Я пытался сообразить, который сегодня день. Но мне не удавалось собраться с мыслями.

Две недели, сказала Карен.

Сидя на диване, она обвила меня руками за шею и попросила ничего не говорить Карлу Юргену Халлу. Не говорить о том, что гнусный П. М. Хорге, «Советы и информация», вымогает у нее деньги. Ей требовалось две недели, чтобы избавиться от него.

А я, идиот, пообещал ей это. Я, круглый идиот, сдержал свое слово.

Но теперь Карл Юрген узнает все. Чтобы нарушить данное слово, мне нет нужды пить для поддержания духа, хотя я всегда кичился тем, что свое слово держу. Теперь это не имеет никакого значения, ничто теперь не имеет значения. Мной владело единственное безумное желание — наверстать упущенное время. Мне казалось, что какая-то лавина увлекает меня за собой и я должен остановить обвал, пока мы все не рухнули в бездну. И в самой глубине сознания сквозь ярость, горе, отчаяние пробивался тонкий голосок.

Он настойчиво спрашивал: «Почему?. Почему?. Почему?.»

Будто мчишься по железной дороге, отсчитывая каждую шпалу: «Почему?. Почему?. Почему?.»

Карл Юрген обязан это узнать. В этом состоит его работа. Но пока что он справляется с ней из рук вон плохо. Что он себе воображает? Что воображает себе вся эта компания, засевшая в управлении на Виктория-Террасе? Только и умеют, что прилеплять красные штрафные квитанции на машины, припаркованные не там, где положено. «Но почему? — стучало в моем мозгу. — Почему?. Почему?. Почему?.»

Мне было как-то даже легче оттого, что я мог излить свою ярость на уголовную полицию города Осло. Словно я снова стал мальчишкой и, грохнувшись с трамплина, кляну на чем свет стоит лыжные крепления.

Я поставил машину у самого входа. Как раз под знаком «стоянка запрещена».

— Катись к черту! — сказал я табличке с запретительным знаком.

Проходившая мимо дама испуганно шарахнулась.

— Я не вам, — объяснил я даме. — Я этой штуке. Я сказал ей: «Катись к черту!»

— Да-да, — пробормотала дама. — Конечно… Понимаю…

На ней была лиловая шляпа. Хенрик Серенсен[11] сказал, что лиловый цвет непристоен. К тому же взгляд у нее был скользкий, как у змеи.

«Я понимаю… Конечно…»

Я ее ненавидел.

Если бы вахтер в окошечке нижнего этажа попытался меня остановить, я бы учинил драку. Но он меня знал.

— Сейчас спрошу, на месте ли инспектор, — сказал он. И стал набирать номер на диске внутреннего телефона.

Пальцы у него были толстые и плохо гнулись. Поудобнее устроившись на стуле, он старательно набирал цифры. Его я ненавидел тоже.

— Инспектор занят. Не могли бы вы немного подождать?..

— Нет! — рявкнул я.

— Доцент Бакке говорит, что нет. — невозмутимо сообщил он.

Ответа Карла Юргена я не услышал.

— Можете подняться, — сказал вахтер и положил трубку.

Но, очутившись перед Карлом Юргеном, я не знал, с чего начать.

— Карл Юрген, я сам не знаю.

— Сядь, — сказал он.

Закон и Медицина пользовались в разговорах со мной одними и теми же словами.

«Сядь», «подумай хорошенько».

Я сел.

— Я уже подумал, — сказал я. По крайней мере, этой фразой я его опередил. Я был зол на всех, я ненавидел всех и вся.

Карл Юрген молчал. Он был слегка удивлен. Холодные серые глаза с минуту глядели поверх моей головы, потом их взгляд устремился куда-то в сторону. Но Карл Юрген не произносил ни слова.

Он, очевидно, решил, что у меня истерический припадок, и, в общем, у него были основания так подумать. Но сам-то я не видел себя, сидящего в этот злосчастный день в управлении полиции на Виктория-Террасе. И меня страшно злило, что Карл Юрген считает себя вправе зачислять меня в истерики. Он ведь не имеет представления о том, что я пережил. Он вообще ни о чем не имеет представления. Сидит себе и смотрит умным, холодным и самоуверенным взглядом. Но я сейчас разрушу эту самоуверенность. Сейчас, сию минуту от твоей самоуверенности и твоего самообладания не останется и следа, злорадно думал я.

— Вчера вечером убили Эрика, — сказал я. Сказал медленно, с расстановкой и, кажется, даже улыбнулся.

В лице Карла Юргена не дрогнул ни один мускул.

Инспектор сидел и спокойно смотрел на меня.

— Эрик мертв?

Я рассмеялся.

— Мертв? — переспросил я. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы убитый был жив? Такое не удавалось даже Агате Кристи.

И я рассмеялся еще громче. Но я был не так глуп, чтобы не понимать, что это за смех.

— Истерическая реакция, — пояснил я. — Очень жаль, но ты, конечно, понимаешь.

— Я только что вернулся в управление, — сказал Карл Юрген. — Со вчерашнего дня я был в Тенсберге. Ты что, пытался мне дозвониться?

— Я звонил тебе вчера поздно вечером.

Задребезжал телефон. Карл Юрген снял трубку и мгновение слушал.

