Агата Кристи - Подвиги Геракла

— Гонорар мне не нужен.

— Как это понимать?

— Вы разве не читали в детстве волшебных сказок? Там король говорит: «Проси, чего хочешь».

— Так вы все-таки о чем-то просите?

— Да, но не о деньгах. Об одолжении.

— И каком же? Подсказать, какие акции покупать?

— Ну, это те же деньги, только под другим соусом. Моя просьба куда проще.

— Слушаю вас.

Пуаро обхватил ладонями кубок.

— Отошлите его обратно в монастырь.

— Вы что, свихнулись? — спросил после долгого молчания Пауэр.

— Нет, — покачал головой Пуаро. — Я в здравом уме. Сейчас я вам кое-что покажу.

Взяв со стола кубок, он ногтем нажал на разверстую пасть змея, обвившегося вокруг дерева. Внутри кубка сдвинулся крохотный кусочек золотого литья, открыв отверстие, ведущее в полую ручку.

— Видите? — сказал Пуаро. — Через эту дырочку в кубок попадал яд. Вы сами говорили, что у него зловещая история. Обладание им всегда было чревато насилием, кровавыми драмами и порочными страстями. Как бы и на вас не перешло это проклятие.

— Нелепые суеверия!

— Возможно. Но вспомните, почему вы так хотели завладеть кубком. Не ради его красоты, не ради ценности. У вас в коллекции сотни, если не тысячи, по-настоящему прекрасных и редких вещей. Вам не давала покоя гордыня. Вы не хотели признать себя побежденным. Eh bien, вы победили. Кубок ваш. Почему же теперь не сделать благородный жест? Почему не отослать его туда, где он мирно пребывал почти десять лет? Пусть очистится от скверны. Когда-то он принадлежал церкви — так пусть же вернется в церковь. Пусть стоит на алтаре, и да будут ему отпущены его грехи, как душам людей отпускают их грехи.

Он подался вперед.

— Давайте я расскажу вам о том месте, где я его нашел — о Саде мира над Западным морем, там, где за горизонтом — забытый рай юности и вечной красоты.

В немногих словах описал он первозданную прелесть Инишгаулена.

Эмери Пауэр откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза рукой.

— Я ведь родился в Ирландии, на западном побережье, — сказал он наконец. — Мальчишкой я уехал оттуда в Америку.

— Я слышал об этом.

Великий финансист выпрямился. Смягчившийся было взгляд его вновь стал острым и цепким.

— Странный вы человек, мосье Пуаро. — Он слегка усмехнулся. — Но будь по-вашему. Передайте кубок от моего имени в дар монастырю. Согласитесь, дар весьма щедрый, тридцать тысяч фунтов… А что я получу взамен?

— Монахини будут молиться за вашу душу.

Миллионер хищно улыбнулся.

— Что ж, это все-таки капиталовложение и, быть может, самое выгодное за всю мою жизнь…

В маленькой монастырской гостиной Пуаро рассказал обо всем матери настоятельнице и вернул ей потир.

— Передайте ему, что мы очень благодарны и будем за него молиться, — сказала та.

— Ему понадобятся ваши молитвы, — тихо отозвался Пуаро.

— Так он несчастлив?

— Так несчастлив, что забыл, что значит счастье. Так несчастлив, что не подозревает об этом.

— А, богач… — догадалась монахиня.

Пуаро промолчал. Он знал, что сказать тут нечего…

Покачиваясь из стороны в сторону в вагоне метро и валясь то на одного, то на другого пассажира, Эркюль Пуаро с горечью думал о том, как перенаселен мир, во всяком случае, в этот час (половина седьмого вечера) и в этом месте. Жара, шум, давка, постоянное прикосновение потных рук, плеч, тел! Пуаро был буквально стиснут попутчиками, общения с которыми он отнюдь не жаждал. Человечество, взятое вот так, en masse[181], представлялось ему малоприятным. Как редко встречалось здесь искрящееся умом лицо или une femme bien mise[182]!Ну откуда у женщин эта страсть к вязанию в самых неподходящих обстоятельствах? Вяжущая женщина выглядит далеко не лучшим образом — полная сосредоточенность, остекленевшие глаза, ни на секунду не замирающие пальцы… Чтобы вязать в переполненном вагоне метро, нужна ловкость дикой кошки и сила воли Наполеона, и тем не менее им это удается! Стоит им присесть, как тут же откуда-то извлекается нечто бесформенное отвратительного бледно-розового оттенка и раздается щелканье спиц!

Ни изящной непринужденности, горько думал Пуаро, ни женской грации. Сплошная суета и спешка — таков современный мир. До чего же похожи друг на друга были теперешние девицы, до чего не хватало им шарма, по-настоящему обольстительной женственности! Он искал в женщине индивидуальность. Всякому мужчине приятно видеть une femme du monde[183], шикарную, привлекательную, spirituelle[184], с пышными формами, вычурно и экстравагантно одетую! Да, в его время такие женщины встречались, но теперь…

Станция. Поезд остановился. Пассажиры ринулись к дверям, едва не насадив Пуаро на кончики спиц; встречная волна еще сильнее вдавила его, как сардину в банке, в толпу пассажиров. Поезд рывком двинулся с места. Пуаро, отброшенный на коренастую женщину с кучей свертков, пробормотал «Простите» и отлетел к высокому угловатому мужчине, чей атташе-кейс больно ударил его по пояснице. Чувствуя, как мокнут и обвисают его усы, Пуаро вновь пролепетал извинения. Quel enfer[185]! По счастью, на следующей остановке ему надо было выходить.

