Император шепотом отдал приказания мамелюкам. Те молча отдали честь. Я же последовал за императором. Теперь меня распирала гордость. Даю слово, я всегда гордился тем, что служу в гусарском полку, но никто из моих товарищей, даже Лассаль, никогда не вышагивал так важно, как я в ту ночь. Кому еще звенеть шпорами и лязгать саблей, как не Этьену Жерару, доверенному лицу императора, лучшему фехтовальщику полка, человеку, который защитил императора от убийц? Император заметил мое ликование и обратился ко мне с суровым видом.

– Вот так вы выполняете секретное поручение? – прошипел он, пожирая меня ледяным взглядом. – Так вы заставите товарищей полагать, что не произошло ничего серьезного? Оставьте это, месье, или я вынужден буду перевести вас в саперы, где вам придется носить более скромный мундир и заниматься тяжелой и скучной работой.

Император всегда поступал так. Стоило кому-либо возомнить, что он имеет особые заслуги, как император не упускал возможности показать бедняге его настоящее место. Я отдал честь и промолчал, но должен вам признаться, что слова императора ранили меня до глубины души. Император зашел во дворец через боковую дверь и поднялся в свой кабинет. Два гренадера стояли на посту в коридоре. От удивления их глаза чуть не вылезли из орбит. Что еще они могли думать, когда увидели лейтенанта-гусара, который вошел в кабинет императора в полночь? Я стоял у двери точно так, как в полдень, император же уселся в кресло и хранил молчание так долго, что, казалось, он позабыл обо мне. Я осмелился кашлянуть, чтобы напомнить о своем присутствии.

– А, месье Жерар, – сказал он. – Вы, безусловно, сгораете от любопытства. Вам не терпится узнать, что означали ночные события.

– Я буду доволен, даже если вы ничего не расскажете, – ответил я.

– Та, та, та, – нетерпеливо прервал меня император. – Все это только слова. Стоит вам выйти за двери, как вы начнете собственное расследование, пытаясь выяснить суть. Через два дня о событиях станет известно офицерам полка. Через три дня о нем узнают в Фонтенбло. На четвертый день новость докатится до Парижа. Если же я расскажу вам достаточно, чтобы удовлетворить любопытство, то есть надежда, что вы будете хранить молчание.

Он не понимал меня. Император не понимал меня, но тем не менее я молча поклонился в ответ.

– Несколько слов, и вы все поймете, – выпалил император, расхаживая по комнате взад и вперед. – Эти два человека – корсиканцы. Однажды мы принадлежали к одному обществу под названием «Братья из Аяччо». Общество было основано давным-давно. Как вы понимаете, на членов общества распространялись жесткие правила, которые нельзя было нарушать, не опасаясь возмездия.

Мрачная гримаса перекосила лицо императора. Сейчас в его облике не оставалось ничего французского. Передо мной стоял вылитый корсиканец – человек, подверженный вспышкам страстей и никому не прощающий обид. Память вернула его во времена молодости. Поглощенный воспоминаниями император расхаживал по комнате короткими тигриными шажками. Затем, нетерпеливо взмахнув руками, вернулся ко мне.

– Законы общества, – продолжил он, – неплохо работают для обычного человека. В былые времена никто не мог сравниться со мной в лояльности братству. Но обстоятельства изменились: теперь я не могу пожертвовать ни собой, ни тем более Францией. Они желали заставить меня подчиниться, поэтому попали под удар судьбы. Эти двое были главами ордена. Они прибыли из Корсики и вызвали меня на встречу. Я знал, что означает такая встреча. После таких свиданий еще никто не вернулся живым. С другой стороны, я не мог ослушаться приказа, так как был уверен, что последует катастрофа. Вы помните, что я сам член ордена, поэтому знаю их способы расправы с непокорными.

Снова губы императора сжались, а глаза мрачно сверкнули.

– Вы поняли, в чем заключалась моя дилемма{51}, месье Жерар, – сказал император. – Как бы вы поступили, оказавшись в подобных обстоятельствах?

– Я бы положился на Десятый гусарский, сир, – воскликнул я. – Патрули прочесали бы лес от края до края и поймали бы этих двух негодяев.

Император улыбнулся, но отрицательно покачал головой.

– У меня были весомые причины не оставлять их в живых, – сказал он. – Как вы понимаете, язык убийцы может стать не менее грозным оружием, чем кинжал. Не стану скрывать, что я пытался избежать скандала любой ценой. Поэтому я приказал не брать пистолеты. Поэтому мои мамелюки уничтожат все следы, и никто более не узнает о случившемся. Я продумал все возможные планы и считаю, что избрал наилучший. Отправь я более чем одного телохранителя с де Гуденом, братья не вышли бы из леса. Они не отказались бы от своих планов и ждали бы только удобного случая. Полковник Лассаль случайно присутствовал в моем кабинете, когда я получил записку. Лишь посему я сделал выбор в пользу одного из его гусар. Я выбрал вас, месье Жерар, потому что нуждался в человеке, который умеет обращаться с саблей и не станет совать свой нос слишком глубоко. Вы оправдали мои надежды, подтвердили свою репутацию искусного фехтовальщика и проявили чудеса храбрости.

