– Значит, мы союзники! – воскликнул Барт.

– На день.

– Мы должны объединиться.

– Непременно.

Вместо того чтобы драться, мы развернули полуэскадроны и двумя колоннами поскакали вперед. Правда, кивера и каски то и дело поворачивались в сторону – гусары и драгуны рассматривали друг друга с ног до головы, точно старые бойцовые псы с порванными ушами, которые научились уважать клыки противника. По большей части ребята улыбались, однако нашлись и такие, кто поглядывал на неприятеля хмуро, с вызовом. В особенности английский сержант и мой Папилет. Эти двое были старой закалки и не могли так просто изменить своим принципам, а Папилет к тому же в бою при Буссако потерял единственного брата. Мы с молодым офицером ехали бок о бок во главе отряда и говорили обо всем, что случилось после той самой партии в экарте, о которой вы уже слышали.

Я завел речь о своих приключениях по ту сторону Ла-Манша. Странные они люди, англичане. Взять Барта. Я ведь рассказывал ему, что прошел двенадцать кампаний, однако, уверен, он стал уважать меня по-настоящему, лишь узнав о поединке с Бристольским Бульдогом. За игру в карты с военнопленным Рассела отправили под трибунал. Так вот, полковник, который был там председателем, простил молодому офицеру нарушение дисциплины, однако чуть не разжаловал его за то, что он вовремя не избавился от козырей. Да, англичане – люди очень странные.

Дорога побежала вверх и снова нырнула в долину, более широкую, чем первая. На гребне холма мы встали, поскольку вдали, километрах в пяти от нас, показались невзрачные домишки, разбросанные у подножия горы. Над ними, на склоне, возвышалось громадное строение – то самое аббатство, где засела шайка негодяев. Только сейчас мы осознали, какая непосильная задача нам дана. Такая неприступная крепость кавалерии была не по зубам.

– Ну, это не про нашу честь, – сказал Барт. – Пусть Веллингтон и Массена сами тут разбираются.

– Не унывайте! – ответил я. – Пире с полсотней гусар взял Лейпциг.

– Будь у него драгуны, – рассмеялся Барт, – взял бы и Берлин. Вы старше по званию. Ведите нас, и посмотрим, кто первый струсит.

– Что ж, – ответил я, – медлить нельзя. К завтрашней ночи я должен явиться в Абрантес. Для начала надо разузнать все как следует. А вот и те, кто нам в этом поможет.

У дороги стоял беленый домик, судя по вывеске – придорожная таверна, где останавливались погонщики мулов. Над крыльцом горел фонарь, и в его свете я увидел двоих мужчин: капуцина в коричневой сутане и хозяина в переднике. Они так увлеклись разговором, что и не заметили, как мы подскакали. Трактирщик собрался улизнуть, но драгун крепко схватил его за волосы.

– Ради всего святого, пощадите! – взмолился хозяин таверны. – Мой дом ограбили французы и разорили англичане, а мне самому бандиты поджарили пятки. Клянусь Пресвятой Девой, у меня нет ни денег, ни еды. Святой отец тому свидетель. Видите, он едва на ногах держится от голода.

– Так и есть, господин, – сказал монах на чистейшем французском. – Этот достойный человек говорит истинную правду. Он, как и все мы, настрадался от этих страшных войн, хотя его потери – ничто по сравнению с моими. Отпустите бедолагу, – обратился святой отец к драгуну по-английски. – Он слишком слаб и никуда не убежит, даже если захочет.

При свете фонаря я мог хорошо рассмотреть монаха, и наружность его меня поразила. Перед нами стоял темноволосый бородатый мужчина с глазами ястреба, такой высокий, что кончик его капюшона поднимался вровень с ушами моего коня. Видно было, что на долю капуцина выпало немало тяжких испытаний, однако держался он с достоинством короля. По тому, как свободно он говорил с нами на двух языках, мы поняли, что это человек весьма образованный.

– Не бойтесь, – успокоил я трактирщика, у которого зуб на зуб не попадал от страха. – Святой отец, если я не ошибаюсь, вы-то нам и нужны.

– Я к вашим услугам, сын мой. Однако, – прибавил он со слабой улыбкой, – в пост я всегда питаюсь очень скромно, а год выдался такой тяжелый, что я вынужден попросить у вас хоть корочку хлеба, чтобы подкрепить силы.

В ранцах у нас лежали пайки на два дня, так что вскоре он получил ту малость, в которой нуждался. Страшно и вспомнить, с какой волчьей жадностью монах выхватил у меня кусочек вяленой козлятины.

– Время не ждет, – начал я, – давайте к делу. Расскажите нам, что это за аббатство неподалеку отсюда, есть ли у него слабые места и каковы обычаи негодяев, которые там засели.

Он сложил руки, поднял к небу глаза и воскликнул что-то, кажется, на латыни.

– Много может молитва праведного, и все-таки я не ожидал, что мои слова будут услышаны так скоро. Перед вами несчастный настоятель этого самого аббатства. Нечестивцы, дезертиры трех армий вместе со своим главарем-еретиком, изгнали меня. Вы даже не представляете, чего я лишился. – Голос его дрогнул, и на ресницах повисла слеза.

– Не унывайте, сэр, – сказал Барт. – Ставлю девять против четырех, что завтра к вечеру мы вернем вам аббатство.

– Тревожусь я не о собственном благополучии, – сказал монах, – и даже не о несчастных моих сынах, что разбрелись по окрестностям. Дело в том, что нечестивцам достались святые мощи.

