Я отдал честь и поскакал выполнять приказ, не вымолвив и слова. Сердце неистово билось в груди при мысли о том, какое почетное задание мне предстоит выполнить. Я посмотрел на длинную линию обороны англичан, на красный и синий цвета, которые вырисовывались сквозь орудийный дым, потряс кулаком и прошептал:

– Мы сотрем вас в порошок, никто не уйдет.

Эти слова произнес император, а я, Этьен Жерар, претворю их в жизнь. Если бы мне удалось проскочить сквозь позиции англичан, то я срезал бы солидный кусок пути. Я проделывал вещи порискованнее и всегда выходил сухим из воды. Но сейчас, если дела пойдут плохо и меня застрелят, то Груши не получит послания, а план императора сорвется. Поэтому я проехал мимо нашей кавалерии, мимо егерей, улан, гвардейцев, карабинеров, конных гренадеров и, наконец, мимо своих молодцов, которые проводили меня грустными взглядами. За кавалерией стояла старая гвардия: двенадцать полков, все ветераны многочисленных битв, суровые, подтянутые, в длинных синих шинелях и высоких медвежьих шапках без плюмажей. На спине у каждого поверх сине-белых парадных мундиров был кожаный ранец – гвардейцы надели парадную форму, чтобы завтра войти в ней в Брюссель. Проезжая мимо них, я думал, что эти люди не знали поражения. А всмотревшись в их обветренные лица и оценив их безупречную выправку, я сказал себе, что разбить их невозможно. О Боже, если бы я мог предвидеть то, что произойдет через несколько часов!

Справа от старой гвардии стояли солдаты молодой гвардии и шестой корпус Лобо. Я миновал улан Жакино и гусар Марбо. Никто из них не знал о корпусе Груши, который двигался через лес. Внимание солдат было поглощено битвой, которая разворачивалась слева от них. Более сотни пушек гремело с каждой стороны. Стоял ужасный грохот. Из всех сражений, в которых я побывал, не нашлось бы и полдюжины таких шумных. Я бросил взгляд через плечо и увидел две бригады кирасиров: английскую и французскую. Кавалеристы катились вниз по склону навстречу друг другу, а их клинки сверкали, как молнии. Как хотелось мне повернуть Виолетту и вместе с гусарами включиться в битву! Ах, что за зрелище! Этьен Жерар едет, повернувшись спиной к полю боя, а кавалерийская дуэль проходит без его участия.

Но я помнил свой долг: миновав конных дозорных Марбо, я проехал к лесу, правее деревни Фишермон, прямо к густому дубовому лесу, который назывался Парижским. Лес пересекали узкие тропки. Остановившись у опушки и прислушавшись, я не услышал из мрачной чащи ни звука трубы, ни стука колес, ни топота копыт – ни единого признака продвижения большой колонны. Но я ведь своими глазами видел, как колонна двигалась к лесу. Позади меня кипело сражение, а впереди все было тихо, как в могиле. Если бы я знал, сколько храбрецов вскоре найдут здесь покой! Ветки над головой закрывали солнце. Запах испарений поднимался от влажной земли. Несколько миль я мчался во весь опор, на что решились бы немногие, когда под ногами торчат корни, а над головой свисают ветки. Наконец я увидел авангард Груши. Разрозненные отряды гусар проехали по обе стороны от меня. Я услышал в отдалении бой барабана и низкий, глухой гул, сопровождающий армию на марше. В любой миг я мог наткнуться на штаб и вручить приказ лично Груши, ибо был уверен, что во время похода маршал Франции будет ехать во главе своей армии.

Вдруг лес впереди начал редеть. Я обрадовался: вот-вот я выеду на опушку, увижу армию и найду маршала. На опушке в месте пересечения лесных троп стояла небольшая избушка. В таких избушках обычно собираются лесорубы и извозчики, чтобы пропустить стаканчик-другой вина. Я остановил лошадь у двери и решил осмотреться. На расстоянии нескольких миль вдали лежал другой лес. Именно там император заметил выдвигающиеся войска. Теперь стало ясно, почему армия двигалась так медленно: на пути наступающих лежало глубокое ущелье, которое нужно было пересечь. Вот поэтому основная колонна – пехота, артиллерия и обозы – отстала, а передовые части вырвались вперед. По дороге двигалась батарея конной артиллерии. Я уже собирался пришпорить коня, чтобы выяснить у командира, где находится маршал, как вдруг заметил нечто странное: на одетых в синие мундиры артиллеристах не было расшитых красной бахромой доломанов, которые носят наши конные артиллеристы. Ничего не понимая, я с удивлением рассматривал этих солдат, как вдруг кто-то коснулся моей ноги. Передо мной стоял хозяин избушки.

– Вы сумасшедший! – воскликнул он. – Почему вы здесь? Что вы здесь делаете?

– Я ищу маршала Груши.

– Вы находитесь в самом центре прусской армии. Поворачивайте коня и бегите.

– Невозможно, это корпус Груши.

– Откуда вы знаете?

– Потому что так сказал император.

– Значит, император допустил ужасную ошибку. Патруль силезских гусар только что покинул это место. Разве вы не видели их в лесу?

– Я видел гусар.

– Это враги.

– Где же Груши?

– Позади. Пруссаки перехитрили его.

– Тогда как же я могу возвратиться? Если я поеду вперед, то еще остается надежда увидеть его. Я должен выполнить приказ и найти Груши во что бы то ни стало.

Незнакомец секунду раздумывал.