– Сир, – ответил я, – вы можете всегда положиться на меня.

– Пока я жив, – сказал император, – держите свои губы на замке и не смейте никому рассказывать о случившемся.

– Я уже стер событие из своей памяти, сир, словно его и не было. Обещаю, что покину ваш кабинет точно в таком же состоянии, в каком вошел в него в четыре часа.

– У вас ничего не получится, – произнес император с улыбкой. – Тогда вы были лейтенантом. Позвольте, капитан Жерар, пожелать вам спокойной ночи.

3. Как бригадир заполучил короля

На лацкане моего пиджака, друзья, вы видите орденскую ленту. Сам орден я храню дома в обтянутой кожей коробочке. Я никогда не надеваю его, кроме как по приезду в наш городишко важных особ, генералов или иностранцев, которые, пользуясь случаем, желают почтить визитом известного бригадира Жерара. Тогда я цепляю орден на грудь и лихо подкручиваю усы. Тем не менее я побаиваюсь, что ни они, ни вы, мои друзья, так и не понимаете, с каким человеком свела вас судьба. Вы знаете меня как штатского, с манерами и харизмой, но все равно штатского. Видели б вы меня 1 июля 1810 года на постоялом дворе в Аламо, вы бы поняли, что означает быть настоящим гусаром.

Целый месяц я проторчал в этом богом забытом селении, потому что получил ранение пикой в лодыжку. Ранение было настолько серьезным, что я не мог ступить на ногу. Кроме меня, в селении находились еще трое солдат: старик Буве – из Бершенийского гусарского полка; кирасир Жак Ренье и веселый малый, капитан стрелков, чье имя я позабыл. Они выздоровели раньше меня и поспешили на передовую, в то время как я остался в деревне, грыз с досады ногти и, должен признаться, всхлипывал время от времени, думая о том, как нелегко приходится конфланским гусарам без своего полковника. В то время я еще не был командиром бригады, но вы понимаете, вел себя, как настоящий бригадный генерал. Ведь я был самым младшим по возрасту полковником, а полк заменял мне жену и детей. На сердце было тревожно: как там они без меня? По правде говоря, Вийяре – старший майор был превосходным солдатом, но даже среди лучших существуют ранги.

Ах, наконец наступил июль – счастливый месяц, когда я наконец-то смог доковылять до дверей и насладиться золотым испанским солнцем. Лишь этим вечером до меня дошли первые вести из полка. Они сражались с англичанами в Пасторесе, по другую сторону горного перевала, на расстоянии сорока миль по дороге. Но как мне до них добраться? Пика, ранившая меня, пронзила насквозь моего коня. Я спросил совета у Гомеса – хозяина постоялого двора, где остановился, и у местного священника, но оба заверили, что во всей округе не осталось даже жеребенка.

Хозяин и слышать не хотел о моем намерении добраться в расположение части самостоятельно. В горах свирепствовала банда Эль-Кучильо. Попадись я разбойникам в руки, не избежать мне пыток и мучительной смерти{52}. Старик священник тем не менее рассудил, что французского гусара вряд ли напугают разбойники. Если я имел некоторые сомнения, то они развеялись после беседы со святым отцом.

Но лошадь, где взять лошадь? Я стоял у дверей и строил планы, когда услышал цокот копыт. Подняв голову, я увидел высокого господина с окладистой бородой, одетого в синий плащ, который он носил на военный манер. Он сидел верхом на черном коне с белым чулком на передней ноге.

– Привет, товарищ! – сказал я, когда он приблизился ко мне.

– Привет! – ответил он.

– Я полковник Жерар из гусарского полка, – представился я. – Мне пришлось проваляться здесь больше месяца после ранения, а теперь я собираюсь присоединиться к полку.

– А я месье Видаль из интендантства, – ответил незнакомец. – Я также направляюсь в Пасторес. Буду счастлив отправиться в путь с вами, полковник. Я слышал, что в горах неспокойно.

– Увы, – сказал я. – У меня нет лошади. Но если вы продадите свою, обещаю, что пришлю за вами эскорт гусар.

Но Видаль не хотел ничего слышать. Напрасно хозяин рассказывал ему леденящие кровь истории о злодеяниях Эль-Кучильо, напрасно я говорил о долге, который зовет меня скорее стать в строй. Он даже не стал спорить, лишь громко потребовал стакан вина. Я попытался пригласить его спешиться и выпить со мной, но он, очевидно, заметил нечто в моих глазах и лишь отрицательно покачал головой. А когда я приблизился, намереваясь сдернуть его с коня за ногу, вонзил шпоры в бока лошади и скрылся из виду в клубах пыли.

О Господи! Видеть интенданта, который проворно скачет к своим бочонкам с солониной и флягам с бренди, и помнить о гусарах, которые остались без командира, было достаточно, чтобы свести меня с ума. Я мрачно смотрел вслед, когда кто-то потянул меня за рукав. Оглянувшись, я увидел маленького священника, о котором уже упоминал.

– Только я смогу помочь вам, – сказал он. – Я сам отправляюсь на юг.

Я хлопнул его по плечу. Больная лодыжка подвернулась. Мы чуть было вместе не покатились по земле.