Кремер: Да, вы непревзойденный мастер по части увиливания от ответа. Тогда я спрошу по-другому. Неделю назад, в субботу, девятнадцатого августа Гудвин позвонил сержанту Стеббинсу и задал ему несколько вопросов о происшедшем три месяца назад несчастном случае, при котором погибла женщина по имени Элинор Деново. И наплел Стеббинсу с три короба о том, что вы тут, дескать, просто точили лясы на криминальные темы. В понедельник утром я пришел и спросил Гудвина в лоб, с какой целью он звонил Стеббинсу, Гудвин заявил, что ни ему, ни вам не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. И что никто к вам по этому поводу не обращался. И еще, что единственный ваш клиент — девушка, которая просит помочь разыскать ее отца. Жаль, что Гудвина нет. Где он?

Вулф: Его нет, мистер Кремер. А задавать вопросы таким тоном вы мне будете только тогда, когда я увижу подписанным ордер.

Кремер: Хорошо, я спрошу иначе. Если к вам никто не обращался по поводу того дела о наезде, почему вы тогда предлагаете пятьсот долларов за информацию об Элинор Деново? Значит, Гудвин опять наврал?

Вулф: Нет. Могу только повторять то, что он сказал вам неделю назад. Это чистая правда. Я…»

Вулф на миг замолк, потом выпалил:

— А как он, черт возьми, узнал, что объявление поместил я?

Я развел руками.

— Кто-то в какой-то газете решил оказать услугу какому-то полицейскому. Если я выясню, у кого рыльце в пушку, вы можете написать гневное письмо издателю.

— Фу. Ладно, продолжим.

«Вулф: …это чистая правда. Я не занимаюсь этим наездом. А интерес моего клиента к Элинор Деново связан не с ее матерью, а с тем временем, когда она была жива. Вам следовало понять это из текста объявления, в котором речь идет о давно ушедших годах.

Кремер: Кто такая Карлотта Воэн?

Вулф: Вы сегодня туго соображаете, мистер Кремер. Разве не очевидно, что Карлотта Воэн и Элинор Деново — одно и то же лицо? Остальные сведения, полученные мной от клиента, носят конфиденциальный характер и никак не связаны с наездом.

Кремер: Вы не можете знать это наверняка. Когда я расследую уголовное дело, только я могу решать, что имеет к нему отношение, а что нет.

Вулф: Неужели я должен опять повторять? Снова должен напоминать вам, что до тех пор, пока дело не завершится, мои логические умозаключения принадлежат только мне и никому другому. Утаиваю ли я какие-либо сведения от блюстителя правосудия? Да. Имеют ли они отношение к проводимому им расследованию? Нет. И вам еще никогда не удавалось заставить меня поменять это «нет» на «да». Добейтесь этого, и я полностью в ваших руках.

Кремер: В один прекрасный день я этого добьюсь, черт побери! Вы у меня тогда попляшете».

Вулф махнул рукой в сторону прихожей, выпроваживая воображаемого Кремера.

— В следующий раз я запишу разговор на магнитофон. Вопросы?

Я сел поудобнее.

— Вопросов нет, но есть два замечания. Во-первых, мне кажется, что вы опустили пару слов, особенно одно, которое так любит Кремер. Это, между прочим, проявление той самой цензуры, против которой вы так выступаете. Во-вторых, в самом этом деле о наезде есть что-то загадочное. Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, даже при условии, что вы заинтересовались жертвой происшествия, если бы в этом деле не было какой-то изюминки. Я уверен, тут есть некая закавыка. Впрочем, как вы изволили подметить, нас интересует жизнь Элинор Деново, а не ее смерть. Спасибо за доклад. Вполне приемлемо.

Вулф нажал на кнопку — два коротких звонка и один длинный. Сигнал, что пора подавать пиво.

В течение следующих трех часов я пытался наскрести хоть какую-то информацию о Юджине Джаррете. В «Кто есть кто» его не оказалось, а поскольку больше ничего подходящего в кабинете не нашлось, я отправился на охоту. В архиве «Газетт» хранилось всего четыре вырезки, из которых удостоенным чести попасть в мою записную книжку оказались две: 18 ноября 1951 г. Джаррет-младший женился на Адель Болдуин, а в декабре 1959 г. он стал вице-президентом «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Лон Коэн о нем и слышать не слышал; не могли мне помочь и двое редакторов, которым позвонил Лон. На обратном пути я заскочил на шестнадцатый этаж проверить, не поступили ли новые отклики на объявление, и мне выдали еще два конверта, в которых содержалась такая же дребедень, что и прежде.

В «Таймс» меня ждал один конверт из той же серии, а в местном архиве мне удалось выяснить, что Юджин Джаррет закончил Гарвард в 1945 году, а в 1963-м он был одним из спонсоров торжественного ужина в чью-то честь.

Но самое большое разочарование постигло меня в нью-йоркской публичной библиотеке, где я уже из чисто ослиного упрямства провел целый час. Вы не поверите, но, потратив все это время, я не сумел даже узнать, есть ли, например, дети у вице-президента третьего по величине банка в Нью-Йорке.

Домой я вернулся в шесть часов вечера. Когда спустился Вулф, я сказал, что, лишь однажды взглянув на Юджина Джаррета, он узнает о нем больше, чем узнал я за весь день. И тут же позвонили в дверь.

