготовлю необходимые документы, и вы их подпишете, прежде чем уйти.

Я подошел к Эдель и похлопал ее по плечу.

— Я понимаю, что это ужасный удар, но доктор Фрезер знает, что делает, и никто лучше него нам не поможет. Ради Николаса ты должна подписать эти бумаги.

— Да, ты прав, — всхлипнула она, — но мне кажется, что жестоко так поступать с ним.

— Но поверь, это все, что мы можем для него сделать, — сказал я прочувствованно.

— Бедный Николас, — пролепетала она. — Без него мне будет так одиноко.

— Но ты сможешь посылать ему открытки на Рождество, — радостно заявил я и, посмотрев на доктора, пояснил: — Это, конечно, шутка, но надо же чем-то ее подбодрить.

— Ваш юмор здесь неуместен, — проговорил доктор ледяным тоном. — Очевидно, вы и представить себе не можете, что испытывает сейчас миссис Блэр. Никто не в силах понять любовь, не испытав ее сам.

— Я научусь тонкости, доктор, — заверил я его. — И очень быстро.

Глава 5

Было четыре часа, когда мы вернулись в квартиру Блэров. Эдель отперла дверь, и мы прошли в гостиную.

— Обри нет?

— Он уехал из города на один день, — ответила она. Ее верхняя губа чуть скривилась. — У Обри кишка тонка, вот он и скрылся предусмотрительно, на случай, если дело не выгорит.

— Я вовсе не скучаю по нему.

Она тепло мне улыбнулась.

— Это надо отпраздновать, Дэнни, — сказала она радостно. — Все прошло прекрасно. Вы настоящий гений. Приготовьте, пожалуйста, нам чего-нибудь выпить.

— Я вам сделаю особый коктейль Дэнни Бойда.

— А что это такое?

— Он называется «Веселая вдова».

— Название подходящее. А каковы составляющие?

— Три капли горькой настойки на две части водки и одну часть джина, — объяснил я. — И крошечная луковка. Обязательно луковка. Она придает особый вкус.

— Вкус лука?

— Вкус вы перестаете замечать уже на второй порции, — уверил я.

— Это не яд? Надеюсь, вы не последуете примеру Никки.

— Он весельчак, но так или иначе он досмеялся до смирительной рубашки.

— О нем всегда говорили, что он одержим театром, — в глубине ее груди заклокотал смех, — теперь он просто невменяемый.

— Я пойду приготовлю выпивку. А то наш разговор начинает мне напоминать то, что я хотел бы забыть, — «Гамлета».

— Наверное, это была звездная роль Никки, — лениво заметила она. — Он почти заслужил ту тысячу, которую вы проиграли.

— Я заплачу, как только он выйдет из лечебницы, если, конечно, доживу до того дня.

— Что меня привлекает в вас больше всего, Дэнни, не считая, конечно, вашего профиля, — проговорила она восхищенно, — так это ваше большое сердце.

Я остановился у бара и стал смешивать коктейли. Эдель куда-то вышла, что позволило мне сосредоточиться на своем занятии. Пятью минутами позже я вылил смесь в бокалы и бросил лед. Ну, естественно, «Веселую вдову» не трясут, поскольку она может рвануть, ее надо только немного «подразнить».

Эдель появилась, как раз когда я все закончил, подошла к бару и положила на стойку чек на девять тысяч долларов. Я не пролил ни капли и даже умудрился одной рукой взять чек и спрятать его во внутренний карман.

— Спасибо.

— Вам спасибо, мистер Бойд, — сказала она весело, — за быстро и хорошо выполненную работу. Я теперь буду вас рекомендовать всем моим друзьям. Если так пойдет дальше, вы сможете брать с доктора комиссионные.

— Я тоже думал об этом, — сказал я, — но тогда, может, стоит получить медицинскую степень, чтобы не терять прибыль?

— Очаровательно! — сказала она. — Восхитительно! Скажите, когда вы были маленьким, вы не воровали пенни у слепцов?

— Только десятицентовики и четвертные, — признался я. — По-вашему, я что, был грабителем?

— Я вас обожаю, — мечтательно протянула она.

— А я думал, что я вам даже не нравлюсь.

— То было вчера. А сегодня вы кажетесь мне обворожительным, и по какому-то фантастическому совпадению Обри уехал. — Она смотрела на меня. Глаза у нее расширились, и я заметил, что в них опять загорелись искорки. — А вы по-прежнему меня недолюбливаете, Дэнни?

— Это было вчера. — Я поднял бокал. — За сегодня!

Эдель подняла свой:

— И прощай муж-шизофреник.

— Дэниел вынес приговор, — вспомнил я.

Вдруг Эдель поставила полупустой бокал и подняла на меня глаза, в которых стояли слезы.

— Я сказал что-нибудь не так?

— Этим напитком усмиряют огнедышащих драконов? — спросила она хрипло.

— Они вложили сюда свой жар. От этого коктейля вдовы смеются, а сильные мужчины плачут. У вас есть платочек?

— Поищу, а вы пока налейте мне еще. — И Эдель опять куда-то вышла.

Вернулась она минут через пять. За это время она успела сменить строгое черное платье, которое надевала ради Фрезера, на черный халат с вышитыми по подолу шелком орхидеями.

— Выпейте это, — я подтолкнул к ней стакан, — и я обещаю, что вы будете смеяться. Одобряю этот халат. Вы в нем выглядите очень красивой и очень порочной. Так должна выглядеть каждая молодая красивая женщина, но, увы, почти ни у кого это не получается.

— Как ни горько признать, — сказала она тихо, — но ваш профиль и вправду хорош.

— Неужели? — сказал я скромно. — Что делать, я и впрямь красив. Большинство женщин влюблялись в меня до безумия с первого взгляда. С вами все было иначе — это-то меня и заинтересовало.

Эдель залпом выпила коктейль и молча стала хватать ртом воздух, пока не обрела снова способность дышать.

— Вы ударили меня, — выдохнула она, когда к ней вернулся голос. — Я вам этого никогда не забуду, Дэнни Бойд. Вчера, в конторе, помните?

— Никогда не забудете и никогда не простите? — осведомился я.

— Мне это понравилось, — сказала она небрежно. — Все-таки нечто новенькое. Никки только играл любовь, как и все остальное.

Она налила себе еще коктейля.

— Я вам кое-что скажу, Дэнни Бойд. — Эдель втянула в себя воздух, отчего ее голос казался взволнованным и манящим.

— Что угодно, кроме истории вашей жизни, — сразу предупредил я. — Терпеть не могу исповедовать женщин.

— Нет, я о теории, — сказала она, — теории о том, что женщины наряжаются, чтобы нравиться мужчинам. Это неправда.

— Вот как? — Я попытался поднять брови, но понял, что они слишком тяжелы, и оставил это занятие.

— Именно так!

Я ждал, пока Эдель разделается с третьим стаканом.

— Определенно. — Она кивнула более энергично, чем следовало. — Когда женщина рада мужчине, она все делает наоборот.

Я отвел взгляд.

— Она не одевается, а раздевается.

Эдель рывком распустила пояс, и халат распахнулся сверху донизу, а когда она сладострастно повела плечами, упал совсем. Под ним ничего не было. Я смотрел, как она медленно поворачивается на цыпочках, описывая полный круг.

— Сто пятьдесят фунтов, — сказала она с удовольствием, когда опять оказалась ко мне лицом. — И ни один грамм не пропадет зря, все нужно и к месту.