Итак, моих противников было четверо, хотя маленького управляющего можно было не принимать во внимание. Будь у меня оружие, я бы расправился с ними играючи. Но в рукопашной схватке у меня не было шансов противостоять даже одному, не говоря о трех, которые обязательно придут ему на помощь. Если не сила, то хитрость должна стать моим помощником. Пытаясь осмотреться, чтобы найти наилучший способ побега, я сделал едва уловимое движение головой. Тем не менее оно не укрылось от моих стражей.

– А ну давай, просыпайся! – воскликнул дворецкий.

– Поднимайся на ноги, французик, – зарычал гондольер. – Вставай, я говорю! – и снова пнул меня ногой.

Ни одна в мире команда не выполнялась с такой скоростью. Я немедленно вскочил на ноги и изо всех сил рванул в дальний конец зала. Слуги помчались за мной, словно английские борзые за лисой. Я успел добежать до длинного коридора. Коридор сворачивал налево, затем еще раз налево. Я снова оказался в зале, из которого выбежал. Преследователи гнались за мной по пятам, времени для размышлений не было. Я увернулся и бросился к двери, через которую меня занесли во дворец. Но дверь была заперта на огромный засов, с которым мне не удалось справиться. Гондольер набросился на меня с ножом, но я встретил его ударом ноги. Удар свалил негодяя на спину. Острый нож зазвенел на мраморном полу. У меня не было возможности схватить нож – сейчас мне противостояло не менее полудюжины преследователей. Стоило мне сделать попытку прорваться, как коротышка-дворецкий подставил ногу. Я упал, но немедленно поднялся, вырвался из обхвативших меня рук и помчался к двери на противоположном конце холла. Я смог добежать до двери первым. Увидев, что ручка поддалась, я издал торжествующий крик. Дверь вела наружу. Дорога к спасению была открыта. Но я забыл, в каком странном городе находился. Каждый дом в нем представлял собой остров. Открыв дверь рывком, я приготовился выскочить на улицу. Вместо камней мостовой тусклый свет фонаря осветил черную, неподвижную поверхность воды на уровне крыльца. Я отпрыгнул назад, и преследователи со всех сторон навалились на меня. Но меня не взять голыми руками. Я снова пробил себе дорогу пинками и ударами. Один из преследователей, пытаясь задержать меня, вырвал клок волос из моей головы. Дворецкий пнул меня связкой ключей. Избитый, весь в синяках, я снова расчистил путь. Помчавшись вверх по широкой лестнице, распахнув несколько раздвижных дверей, я, наконец, убедился, что все мои усилия оказались тщетными.

Комната, в которую я ворвался, была ярко освещена. Золоченые карнизы, огромные колонны, украшенные росписями стены и потолок указывали на то, что я оказался в величественном зале роскошного венецианского дворца. В этом странном городе подобных дворцов была не одна сотня. Каждый из них имел залы, не уступающие великолепием Лувру или Версалю. В центре этого огромного зала находился помост. На нем полукругом восседали двенадцать мужчин, одетых в ниспадающие черные плащи, словно монахи-францисканцы{127}. Верхнюю часть лица каждого скрывала маска.

Группа вооруженных людей – сущих разбойников – толпилась у дверей. Среди них выделялся молодой человек в форме пехотинца, который стоял лицом к помосту. Когда он обернулся, я узнал его. Это был капитан Оре из Седьмого полка, юный баск, с которым я немало выпил в течение зимы.

Капитан был смертельно бледен, бедняга, но держался настолько мужественно, насколько может держаться человек, окруженный толпой безжалостных убийц. Никогда мне не забыть вспышку надежды в его темных глазах, когда он увидел ворвавшегося в комнату товарища. А затем надежда сменилась глубоким отчаянием, когда он понял, что я появился не для того, чтобы спасти его, а совсем наоборот – чтобы разделить его участь.