Что ж, я вновь оказался прав. Встретив, сопроводив в кабинет и усадив Джаррета, я успел получить о нем хоть некоторое представление. Если считается, что вице-президент крупного банка должен выполнять возложенные на него обязанности, то Джаррет совсем не походил на банкира. Юджин Джаррет разительно отличался от своего папаши. Особенно — глазами. Они у него тоже были голубовато-серые, но на этом сходство кончалось. Даже когда Юджин смотрит на вас, у вас создается впечатление, что он вас не видит, а пристально рассматривает что-то другое — яхту, о которой давно мечтал, или хорошенькую девушку, сидящую на облачке. У меня подобные мысли возникают нечасто, поэтому можете судить сами, какие у него были глаза. Глупо даже предполагать, что такой человек станет работать. Все остальное у Джаррета-младшего на первый взгляд было в порядке — примерно моего роста, широкоплечий, лицо непримечательное. Сев в кресло, он осмотрелся по сторонам, не обращая внимания на нас с Вулфом. Похоже, ему нравился ковер, но еще дольше его взгляд задержался на глобусе. Такой и в самом деле редко увидишь — как-никак, тридцать пять с половиной дюймов в поперечнике.

Наконец Юджин Джаррет перевел взгляд на Вулфа и сказал:

— Занятная у вас работенка, мистер Вулф. Люди приходят к вам в поисках ответов, словно к дельфийскому оракулу. Но вы, конечно, не гадалка и не предсказатель будущего — этим занимаются только шарлатаны. Кто же вы в таком случае — ученый или великий артист?

Вулф нахмурился.

— Давайте не будем навешивать ярлыки, мистер Джаррет. Ярлыки предназначены для творений человеческих рук, а не для самих людей.

Джаррет кивнул.

— В конце концов все в наших руках — даже ярлык можно изменить. Я, например, несколько раз изменял мнение о своем отце. Это просто так, кстати. В своем письме вы упомянули моего отца только в связи с тем, что Карлотта Воэн некоторое время состояла у него на службе, но Берт Макгрей рассказал мне о том, как вы обратились к моему отцу и что из этого вышло. Он сказал также, что следующая мишень — я. Давайте сперва покончим со мной. Вы подозревали, что мой отец был отцом ребенка Карлотты, но потом под давлением доказательств пришли к заключению, что он невиновен, и тогда решили, что виновник — я, так?

— Не «решили». Пришли к логическому выводу или умозаключению. Или даже — высказали догадку.

— Неважно. Вас ждет еще одно разочарование. Узнав об этом от Берта Макгрея и потом еще из вашего письма, я решил сберечь вам время и затраты, и заодно избавить от неприятностей себя и рассказать вам что-то такое, о чем кто-то может строить предположения или догадки, но чего никто доподлинно не знает. Итак, сегодня утром я позвонил своему врачу.

Он повернулся ко мне.

— Вы Арчи Гудвин?

— Да.

Джаррет полез в карман, достал кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и протянул мне. Я подошел и взял ее. «Джеймс Одел Уортингтон, доктор медицины» — было вытиснено на карточке.

— Доктор Уортингтон примет вас завтра. В девять утра, — сказал Джаррет. — Не опаздывайте: он очень занятой человек. Он подтвердит вам, что от меня никогда не могла забеременеть никакая женщина. У него высокая репутация, и он ни за что не стал бы ставить ее на карту, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что он может ошибиться.

Юджин Джаррет повернулся к Вулфу:

— Вы сообщили в своем письме, что вам нужна информация о Карлотте Воэн.

Я бы на месте Вулфа послал его ко всем чертям. Если Вулф и придерживался того же мнения, то выдавал себя лишь тем, что кончиком указательного пальца выводил маленькие круги на пресс-папье. Он спросил:

— Доктор Уортингтон уже был знаком с вами в тысяча девятьсот сорок четвертом году?

— Да, он был в числе тех врачей, что пытались спасти мою мать. Он терапевт, но даже попав в руки онкологов, моя мать продолжала надеяться именно на него. — Он досадливо махнул рукой. — Задавайте мне любые вопросы про Карлотту Воэн, хотя я и сомневаюсь, что смогу вам помочь. Она изменила имя и фамилию и стала Элинор Деново, у нее двадцатидвухлетняя дочь, и в течение двадцати двух лет мой отец ежемесячно посылал ей чеки на тысячу долларов. Так?

— Да.

— Тогда я придумаю для него новый ярлык. Это просто фантастично. И не укладывается ни в какие мои представления о нем. Дело не в том, что он уклонился бы от ответственности; напротив, он чрезвычайно ответственный; но он всегда сам принимает решения — должен ли он отвечать или нет. Он бы, безусловно, не ощущал себя ответственным, если бы Карлотта Воэн, или любам другая женщина, или даже дюжина женщин вдруг забеременели от меня. Берт Макгрей считал, что она могла шантажировать отца, но я в это не верю. Мой отец никогда не уступал шантажистам — это абсолютно невероятно. Эвери Баллу сказал мне, что Элинор Деново погибла. Но неужели она никогда никому не говорила, зачем приходят эти деньги?