Нет необходимости, друзья мои, объяснять, что все это значило. Прусский офицер поступил именно так, как поступил бы я, оказавшись на его месте. В каждой проследовавшей части он отобрал двух лучших всадников, собрав таким образом команду, способную захватить в плен кого угодно. Даже Господь не спасет императора, повстречай он пруссаков на своем пути.

Представьте, что творилось у меня на душе. Я тут же забыл о Груши. На востоке орудийных залпов не было слышно. Следовательно, армия Груши находилась слишком далеко. Даже если он появится здесь, то будет слишком поздно что-либо изменить. Солнце клонилось к закату. До наступления темноты оставалось два или три часа. Мое предыдущее задание уже не имело смысла выполнять. Передо мной встала более важная, более срочная, более необходимая задача, от успеха выполнения которой зависела безопасность, и, возможно, даже жизнь императора. Любой ценой, невзирая на опасность, я должен как можно скорее оказаться рядом с ним.

Но каким образом? Прусская армия стояла на моем пути к французским позициям. Пруссаки перекрыли все дороги, но им не удастся перекрыть тропу долга, которую обязан одолеть Этьен Жерар. Я не мог больше ждать. И я принял решение.

Выбраться с чердака можно было лишь через единственный люк, спустившись по приставной лестнице. Я бросил взгляд на кухню: юный лекарь все еще находился там. В кресле сидел раненый английский офицер. Двое прусских солдат в крайней степени измождения лежали на соломенной подстилке. Остальные, по-видимому, пришли в себя, и их вывезли. Люди внизу были моими врагами. Для того чтобы добраться до лошади, мне нужно было пройти мимо них. Хирург опасности не представлял. Англичанин был тяжело ранен, да и сабля его стояла в дальнем углу. Пруссаки находились в полубессознательном состоянии, мушкетов рядом с ними не было. Что мне может помешать? Я открыл люк, кубарем скатился по лестнице и предстал перед ними с обнаженной саблей в руке.

Я застал их врасплох. Конечно, хирург знал обо мне, но англичанину и двум немцам показалось, наверное, что сам свирепый бог войны спустился по их души с небес. Моя грозная фигура, расшитый серебром серый мундир, сверкающая сабля в руке представляли собой неповторимое зрелище. Германцы уставились на меня, оцепенев от ужаса. Английский офицер попытался подняться на ноги, но слабость свалила его.

– Что за черт? Что за черт? – несколько раз повторил он.

– Не двигаться! – приказал я. – Я не хочу никому причинить вреда, но горе тому, кто попытается остановить меня. Вам нечего бояться, если не помешаете мне, но в противном случае берегитесь! Я – полковник Этьен Жерар, командир Конфланского гусарского полка.

– Черт побери! – воскликнул англичанин. – Вы тот, кто убил лису.

Чудовищная гримаса перекосила его лицо. Спортивная зависть – самое сильное чувство. Он ненавидел меня, этот англичанин, потому что я оказался удачливей его на охоте. Насколько отличались наши натуры! Довелось бы мне увидеть подобный подвиг, я бы с радостью поздравил его. Но сейчас у меня не было времени для споров.

– Мне очень жаль, сэр, – сказал я. – Но я вынужден захватить ваш плащ.

Англичанин пытался встать с кресла и добраться до сабли, но я преградил путь к углу, где она находилась.

– У вас есть что-нибудь в карманах?

– Шкатулка, – ответил он.

– Я не ограблю вас, – сказал я и, вытащив из кармана серебряную флягу, квадратную деревянную шкатулку и подзорную трубу, передал все это англичанину.

Раненый открыл шкатулку, достал оттуда пистолет и направил прямо мне в лоб.

– А сейчас, дружище, – произнес он, – положите саблю на землю и сдавайтесь.

Я был настолько поражен его коварным поступком, что окаменел от ужаса. Я пролепетал несколько слов о благодарности и чести, но заметил, что глаза англичанина прищурились, а палец напрягся на курке.

– Хватит болтать! – воскликнул он. – Бросайте саблю на землю.

Мог ли я вытерпеть такое унижение? Умереть казалось лучше, чем быть разоруженным подобным образом. Я произнес было «стреляй», как вдруг англичанин исчез. На его месте выросла гора соломы, из которой торчали полы красного мундира да брыкающиеся ноги в сапогах. Ах, эта смелая хозяйка! Пышные бакенбарды спасли меня.

– Лети, солдат, лети! – закричала она и швырнула свежую кипу сена с чердака на барахтающегося англичанина. За считанные секунды я очутился во дворе, вывел Виолетту из конюшни и запрыгнул в седло. Пистолетная пуля просвистела рядом. Я увидел в окне разъяренную физиономию своего врага. Презрительно улыбнувшись, я пришпорил коня и поскакал по дороге. Последние пруссаки уже вошли в лес. Мой путь к выполнению долга был открыт. Если Франция одержала победу, то все хорошо. Если Франция потерпела поражение, то на мне и моей маленькой лошадке лежит нечто большее, чем победа или поражение, – безопасность и жизнь императора.

– Вперед, Этьен, вперед! – воскликнул я. – Самый великий из совершенных тобой подвигов ожидает тебя. Пусть даже ему суждено стать последним!

