— Будучи жива, никому. Но в письме, которое ее дочь вскрыла после смерти матери, было сказано: «Эти деньги от твоего отца». И потом еще: «…Эти деньги прислал твой отец». У нас с мистером Гудвином нет причин сомневаться в этих словах.

— Потрясающе! Просто невероятно!

Джаррет прищурился, потом вскочил и начал мерить ногами кабинет.

— Сидя, я хуже соображаю, — пояснил он. Потом подошел, посмотрел на книжные полки, повернулся к глобусу и задумчиво покрутил. Затем остановился посреди кабинета, уставившись на меня, словно узнал во мне ту самую хорошенькую девушку, что сидела на облачке, — помните? Наконец повернулся к Вулфу и произнес:

— Вы, должно быть, знаете, что в банке я ровным счетом ничего не делаю. Не лежит у меня душа к финансам. Но держат меня там и платят большое жалованье не потому, что мой отец владеет контрольным пакетом акций и не желает с ним расстаться. Считается, что я обладаю интуицией. Не знаю, как вам это объяснить, но дело в том, что порой я вижу то, чего никто из них не видит. Это получается как-то само собой, специально заставлять себя что-то так увидеть я не могу. Так вот, больше всего на свете мне хотелось бы суметь заглянуть в душу своего отца!

Джаррет прошагал к красному кожаному креслу и уселся.

— Бесполезно задавать мне вопросы про Карлотту Воэн. Берт Макгрей сказал, что ее ребенок был зачат летом сорок четвертого. В то лето я работал на заводе военных материалов в Калифорнии, поскольку призывная комиссия меня забраковала. Так что помочь вам я не в состоянии.

Он снова вскочил.

— Давайте поужинаем вместе, — брякнул он вдруг ни с того ни с сего, глядя на Вулфа. — И вы тоже, — добавил он, обращаясь ко мне. — Не знаю почему, но порой мне вдруг ужасно одиноко.

— Боюсь, что от нас с мистером Гудвином проку будет мало, — ответил Вулф. — Мы сейчас в крайне затруднительном положении. В своем письме вам я написал, что буду премного обязан, если вы сумеете найти время на то, чтобы прийти в мою контору. Беру назад свои слова. Я теперь уже не чувствую себя обязанным.

— Я вас понимаю, — ответил Джаррет. — Но это не моя вина. Мне казалось, что я наконец понял, что за человек мой отец, но я ошибался! Ничего, я своего добьюсь. Во что бы то ни стало.

Я запер за ним дверь, вернулся в кабинет и остановился, глядя на Вулфа. Он сидел, наклонив голову, и исподлобья пялился на глобус. Просидев так секунд десять, он приподнял голову и прорычал:

— Сядь! Ты же знаешь, что я люблю, когда глаза на одном уровне, черт возьми!

— Ага. Желаете, чтобы я извлек колючки и промыл раны?

— Нет. Сколько мы уже потратили?

Дело принимало серьезный оборот. Вопрос этот в устах Вулфа означал следующее: «Если я захочу вернуть задаток и бросить это дело, сколько я потеряю?» Правда, случалось такое, конечно, нечасто, но и неправдоподобным отнюдь не представлялось. Я прошел к своему креслу и сел.

— Согласен, — произнес я, — в более безнадежном положении мы еще не оказывались. Я прекрасно понимаю, что вам эта задачка не по зубам, но, может быть, все-таки протянем еще, пока не сработает интуиция Юджина. А уж тогда возьмем пропавшего папашу с поличным, завернем в бумажку и преподнесем Эми тепленьким. Она подумает…

— Замолчи!

О, совсем другое дело. Значит, не все еще потеряно. Вулф ожег меня злобным взглядом и прорычал:

— Так мы больше не занимаемся этим мозгляком?

Мне показалось, что это удар ниже пояса — обозвать вице-президента мозгляком лишь потому, что бедняга не в состоянии зачать ребенка.

— Нет, — сказал я. — Ставлю на кон любую сумму, что это бесполезно. Конечно, с врачом я поговорю для очистки совести, но вы можете уже смело выкинуть его из головы.

— А как насчет мистера Макгрея?

Я ухмыльнулся.

— Я целиком на вашей стороне, — сказал я. — Мне это тоже пришло в голову в ту самую минуту, когда я выпроваживал Джаррета-младшего. Только благодаря ему мы узнали, что чеки оплачивал Сайрус М. Джаррет. А ведь доказательств он не представил. С таким же успехом чеки мог оплачивать сам мистер Макгрей. Была ли у него возможность сделать Карлотту Воэн матерью тем летом? Безусловно. Правда, в таком случае Джаррет не должен был знать про чеки и мог просто смело спустить меня с лестницы, не вступая в пререкания.

Я махнул рукой.

— Процитирую. Джаррет сказал: «Эти чеки лежат в архиве „Сиборд Бэнк энд Транс компани“. Кто вам про них рассказал? И почему на следующий день у него были уже заготовлены все цифры и даты? Нет, не выходит, — я потряс головой. — Чеки определенно посылал сам Сайрус М. Джаррет. У вас было целых две минуты, чтобы обмозговать кандидатуру Макгрея, и я удивлен, что вы ее не отвергли.

— Ты говорил с мистером Джарретом, а я нет.

— Я не испытываю желания встречаться с ним снова. Выкиньте Макгрея из головы.

— Тогда мы в тупике.

