Вулф взял листок, изучил и посмотрел на миссис Вэлдон.

— Если уж вам вздумалось придти, вы должны были сделать это раньше.

— Окончательно я решила только вчера.

— Это, возможно, слишком поздно. С воскресенья двадцатого прошло шестнадцать дней. Звонок был днем?

— Нет, вечером. Вскоре после десяти.

— Голос был мужской или женский?

— Трудно сказать. Думаю, это мог быть мужчина, подражавший голосу женщины, или женщина, старающаяся подражать мужчине.

— У вас есть какие-нибудь предположения?

— Никаких.

— Что было сказано? Дословно.

— Я была одна. Служанка ушла. Я сняла трубку сама и ответила: «Дом миссис Вэлдон». Голос спросил: «Это миссис Вэлдон?» Я ответила «да», и голос сказал: «Посмотрите, в вашем вестибюле кое-что есть,» и короткие гудки. Я спустилась, увидела сверток, в нем ребенка, поднялась с ним в комнату и позвонила доктору…

— Вы были дома весь тот день и вечер?

— Нет. Я провела уик-энд за городом и вернулась домой около восьми.

— Где это «за городом»?

— Около Вестпорта. В доме Юлиана Хафта — он издает книги моего мужа.

— Где находится Вестпорт?

Ее глаза расширились от удивления. Мои — нисколько. Незнание Вулфом центрального района легко восполнялось атласом.

— Это Коннектикут, — сказала она. — Округ Фэрфилд.

— Когда вы оттуда уехали?

— В начале седьмого.

— На машине? На собственной?

— Да.

— С шофером?

— Нет. У меня нет шофера.

— Был ли кто-нибудь с вами в машине?

— Нет. — Она снова сделала характерный жест рукой с обручальным кольцом. — Я понимаю, детектив вы, мистер Вулф. Но я не вижу смысла в ваших вопросах.

— В таком случае вы все-таки не умеете мыслить логически, — он повернулся ко мне. — Объясни ей, Арчи.

Он хотел как-то задеть ее. И объяснять столь очевидное было ниже его достоинства. Он предоставлял это мне. И я подчинился.

— Должно быть, вы были слишком заняты ребенком, чтобы вникнуть во все подробности, — сказал я. — Представим, что это я положил в вестибюле ребенка, прежде, чем позвонить вам. Ведь я не сделал бы этого, если бы не знал, что вы дома и подойдете к телефону. Я был бы где-нибудь поблизости от вашего дома, пока не увидел бы, что вы вернулись, а в доме зажегся свет. Но скорее всего, я заранее знал бы, что вы уехали и вернетесь к вечеру. Вспомним последний вопрос: был ли кто-нибудь с вами в машине? Самым простым способом узнать, когда вы вернетесь, было бы для меня находиться в вашей машине. Если бы вы ответили «я ехала не одна», то следующий вопрос был бы «с кем?».

— Боже — она смотрела на меня с удивлением. — Конечно, есть кое-кто, кого я знаю достаточно… — она помедлила и обратилась к Вулфу. — Спрашивайте, что хотите.

Он проворчал:

— Не хочу, а должен, если я берусь за эту работу. У вас есть дом. Где он находится?

— Одиннадцатая улица, возле Пятой авеню. Его построил мой прадед. Когда я сказала, что мне надоело быть Армстед, я не просто болтала, это действительно так. Но родовой дом я люблю и Дику он тоже нравился.

— Вы единственная наследница? У вас есть жильцы?

— Нет, но я могла бы… как вам сказать…

— Служанка и кухарка живут в доме?

— Да.

— А еще кто?

— Пять раз в неделю приходит одна женщина помогать по дому, но она не живет со мной.

— Служанка или кухарка могли родить в январе?

— Кухарка вряд ли, — она улыбнулась, — и служанка тоже.

— А родственница одной из них? Скажем, сестра. Ведь это идеальное устройство судьбы никому не нужного крошки-племянника. Обычная история, — он постучал по записке пальцем. — Булавка была английская?

— Нет, обычная.

— Вы сказали, что записка была приколота к одеялу. В каком месте? У ног?

— Думаю, да, но я не уверена. Я достала ребенка из одеяла до того, как заметила записку. Вулф повернулся ко мне.

— Арчи, сколько бы ты дал за то, что это была женщина, если учесть, что ребенок подвергался опасности уколоться булавкой?

Я думал три секунды.

— Не хватает данных. Где именно была булавка? Во что был одет младенец? Насколько опасно местонахождение булавки? Грубо говоря — десять к одному, что это была женщина. Вряд ли кто-то даст десять за мужчину. Но я только отвечаю, а не бьюсь об заклад.

— Я тоже, — он повернулся к миссис. — Я не думаю, что ребенок лежал в одеяле голым.

— О, нет. На нем было даже слишком много одежды: свитерок, плисовая шапочка, такой же комбинезончик, рубашка, нижняя рубашка, прорезиненные штанишки, пеленка. И еще ботиночки.

— А булавки еще были?

— В мокрой пеленке. По-моему, он был в ней несколько часов. Я сменила ее до прихода доктора — мне пришлось для этого воспользоваться наволочкой.

Я прервал ее:

— Готов держать пари, если вас интересует мое мнение. Могу дать двадцать за то, что булавку к одеялу прикалывала женщина, но одевала его не она.