2. Рассказ о девяти прусских всадниках

Я уже рассказывал, друзья, во время последней нашей встречи о важной миссии, которую возложил на меня император. Миссия провалилась не по моей вине. Я описал, как несколько долгих часов просидел взаперти на чердаке в небольшой харчевне на опушке леса, со всех сторон окруженный пруссаками. Вы помните также, что мне удалось подслушать разговор между начальником штаба прусской армии и графом Штейном. Вы знаете, какой коварный и опасный план разработали пруссаки: они замыслили захватить в плен или убить самого императора в случае поражения французов. Поначалу я даже не мог поверить, что они осмелятся на подобную дерзость. Но так как слышал грохот орудий в течение целого дня, а шум битвы ни на йоту не приблизился, я понял, что англичане все еще удерживают свои позиции и отбили все наши атаки.

Я уже говорил, что это была битва между душой Франции и грубой животной силой Англии. К сожалению, животная сила англичан оказалась нам не по зубам. Было совершенно ясно, что если император не смог разбить англичан, то теперь, когда шестьдесят тысяч пруссаков атаковали наш фланг, он и подавно не сможет их разбить. Как бы там ни было, обладая столь важным секретом, я должен был добраться до императора.

Во время нашей последней встречи я рассказал, каким образом мне удалось вырваться из харчевни. Последнее, что я увидел, был кулак, которым размахивал из окна тупой английский адъютант. Я не мог сдержать смех при виде его красного от ярости лица и соломы, торчащей из волос. Очутившись на дороге, я привстал на стременах и накинул на себя черный на красной подкладке плащ англичанина. Плащ доставал до верхней кромки высоких сапог и полностью скрывал мой мундир. Что касается кивера, то пруссаки носили подобные и он не должен был привлечь внимание. Пока никто не заговорит со мной, я могу без опаски скакать сквозь порядки пруссаков. Я неплохо знал немецкий, благо имел немало знакомых немецких дам в те времена, когда мы с боями прошли всю Германию от края и до края. Но мой приятный парижский акцент невозможно было спутать с отрывистой речью коренных немцев. Мне оставалось надеяться лишь на то, что удастся проделать свой путь в полном молчании.

Парижский лес был таким широким, что нечего было надеяться обогнуть его. Я набрался смелости и поскакал вперед по следам прусской армии. Обнаружить следы оказалось несложно: тяжелые артиллерийские орудия и повозки со снарядами оставили глубокие борозды в мягкой земле. Вскоре я наткнулся на разрозненные группы раненых, пруссаков и французов. Очевидно, здесь корпус Бюлова столкнулся с гусарами Марбо. Седобородый старик, похожий на лекаря, что-то прокричал мне вслед и поскакал в мою сторону. Я не обратил на него внимания, а лишь пришпорил коня. Я слышал его крики еще долго после того, как он отстал и потерялся за деревьями.

Некоторое время спустя я нагнал прусские резервы. Пехотинцы тяжело опирались на свои мушкеты или лежали на влажной земле, в то время как офицеры стояли группами, прислушиваясь к шуму битвы и обсуждая новости с передовой. Я помчался вперед галопом, но один из офицеров встал у меня на пути и знаком приказал остановиться. Пять тысяч пар глаз были обращены на меня. Что за неудача! Вы бледнеете, друзья, при одной мысли об этом. Представьте, что тогда чувствовал я. Но ни на одну секунду отвага не оставила меня.

– Генерал Блюхер! – закричал я.

Был ли это ангел-хранитель, который шепнул спасительные слова мне в ухо? Пруссак немедленно отпрыгнул с дороги, отдал честь и указал вперед. Эти пруссаки хорошо дисциплинированы, кто из них осмелится остановить гонца, который везет послание командующему?

Имя Блюхера стало талисманом, который провел меня через все преграды. Сердце пело в груди от радости. Меня настолько воодушевил успех, что я не стал больше ждать, пока ко мне обратятся, а кричал имя генерала направо и налево:

– Генерал Блюхер! Генерал Блюхер!

И каждый встречный считал своим долгом указать мне дорогу. Бывают моменты, когда беззастенчивая наглость является высшей мудростью. Но осторожность тоже необходима. Признаюсь, что о ней-то я тогда совершенно забыл. Я долго скакал, приближаясь к полю битвы, пока уланский офицер не схватил мою лошадь под уздцы и указал на группу людей, стоявших возле горевшей фермы.

– Это маршал Блюхер. Отдайте ему донесение, – сказал он.

Седовласый генерал находился на расстоянии пистолетного выстрела от меня. Он повернул голову в мою сторону.

Быстро, как вспышка молнии, в голове промелькнула фамилия командующего авангардом пруссаков.

– Генерал Бюлов! – воскликнул я. Улан отпустил уздечку. – Генерал Бюлов! Генерал Бюлов! – кричал я при каждом прыжке, а моя лошадка несла меня все ближе к французским позициям. Промчавшись галопом мимо горящей деревушки Планшнуа, я оказался между двумя колоннами прусской пехоты. Взобравшись на холм, я обогнул полк силезских гусар, которые шли в атаку. А затем, распахнув широко плащ, чтобы был виден французский мундир, поскакал в расположение своих войск. Я снова оказался в самом сердце корпуса Лобо.