– Скорей всего про них и думать забыли. Только покажите нам, как проникнуть внутрь, и мы быстро выкинем оттуда негодяев.

В нескольких словах добрый аббат объяснил все, что мы хотели знать. Однако это смутило нас еще больше. Стены аббатства были высотой двенадцать метров; нижние окна забаррикадировали и всюду понаделали бойниц. Бандиты соблюдали строжайшую дисциплину, а часовых выставляли столько, что врасплох не застанешь. Теперь мы окончательно уверились: здесь нужен гренадерский батальон и парочка орудий. Я вскинул брови, Барт принялся насвистывать.

– Была не была, давайте попробуем, – предложил он.

Ребята уже спешились, напоили лошадей и теперь ужинали, а мы с английским офицером и аббатом вошли в дом, чтобы поговорить.

У меня с собой было немного коньяка, и я разделил его поровну – как раз хватило, чтобы смочить усы.

– Вряд ли негодяи знают, что мы близко, – сказал я. – Дозорных они, похоже, не выслали. Предлагаю спрятаться в каком-нибудь леске поблизости, а когда они откроют ворота, неожиданно атаковать.

Барт со мной согласился, но когда мы начали обсуждать подробности, аббат объяснил, что не все так просто:

– Если не считать городской окраины, в округе нет ни одного места, где можно спрятать отряд. Местным жителям доверять нельзя, а бандиты в крепости не смыкают глаз. Сын мой, боюсь, у вашего блестящего плана мало шансов на успех.

– Как же быть? – спросил я. – Конфланских гусар не так уж много, чтобы пол-эскадрона штурмовало неприступную крепость, в которой их ждет полсотни пехотинцев.

– Хоть я – человек мирный, пожалуй, могу вам кое-что посоветовать. Кому, как не мне, знать обычаи этих злодеев, ведь я провел в этом одиноком домике целый месяц, скорбно глядя на свое бывшее аббатство. Скажу, как я поступил бы на вашем месте.

– Говорите же, святой отец! – в один голос воскликнули мы с Бартом.

– В крепость постоянно стекаются дезертиры, и все они вооружены. Так, может, притвориться бандой?..

Простота замысла до того меня восхитила, что я заключил этого славного человека в объятия. Барт, однако же, моего восторга не разделял.

– Все бы хорошо, – сказал он, – но если эти ребята и в самом деле бдительны, вряд ли они пустят к себе в логово сотню вооруженных незнакомцев. Судя по тому, что я о нем слышал, господин Морган, или маршал де Комильфо, или как его там еще называют, далеко не глуп.

– Тогда пошлем пятьдесят человек, а на рассвете они откроют ворота для остальных пятидесяти! – воскликнул я.

Мы провели еще немало времени, обсуждая мельчайшие подробности нашего плана. Даже Массена с Веллингтоном, и те не смогли бы продумать все так хорошо! Наконец мы с Бартом уговорились, что один из нас пойдет в крепость с пятью десятками солдат, они притворятся дезертирами, ранним утром захватят ворота и откроют их остальным. Правда, аббат считал, что разделять силы слишком опасно, однако, заметив наше с Бартом единодушие, пожал плечами и сдался.

– Я лишь об одном хочу спросить, – сказал он. – Если вы доберетесь до этого нечестивого пса, маршала де Комильфо, какая судьба его ждет?

– Виселица, – ответил я.

– Нет уж, слишком легкая смерть! – воскликнул капуцин, и его темные глаза полыхнули жаждой мщения. – Я бы его… Ах, что за мысли приходят в голову слуге Божьему!

Он сжал руками виски, словно от горя ум его помутился, и выбежал из таверны.

Осталось только решить, кому достанется честь первым войти в аббатство – французам или англичанам. Бог свидетель, Этьен Жерар ой как не хотел пропускать кого-то вперед. Однако несчастный Барт молил, уверял, что и сражений-то на своем веку не видел по сравнению с моими четырьмястами семьюдесятью, и под конец я уступил. Не успели мы пожать руки, как за окном раздались вопли и ругань. Выхватив оружие, мы стремглав бросились на крыльцо. Наверняка на отряд напали бандиты!

Можете себе вообразить, что мы почувствовали, когда в свете фонаря нам предстала куча-мала, в которой смешались красные мундиры и голубые, кивера и каски. Наши гусары и драгуны от всей души тузили друг дружку. Мы кинулись в самую гущу, упрашивали, грозили, тянули то за воротник, то за шпору, и так – пока не разняли всех. Раскрасневшиеся, в синяках и ссадинах, солдаты злобно поглядывали на противников и пыхтели, точно кони после долгой скачки. Каждый готов был вновь вцепиться неприятелю в глотку, их сдерживали только наши обнаженные клинки. Аббат стоял на крыльце и, ломая руки, молился всем святым.

Как выяснилось, он-то и стал невольной причиной драки. Бедняга совершенно не понимал военных и невзначай посочувствовал английскому сержанту: жаль, мол, что его ребята не так хороши, как французы. Не успел монах договорить, а драгун уже сбил с ног ближайшего гусара, и в следующий миг все бросились друг на друга, словно кровожадные тигры. После такого верить им было нельзя. Барт приказал своим людям остаться перед таверной, а я увел своих на задний двор. Англичане угрюмо помалкивали, мои гусары грозили им кулаками и бранились.