Никаких комментариев со стороны Вулфа не было. Он повернул голову, чтобы взглянуть на часы. До ленча оставался час. Затем, по-моему, он втянул носом весь воздух, который был в комнате — а воздуха тут было достаточно много — выдохнул его ртом и сказал:

— От вас потребуется получить больше информации, гораздо больше, и мистер Гудвин сделает это так же хорошо, как и я. Мое дело — выяснить личность матери. Но не доказывать с максимальной долей вероятности, что ваш муж был отцом ребенка. Так?

— Но… конечно, если вы… нет, я просто скажу «да».

— Прекрасно. Есть еще одна формальность — задаток.

— Конечно, — она протянула руку к сумочке. — Сколько?

— Не имеет значения, — он отодвинул от стола стул и встал, — доллар, сотня, тысяча. У мистера Гудвина будет к вам много вопросов. Прошу меня извинить.

Он миновал дверь, ведущую в холл, и повернул налево к кухне. На ленч предполагалось мясо косули, запеченное в горшочках — одно из небольшого количества яств, из-за которого у него с нашим поваром Фрицем существовали постоянные разногласия. Они были едины в вопросе использования свиного сала, анчоусного масла, кервеля, петрушки, лаврового листа, майонеза и сливок, а спор разгорался из-за лука. Фриц был за него, а Вулф категорически против. Все шансы были за то, что их беседа пройдет на повышенных тонах и, прежде чем перейти к разговору с миссис Вэлдон, я закрыл и без того звуконепроницаемую дверь, а когда вернулся к моему письменному столу, Люси Вэлдон протянула мне тысячу долларов.

2

В тот же день без четверти пять я находился на совещании в кухне Люси Вэлдон на Западной Одиннадцатой улице. Я стоял, опираясь на холодильник, и держал стакан молока. Миссис Вера Доуд — кухарка, которая, судя по ее габаритам, съедала все, что готовила, сидела на стуле. Это она снизошла к моей просьбе о молоке. Мисс Мэри Фолтц — служанка в форменном платье — была, несомненно, весьма привлекательна лет десять назад, но и теперь еще не оскорбляла глаз. Она стояла напротив меня, спиной к раковине.

— Нуждаюсь в помощи, — сказал я и отпил молоко.

Я не пренебрег разговором с Люси Вэлдон перед ленчем, но нет необходимости вспоминать обо всем, что я записал — приведу лишь некоторые записи, которые я сделал с ее слов: нет ни одного человека, который ненавидел бы ее или имел повод, чтобы подстроить грязную шутку — обременить подкидышем. Ее отец и мать были на Гавайях — остановились там во время кругосветного путешествия. Ее женатый брат жил в Бостоне, а замужняя сестра в Вашингтоне. Ее лучшая подруга — Лена Гютри, которой она показывала записку (двумя другими были доктор и адвокат) считала, что ребенок похож на Ричарда Вэлдона, но у Люси было свое мнение. Она не собиралась давать младенцу имя, пока окончательно не решится его оставить. Может быть, она назовет его Моисеем, ибо никто так и не ведал, кто был отцом Моисея — при этом она улыбнулась. Ну и так далее. Я узнал имена пяти гостей, которые были на уик-энде в доме Хафта в Вестпорте двадцатого мая. Еще я вытянул из нее имена четырех женщин, с которыми ее муж мог иметь связь в апреле прошлого года. И еще дюжину мужчин, которые могли знать о развлечениях Дика больше, чем его вдова. Троих я отметил особо: Лео Бингхем — продюсер на телевидении, владелец ТВ-компании, Вилли Крэг — литературный агент и Юлиан Хафт — издатель, глава «Парфенон-Пресс». Этого вполне достаточно для начала.

А сейчас я проводил совещание с миссис Доуд и мисс Фолтц на кухне, потому что с людьми гораздо легче говорить там, где они привыкли разговаривать. Когда я сказал, что нуждаюсь в помощи, миссис Доуд прищурилась, а мисс Фолтц взглянула на меня скептически.

— Речь идет о ребенке, — сказал я и сделал глоток молока. — Миссис Вэлдон показала его мне наверху. Мне он показался слишком толстым, даже заплывшим жирком, а его нос, как пуговка. Правда, не забывайте, что я всего-навсего мужчина.

Мисс Фолтц скрестила руки на груди. Миссис Доуд сказала:

— Ребенок вполне нормально развит.

— Я полагаю, что так оно и есть. Скорее всего тот, кто его положил в вестибюле, рассчитывал, что миссис Вэлдон оставит его у себя. Неизвестно сделает она так или нет, но она ведь просто хочет знать, откуда он взялся, и для этого наняла детектива. Его зовут Ниро Вулф. Может, вы о нем слыхали?

— Он с телевидения? — спросила мисс Фолтц.

— Не будь дурой, — сказала миссис Доуд. — Как же он может быть оттуда? Он настоящий сыщик. — Она обратилась ко мне: — Я слыхала о нем. И о вас. Ваша фотография была в газете около года назад. Я запамятовала ваше имя… нет, мне следовало бы сразу вспомнить, когда миссис Вэлдон объявила: «Гудвин». Вы — Арчи Гудвин. У меня хорошая память на имена и лица.

— Хорошо, — сказал я и отпил молока. — поэтому я нуждаюсь в вашей помощи. О чем я должен подумать в нашем случае? О том, что есть какая-то причина, по которой ребенок был подкинут в этот дом, а не в какой-нибудь иной. Какая же может быть причина? Первой может быть то, что некто живет в этом доме и хочет, чтобы ребенок был рядом. Поэтому Ниро Вулф спросил вашу хозяйку: не могла ли одна из женщин, что живет здесь, родить четыре месяца назад?