— Пусть сразу же поднимется сюда.

— У тебя что, нет времени поговорить со мной? — спросил я.

— Это Кристиан, — коротко ответил Карл Юрген.

Вот как! Значит, старший брат поехал за мной следом. Врач поехал следом за мной. Ну что ж, очевидно, я вел себя так, что он счел это необходимым. А вот и он…

— Ты пулей вылетел из моего кабинета и не слышал, что я тебе говорил. Но я был уверен, что ты поедешь сюда. Вот и приехал следом. Добрый день, Карл Юрген.

Карл Юрген кивнул и пододвинул Кристиану стул.

— Вы, наверно, еще не успели ничего обсудить, — сказал Кристиан. — Я приехал так быстро, как только смог.

— Ты приехал, конечно, не ради Эрика, — заявил я. Злость все еще бушевала во мне.

— Мертвому помочь нельзя, — сказал Кристиан.

— О! Какая оригинальная мысль! Особенно в устах доктора медицины.

Карл Юрген и Кристиан внимательно смотрели на меня. Каждый из них поставил свой диагноз, но результаты совпадали. На мгновение в комнате воцарилась полная тишина.

— Ладно, — произнес я. — Извините меня. Я уже сказал Карлу Юргену, что у меня истерика, а теперь скажу и тебе, что сам это понимаю. Но думаю, что любой, и даже вы оба, привычные к темным сторонам жизни, были бы потрясены, если бы ваших ближайших друзей одного за другим убили, можно сказать, почти у вас на руках.

Они обменялись взглядом.

— Мы это понимаем, — сказал Карл Юрген. — И даже очень хорошо. Ты не первый, у кого мы наблюдали такую реакцию. Удивительно другое — что ты отдаешь себе в этом отчет. А теперь давай перейдем к делу.

— Ладно, спасибо, перейдем к делу, — пристыженно сказал я.

— Начни с самого начала, — попросил Карл Юрген.

И я снова рассказал все что мог.

Как Эрик позвонил мне и пригласил на обед. О темном костюме, который надо было надеть, несмотря на жару. О том, как прошел обед. О том, что было в посольстве, о машине «скорой помощи» и о дежурном враче.

Карл Юрген сидел и слушал. Когда я кончил, он заставил меня повторить все сначала. И вот тут-то пошли в ход его излюбленные фразы. «Подумай хорошенько…» «Ты что-нибудь заметил?» «Представь, что кто-то разыгрывал роль. Подумай хорошенько». «Что уловил твой учительский взгляд? Подумай хорошенько».

Кристиан выкурил несколько сигарет. В разговор он не вмешивался.

Покончив с описанием того, что произошло накануне, я изложил то, что полчаса назад сказал Кристиан. Брат ни разу меня не перебил, значит, изложение было точным.

— Но это еще не все, — продолжал я. — Я должен поступить так, как не поступал ни разу в жизни и, надеюсь, никогда больше не буду вынужден поступить. Я должен пересказать тебе мой разговор с Карен, хотя обещал ей до поры до времени молчать.

Ни один из них не произнес ни слова. Они как бы давали мне возможность передумать. Но я не передумал.

— П. М. Хорге вымогает у Карен деньги, — сказал я. Я говорил холодным, отчужденным и безличным тоном. Так я, по крайней мере, надеюсь.

Взгляд светлых, похожих на рентгеновские лучи глаз Карла Юргена был все так же невозмутим.

— Я знаю это, — сказал он.

— Знаешь?

В дверь постучали — вошел полицейский сержант. Он положил на стол перед Карлом Юргеном какие-то бумаги и удалился.

— Да, знаю. Я не могу посвящать тебя в методы нашей работы. Но зато могу тебе сообщить, что доказать это совершенно невозможно. Он, разумеется, будет все отрицать. Да и она, если я заговорю с ней об этом, тоже не признается.

Я помолчал, подумал.

— Это все? — спросил Карл Юрген.

Мне стало не по себе, мать недаром сравнила его глаза с лучами рентгена.

— Да. Я, собственно.

Я решил сделать все, чтобы остановить обвал. Чего бы мне это ни стоило.

— Фрекен Линд думает, что видела кого-то на краю песчаного карьера в тот вечер, когда застрелили Свена, — сказал я. Я все-таки не смог заставить себя сказать, кого она видела. Пусть Карл Юрген выясняет сам, я ведь и так ему столько открыл.

— Фрекен Линд мне уже рассказала.

— Рассказала?.. Рассказала, кого она видела?.. Кого, ей кажется, она видела?

Я не верил своим ушам. Лиза заставила себя рассказать это Карлу Юргену!

— Почему тебя это коробит? — спросил Карл Юрген. — Фрекен Линд поступила совершенно правильно. Ей было очень неприятно явиться ко мне с таким признанием, что она всячески подчеркивала. Но она сочла это своим долгом. И, смею тебя уверить, полиции было бы гораздо легче работать, если бы все вели себя так же ответственно, как фрекен Линд.

— Понятно. Понятно. — промямлил я.

Наверно, Карл Юрген был прав.

Карл Юрген обернулся к Кристиану.

— Мартин считает, что Эрика убили. Но можно ли считать это фактом? Исключена ли возможность того, что он действительно умер от паралича сердца?