Увы, того же хотели еще примерно сто пятьдесят пассажиров, поскольку этой станцией была «Пикадилли-Серкус»[186]. Все они выплеснулись на перрон как приливная волна, и вскоре Пуаро вновь оказался зажат, но уже на эскалаторе, несущем его на поверхность земли.

Наверх из преисподней, подумал Пуаро. Его в этот момент мучила поистине адская боль — стоявший сзади человек притиснул к его ногам свой огромный, с острыми углами, чемодан!

И тут он услышал свое имя и, вздрогнув, поднял глаза. На противоположном, опускающемся эскалаторе он увидел роскошную женщину с пышными, обольстительными формами и густыми, крашенными хной, рыжими волосами, к которым была пришпилена маленькая соломенная шляпка, украшенная ворохом перьев самой разнообразной раскраски. С плеч ее струились экзотического вида меха. Не может быть! Это была она!

Алый рот широко улыбался, глубокий грудной голос был слышен всей подземке. На объем легких дама явно не жаловалась.

— Это он! — кричала дама. — Ну конечно, он! Mon cher Hercule Poirot![187] Мы непременно должны встретиться! Вы слышите!

Но даже сама судьба менее неотвратима, чем два эскалатора, движущиеся в противоположном направлении. Они беспощадно несли Пуаро вверх, а графиню Веру Росакову вниз.

Перегнувшись через поручень, Пуаро в отчаянии воскликнул:

— Chère Madame[188], где я могу вас найти?

Откуда-то из глубины до него слабо долетел ответ. Несмотря на всю его неожиданность, в тот момент он показался до странности уместным:

— В преисподней…

Пуаро растерянно заморгал и, пошатнувшись, едва удержался на ногах. Увлекшись, он не заметил, как доехал до конца и забыл вовремя шагнуть с движущейся ленты. Толпа вокруг него рассеялась. Сбоку не менее густая толпа атаковала идущий вниз эскалатор. Поехать с ними? Может быть, графиня имела в виду именно это? Да уж, недра земли в час пик иначе как адом не назовешь. Если графиня и в самом деле подразумевала эту преисподнюю, он не мог с нею не согласиться…

Пуаро втиснулся в толпу и отправился обратно вниз. У подножия эскалатора графини не было. Оставалось только искать на платформах.

Какую же линию осчастливила своим присутствием графиня, Бейкерлоо или Пикадилли? Пуаро заглянул на обе платформы, где его поочередно захлестывали толпы сходящих с поезда и садящихся на него, но нигде не заметил роскошной фигуры русской графини Веры Росаковой.

Усталый, помятый и донельзя огорченный, Пуаро вновь поднялся наверх и влился в водоворот Пикадилли-Серкус. Впрочем, оказавшись дома, он испытывал лишь приятное волнение.

К несчастью, маленьким мужчинам нравятся яркие крупные женщины. Пуаро так и не смог избавиться от роковых чар графини, хотя в последний раз они виделись лет двадцать назад. Пусть ее макияж теперь очень напоминал закат на картине пейзажиста и надежно скрывал ее собственные черты, для Пуаро, при всем его строгом педантизме, она по-прежнему оставалась ослепительной красавицей. Мелкий буржуа был по-прежнему без ума от аристократки. Воспоминания о том, как ловко она похитила драгоценности, всколыхнули былой восторг. Пуаро вспомнилась великолепная самоуверенность, с которой она в ответ на прямое обвинение созналась в краже. Что за женщина! Одна на тысячу, нет, на миллион! А он встретил ее — и потерял!

«В преисподней…» Нет, слух его не подвел. Именно это она и сказала.

Но что же она имела в виду? Лондонскую подземку? Или в самом деле преисподнюю? Но даже если место в аду для не слишком добродетельной графини было скорее всего обеспечено, ее деликатность не позволила бы ей намекнуть, что и Эркюлю Пуаро уготована та же участь.

Нет, она явно подразумевала что-то другое… Пуаро был на грани полного замешательства. Неподражаемая женщина! Другая бы вспомнила «Ритц» или «Клариджез», а блистательная, остроумная Вера Росакова выкрикнула «В преисподней»!

Пуаро вздохнул. Сдаваться он, однако же, не собирался. На следующее утро он решил выйти из затруднения простейшим способом: призвать на помощь свою секретаршу.

Мисс Лемон была очень некрасива, но необыкновенно хорошо делала свое дело. Для нее Пуаро был прежде всего работодателем, и свои обязанности она выполняла безупречно. Все ее сокровенные мысли и мечты были посвящены новой системе хранения документов, которую она неустанно совершенствовала.

— Мисс Лемон, могу я вас кое о чем спросить?

— Конечно, мосье Пуаро. — Мисс Лемон убрала пальцы с клавиатуры пишущей машинки и вся превратилась в слух.