Мы все одновременно встали.

— Я подвезу тебя, Эрик, — сказал Кристиан.

Эрик не ответил. Уходя, он даже не попрощался.

Я снова открыл окна, вытряхнул пепельницы и вынес на кухню пустые бутылки и стаканы. С улицы опять доносились привычные звуки — шум включенного двигателя, дребезжанье вагонов в Скиллебекке.

Потом я уселся в одиночестве со стаканом неразбавленного виски. «Развей тоску» — так называла одинокую выпивку моя мать. На сей раз я и в самом деле чувствовал потребность развеять тоску. Я попытался восстановить в памяти события минувшего дня.

Но меня мучило смутное, неуловимое воспоминание о том, что еще хорошо умел делать Пребен. «Недурной пианист, — сказал Кристиан. — И в свое время был чемпионом Норвегии по рапире». Но мне не удавалось вспомнить что-то еще. К тому же, как уже сказано, мне было страшно.

Я выкурил сигарету, потом снял трубку и позвонил Карлу Юргену.

— Извини, Карл Юрген, я тебе, наверно, надоел. Но я вот о чем подумал. Свен сказал, что кто-то должен защитить Карен… И Свена убили. Ты не считаешь… что Карен в самом деле надо защитить?

— Мы приглядываем за ней, — ответил спокойно голос Карла Юргена. — К тому же сейчас, ночью, дома ее муж.

— Спокойной ночи, Мартин.

— Спокойной ночи, — ответил я.

Конечно, это была гадкая мысль, но все же по той или иной причине меня не успокаивало, что защищать ее будет Эрик. На какую-то минуту я даже подумал: меня отнюдь не успокаивает, что она вообще остается с Эриком наедине.

5

Школьные занятия начинались 18 августа — для 5-го «английского» это был последний школьный год. Летом они станут выпускниками, сдадут экзамен на аттестат зрелости и навсегда простятся со школой. Детство и игры останутся в прошлом. И может быть, у моих учеников уже появилось смутное предчувствие, что нечто полное мечтаний и сказочных надежд навсегда уйдет из их жизни.

Я со страхом думал о предстоящей встрече с ними.

Они, конечно, читали газеты и обсуждали прочитанное и наверняка сделали свои выводы. Их учитель, которого они считали славным и порядочным парнем, нашел убитого человека. Их учитель был последним, кто видел этого человека. И полиция пока не вышла на след преступника.

Тридцать физиономий уставились на меня с новым, необычным интересом.

Я держался как ни в чем не бывало. Дал им расписание уроков, рассказал о новых учебниках и произнес непременную краткую проповедь, которую полагается произносить в начале учебного года. О том, что я надеюсь и уверен, год пройдет хорошо, и как важно, чтобы в этот последний год они были особенно прилежными. На всякий случай я еще порассуждал о том, что школа, может быть, лучшее время нашей жизни и прочая, и прочая.

Они слушали меня вежливо и невнимательно.

— На сегодня все, — объявил я и ринулся к двери. — У меня назначена встреча, — добавил я, чтобы никто не подумал, что я боюсь разговора с ними. И, конечно, все поняли, что именно этого и боюсь.

Я поступил глупо — судьбы не избежать никому, в том числе и мне. И поскольку на другой день я вел у них последний урок, я решил сразу взять быка за рога. Не мог же я каждый день оправдываться тем, что у меня назначена встреча. К тому же ученики привыкли, что я остаюсь поговорить с ними после последнего урока, когда возникают какие-нибудь проблемы.

— Вчера я торопился, — сказал я. — И не мог поговорить с вами, узнать, как вы провели лето.

В ответ я услышал вежливое, но невнятное бормотанье.

— Может, кто-то из вас пережил летом что-нибудь необычное?

Вопрос был опасным — я понял это в ту самую минуту, когда его задал.

Какими бы необычайными ни были их впечатления, они меркли в сравнении с моими — мертвецом, найденным в песчаном карьере в Богстаде.

В классе воцарилась тишина.

Она царила так долго, что сделалась невыносимой. Я смотрел на тридцать знакомых физиономий — физиономий, в которых после летних каникул всегда появлялось что-то новое и чужое.

Пятнадцать разных рожиц учеников: искренних, озорных, дерзких и застенчивых. Пятнадцать одинаково нахальных, коротко стриженных мальчишек в узких холщовых брюках и в ковбойках. Чтобы их различать, надо хорошо их знать. Я их друг от друга отличал и любил каждого. Под стандартной одеждой и физиономиями, под копирку отражающими всю сумятицу юношеских чувств, уже просвечивала личность, которой в один прекрасный день предстоит стать мужчиной.

Девочки резче отличались друг от друга.

Большинство подражало Брижит Бардо, но все же у нас была и одна Франсуаза Саган, две Одри Хепберн и одна Бетт Дэвис. Последнее сходство могло быть и случайным. Девочки были прелестны — я вспомнил утверждение Лизы, что все они в меня влюблены. Эта мысль доставила мне удовольствие.

Но ясно было, что никто из них не пережил летом ничего примечательного.