— У нас есть еще Сол, Фред и Орри. И я. И, извиняюсь, конечно, в некотором роде — вы.

Вулф метнул взгляд на свою текущую книгу, как всегда лежавшую на столе, раскрыл ее, потом швырнул на стол и злобно воззрился на меня.

Глава 10

Шестьдесят восемь часов спустя, в четверг в три часа пополудни мы с Вулфом в самом мрачном настроении сидели в кабинете. С понедельника мы не продвинулись вперед ни на дюйм — кроме пяти сыщиков, включая нас самих, у нас по-прежнему не было ровным счетом ничего.

Но сперва о том, как закончилась история с Юджином Джарретом. Во вторник без десяти девять утра я вышел из лифта на десятом этаже здания на Парк-авеню, назвал свою фамилию сидящей за столиком женщине и прошел в просторную приемную, вдоль стен которой стояли двадцать кресел. Девять из этих кресел были уже заняты людьми, которые выглядели довольно мрачновато. Да и чего веселиться, когда сидишь перед дверью с табличкой, на которой начертаны фамилии сразу четырех врачей. В девять двадцать ко мне подошла другая женщина и проводила по коридору до кабинета Уортингтона.

Войдя, я увидел сидевшего за письменным столом седовласого мужчину со щетинистыми черными бровями и широким ртом с опущенными краями. Закончив строчить в блокноте, он кивнул мне и поинтересовался, я ли Арчи Гудвин. Я ответил, что да, а он добавил, что поскольку дело очень щекотливое и личное, то он хотел бы получить доказательства…

Я не стал спорить, вытащил из кармана бумажник и предъявил ему мою лицензию и водительские права. Уортингтон снова кивнул и посмотрел на наручные часы.

— Я согласился вас принять только потому, что мистер Джаррет сказал мне, что дело очень срочное. Он попросил меня подтвердить вам, что он стерилен и не мог зачать ребенка. Вот я вам это и подтверждаю. Это правда.

— Если позволите, — попросил я, — я бы хотел сам в этом убедиться. Вы это знаете из своего личного опыта, а не понаслышке?

— Я бы не стал так категорично заявлять, если бы знал об этом понаслышке, — отрезал Уортингтон. — В течение семнадцати лет я четыре раза осматривал Юджина Джаррета и делал соответствующие анализы. Могу сообщить вам следующее: сперматозоидов в его семейной жидкости крайне мало, они практически нежизнеспособны и среди них очень много аномальных форм. Это совершенно точно.

— Спасибо. Но семнадцать лет назад был еще только пятидесятый год, А как насчет сорок четвертого?

Уортингтон помотал головой.

— Чрезвычайно маловероятно. Я слежу за этой семьей с тысяча девятьсот сорокового года. Если в сорок четвертом году Юджин Джаррет был еще здоров, то вызвать стерильность могло только такое инфекционное заболевание, как паротит или свинка, а он ими не болел.

Он метнул взгляд на часы.

— Мистер Джаррет сказал, что это все, что вам требуется. Если речь идет о том, мог ли он быть отцом, то это совершенно нелепо, и я готов подтвердить свои показания в суде.

Я поблагодарил его и вышел.

Итак, Юджин Джаррет больше нас не интересует. И все же на обратном пути я заскочил к доктору Волмеру, дом которого стоит невдалеке от нашего, и порасспросил его насчет репутации Джеймса Одела Уортингтона, жизнеспособности сперматозоидов и так далее; после этого я решил окончательно забыть про Юджина Джаррета.

С Сайрусом М. Джарретом тоже было покончено, когда в среду из Вашингтона прилетел Орри с тремя блокнотами, исписанными подробностями пребывания Джаррета в Европе и Африке летом сорок четвертого. Все даты и события, о которых рассказывал Джаррет, полностью подтвердились.

В понедельник вечером после ужина я прошвырнулся к Эми Деново и провел с ней два часа. То, что ее мать на самом деле звали Карлотта Воэн и она была родом из Висконсина, не произвело на Эми впечатления. Не слишком заинтересовало ее и то, что мы исключили обоих Джарретов из числа ее возможных отцов; ее не интересовали мужчины, которые не были ее отцами, — ей нужен был только тот из них, который был ее отцом. Я честно признался, что мы уже больше не роемся в биографиях подозреваемых, а занимаемся только поисками такого подозреваемого, и еще неизвестно, сколько времени могут занять такие поиски. Эми выразила сожаление, что не побилась со мной об заклад, когда я похвастал, что мы в три дня отыщем ее отца.

Сол и Фред продолжали заниматься безнадежными поисками вплоть до вторника. Во вторник же я получил еще семь откликов, из которых три решено было проверить, и Вулф отозвал наших ищеек.

Отправившись по одному из указанных адресов на Западную Пятьдесят четвертую улицу, Сол побеседовал с владельцем обувной лавки, который написал, что в сорок четвертом году Карлотта Воэн в течение нескольких месяцев была его клиентом. Сол предъявил ему для опознания фото Карлотты вместе с фотографиями еще шести молодых женщин, и обувщик без колебаний указал на Карлотту. Ни про какую Элинор Деново он не знал, но зато вспомнил, что Карлотта посещала его лавку тем самым летом, поскольку в августе во Франции погиб его сын. Адреса ее обувщик никогда не знал и больше ничего припомнить не мог. Сол уплатил ему пятьсот долларов и принялся ходить по близлежащим домам.