– Скорей, скорей! – закричал он и схватил коня под уздцы. – Делайте то, что я скажу, тогда, возможно, вам удастся уцелеть. Они еще не обнаружили вас. Следуйте за мной. Я спрячу вас, пока они не пройдут.

Позади избушки находилась низкая конюшня, туда хозяин ввел Виолетту. Затем втащил меня на кухню. Кухня оказалась просторной, с выложенным кирпичом полом. Приземистая краснолицая женщина жарила на огне отбивные котлеты.

– В чем дело? – спросила она и хмуро взглянула на меня. – Кого это ты привел в дом?

– Это французский офицер, Мари. Мы не можем позволить пруссакам взять его в плен.

– Почему нет?

– Почему нет?! Провалиться мне на этом месте, если я сам не был солдатом Наполеона. Разве меня не наградили мушкетом за храбрость? Я не позволю, чтобы товарища по оружию взяли в плен у меня на глазах. Мари, мы должны спасти его.

Но женщина продолжала буравить меня холодным взглядом.

– Пьер Шарра, – сказала она, – ты не успокоишься, пока солдаты не сожгут твой дом у тебя на глазах. Ты не понимаешь, тупица, что сражался за Наполеона лишь потому, что тот правил Бельгией? А теперь он нам не указ. Пруссаки – наши союзники, а французы – враги. Я не потерплю француза у себя в доме. Пусть убирается.

Хозяин почесал голову и посмотрел на меня с отчаянием. Мне же стало ясно, что женщину не волнует ни Франция, ни Бельгия, – лишь сохранность дома тревожила ее сердце.

– Мадам, – произнес я со всем достоинством и убедительностью, на которые был способен. – Император разобьет англичан, и французская армия будет здесь уже к вечеру. Если вы спасете меня, то вас ждет награда, если выдадите врагу, то наказание: ваш дом, безусловно, сожгут по законам военного времени.

Мои слова потрясли ее. Я поторопился закрепить успех другими методами.

– Невозможно, – сказал я, – чтобы столь прекрасная женщина была столь жестокосердной. Уверен, что вы не откажете мне в приюте, в котором я так нуждаюсь.

Женщина взглянула на мои бакенбарды. Я увидел, что она смягчилась. Я взял ее за руку, и уже через две минуты мы настолько поняли друг друга, что ее муж пообещал вышвырнуть меня из дома самостоятельно, если я не отстану от его жены.

– Дорога кишит пруссаками, – сказал хозяин. – Поторапливайтесь, лезьте на чердак.

– Скорее на чердак, – эхом отозвалась его жена.

Они вдвоем подвели меня к приставной лестнице. В это время в дверь громко постучали. Как вы понимаете, я не стал мешкать: в считанные секунды взлетел наверх и протиснулся в люк. Крышка люка захлопнулась за мной. Секунду спустя я услышал в комнате под собой немецкую речь.

Я очутился в длинной мансарде, верх которой формировали стропила крыши. Мансарда находилась над самой харчевней. Сквозь щели в полу я мог видеть кухню, гостиную и питейный зал. Окон не было, но, поскольку дом сильно обветшал, а в крыше отсутствовала черепица, здесь было довольно светло. Чердак был завален соломой и всяческим хламом. В одном углу высилась целая груда пустых бутылок. Кроме люка, через который я забрался, больше не было ни окон, ни дверей.

Я уселся на кучу соломы, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и обдумать свои планы. То, что пруссаки добрались до поля боя раньше, чем наши резервы, очень осложнило ситуацию. Но, кажется, пруссаков было не больше корпуса. Один корпус не сможет переломить исход битвы, тем более что нашими храбрецами командует сам император. Он побьет англичан при любом раскладе.

Лучшее, что я мог сделать, – это оставаться в укрытии до тех пор, пока пруссаки не пройдут, а затем найти Груши и передать ему приказ. Если он прекратит преследовать пруссаков, а вместо этого атакует тылы англичан, наш успех обеспечен. Судьба Франции зависела от моей выдержки и рассудительности. Вы знаете, друзья, что подобное происходило не в первый раз. У меня не было оснований сомневаться в себе: ни выдержка, ни рассудительность еще ни разу не подводили меня. Безусловно, император сделал правильный выбор: я лучше всех подходил для выполнения задания. «Лучшим из курьеров» назвал он меня. Я оправдаю его доверие.

Было очевидно, что я не смогу ничего сделать, пока не пройдут пруссаки. Мне оставалось сидеть на чердаке и наблюдать за ними. Эти люди не вызывали во мне симпатий, но вынужден признать, что они отличались отменной дисциплиной. Ни один солдат не вошел в харчевню, хотя губы их были покрыты толстым слоем пыли и они чуть не падали от усталости. Те, кто постучались в дверь, внесли в дом раненого товарища. Оставив его внутри, они тотчас вернулись и заняли место в строю. В дом внесли еще несколько раненых. Молодой хирург, совсем еще юноша, остался присматривать за ними.

Полюбовавшись на раненых пруссаков сквозь дыры в полу, я обратил внимание на отверстия в крыше, через которые открывался превосходный вид на то, что происходило снаружи. Прусский корпус все еще двигался вперед. Было очевидно, что они проделали нелегкий переход: лица солдат были измождены, грязь укрывала их сверху донизу – они спотыкались и падали на скользкой, покрытой грязью дороге, но при этом не теряли присутствия духа. Солдаты весело тянули и толкали глубоко увязшие в грязь, тяжелые орудия там, где это было не под силу сделать лошадям. Офицеры разъезжали верхом вдоль колонны, ободряя наиболее старательных и наказывая нерадивых ударами.