— Ну что ж, — сказал я. — Даже если вы не пережили ничего особенного, я надеюсь, вы хорошо провели каникулы. Мне же пришлось пережить даже слишком много, но вы, наверно, читали об этом в газетах.

Я шел напролом.

Тридцать юных физиономий преобразились. Все Брижит Бардо и Франсуаза Саган, хирург с железными нервами, Одри Хепберн, лучший в мире саксофонист и рассерженные молодые люди исчезли. Передо мной сидели тридцать одушевленных знаков вопроса.

— Валяйте, — сказал я. — Вы, конечно, понимаете, что мне не слишком приятно говорить на эту тему. И в то же время многие знают, что я ваш классный руководитель, и, конечно, задают вам вопросы, так что я готов с вами поговорить.

Сначала они притихли. Потом беспокойно заерзали. Но никто не начинал разговора.

Первой открыла рот одна из девочек. Девочки в таких случаях всегда храбрее.

— Мы понимаем, что тебе это неприятно. Мы не хотим быть чересчур любопытными, но нам, конечно, интересно. Мы уже придумали несколько версий.

Я в этом не сомневался.

— Конечно, это убийство не на сексуальной почве, — сказал один из мальчишек. — Судовладельцы не бывают жертвами сексуальных маньяков.

— А кто же, по-твоему, может стать жертвой сексуального маньяка? — спросил я.

— Все девочки в классе, — сказал он, широким жестом обведя парты, на которых сидели девочки. — Все дети, да и вообще любая женщина до ста лет.

Я слегка растерялся. И внимательней пригляделся к нему. Веснушчатый рыжий мальчишка в рубашке с зеленым цветочным рисунком. В будничной жизни носит имя Уле. Очевидно, лето он провел за чтением Хэвлока Эллиса[5].

— А клюшки-то не нашли, — сказала одна из девочек.

Я удивился, услышав ее голос, обычно она была молчаливой и робкой. Ее круглые, как яблочко, щеки покраснели, но смотрела она мне прямо в глаза.

— Как-то это странно насчет клюшек, — продолжала она. — Очень странно. Ну понимаете, если зарыли труп, почему не зарыли вместе с ним клюшки?

— Потому что убийца был в панике, — заметил «Хэвлок Эллис».

— Нет, — возразила девочка с круглыми щечками. Она покраснела еще гуще, но не сдавалась. — Убийство совершено хладнокровно и расчетливо. Это же видно.

Меня не на шутку заинтересовало, что думает эта девочка.

— Почему ты так считаешь? — спросил я.

— Сначала я тоже решила, что преступник был в смятении, — объяснила она. — Но вдруг вспомнила, как действовал всегда мой младший брат. Преступник напомнил мне моего младшего брата.

«Ты тоже мне кое-кого напоминаешь, — подумал я. — Ты же вылитая мисс Марпл. Мисс Марпл тоже делала свои умозаключения, сравнивая убийц со знакомыми ей людьми».

— Когда мой брат был маленький, если он хотел затеять драку, никто заранее не мог этого предположить. Он как ни в чем не бывало подходил к тому, с кем собирался драться, спокойно и мирно с ним разговаривал и вдруг наносил удар. Он очень хитрый. И очень гадкий. Но об этом трудно догадаться. — Она помолчала. — Полиция говорит, что судовладельца Холм-Свенсена застрелил кто-то, кого он хорошо знал. Кто-то, кто мог подойти к нему вплотную и заговорить с ним, и он ничего не заподозрил. И вдруг убийца выхватил револьвер и застрелил его с расстояния в один метр.

— А почему, по-твоему, его засыпали песком?

— Все потому же — паники тут не было и в помине. Убийца действовал хладнокровно и обдуманно. Это ясно как день. Он хотел, чтобы тело обнаружили как можно позже. Я не бывала в Богстаде, но, насколько я поняла, в карьер спускаются редко.

Твой мяч упал на труп, можно сказать, по чистой случайности.

Я содрогнулся.

— Так вот, на руках у убийцы остались клюшки. Но плевать он на них хотел… Ой, извини! — испуганно осеклась она. И тут же поправилась: — Они ему не мешали. Ведь чего проще — выйти с трассы в Богстаде с набором клюшек в сумке через плечо, сначала сунуть их в свою машину, а потом утопить в море или где-нибудь спрятать.

Стало быть, перед нами возникал образ хладнокровного и расчетливого убийцы. Что ж, теория маленькой мисс Марпл была не хуже всякой другой.

— Ну а мотив? — спросил я. — Какой, по-вашему, мог быть мотив?

Настала короткая пауза. «Хэвлок Эллис» смотрел в окно. С той минуты, как мы отбросили версию сексуального маньяка, разговор интересовал его уже гораздо меньше.

Где-то хлопали двери, по лестницам стучали каблуки последних из тех учеников, кто задержался в школе после занятий. Но в 5-м «английском» никто не обращал на это внимания. Да я и сам тоже не обращал на это внимания.

— Деньги, — сказал Пер со второй парты. Он уже начал жевать принесенные из дома бутерброды. — Конечно, деньги, — повторил он. — Людей убивают только по двум причинам. Или из-за любви — тут варианты бывают разные. Из-за ревности, например, или на сексуальной почве, как сказал Уле.