Представьте, насколько были изумлены эти люди, когда я предстал перед ними. Мои преследователи сгрудились у двери и пытались перевести дыхание. Таким образом, исход любого боя был предрешен. Именно в такие минуты мой характер дает себя знать. Я с достоинством приблизился к помосту. Мундир был разорван, волосы растрепаны, из головы сочилась кровь, но нечто в моих глазах заставило их понять, что перед ними не обычный человек. Ни одна рука не поднялась, чтобы остановить меня. Я приблизился к грозного вида человеку, чья седая борода и властные манеры указывали на то, что он здесь главный.

– Сир, – обратился я к нему, – возможно, вы объясните, почему я арестован и насильно доставлен сюда? Я заслуженный солдат, как и мой товарищ, который стоит перед вами, поэтому требую, чтобы вы немедленно отпустили нас обоих.

В ответ на мои слова в комнате воцарилась зловещая тишина. Не очень приятно видеть двенадцать скрытых масками лиц и чувствовать взгляд двенадцати пар глаз мстительных итальянцев, которые враждебно пялятся на тебя. Но я стоял, как и положено стойкому солдату, и думал лишь о том, чтобы не посрамить чести доблестного Конфланского полка. Не думаю, что кто-либо смог держаться лучше меня, окажись он в подобных обстоятельствах. Я бесстрашно разглядывал лица убийц и ожидал ответа.

Наконец старик с седой бородой прервал молчание:

– Кто этот человек?

– Его имя Жерар, – ответил маленький дворецкий.

– Полковник Жерар! – поправил я. – Я не стану обманывать вас. Мое имя Этьен Жерар. Полковник Жерар, пять раз отмеченный в донесениях и представленный к награждению почетным мечом. Я – адъютант генерала Сюше и требую немедленно освободить меня и моего товарища по оружию.

Снова зловещая тишина стала ответом на мои слова, и снова двенадцать пар безжалостных глаз уставились на меня. Седобородый заговорил опять:

– Он нарушает порядок. Нам предстоит рассмотреть дела еще двух перед ним.

– Он вырвался от нас и понесся в комнату.

– Пусть дожидается своей очереди. Отведите его в камеру.

– А если он станет сопротивляться, ваше превосходительство?

– Проткните его ножами. Трибунал оправдает вас. Уберите его, пока мы не разобрались с другими.

Негодяи обступили меня со всех сторон. На секунду я подумал о сопротивлении. Смерть обещала быть героической, но кто увидит ее, кто опишет? Возможно, я лишь отдаляю конец. Однако мне довелось побывать в стольких переделках и выйти живым и невредимым, что я навсегда усвоил, что всегда следует сохранять надежду и верить в свою звезду. Исходя из этих соображений, я позволил негодяям схватить меня. Меня вывели из зала. Гондольер шел рядом, приставив длинный нож к моей груди. Я читал в его глазах, с каким удовольствием он воткнет нож в мое тело, если представится такая возможность.

Великолепные венецианские дворцы представляют собой замечательное сочетание жилища, крепости и темницы. Меня провели вдоль коридора, затем вниз по каменной лестнице в темный подвал с тремя раскрытыми дверями. В одну из них меня втолкнули. Металлический замок загремел за моей спиной. Тусклый свет пробивался сквозь решетку в конце коридора.

Пристально всматриваясь, почти на ощупь я тщательно исследовал камеру, в которой находился. Из услышанного я понял, что мне вскоре придется покинуть ее, для того чтобы предстать перед трибуналом, но не в моих правилах было отбросить все возможные шансы.

Каменный пол камеры был сырым, а стены внизу на несколько футов покрыты слизью. Было очевидно, что темница находилась ниже уровня воды. Скошенное окошко под самым потолком являлось единственным источником воздуха и света. Через него я видел яркие звезды, которые сверкали над моей головой. Призрачный свет звезд наполнил мою душу спокойствием и придал надежду. Я никогда не был религиозным, хотя всегда уважал тех, кто верил. Но в ту ночь звезды, сияющие над головой, казались всевидящими глазами того, кто находится свыше. Под холодным блеском звезд я чувствовал себя словно новобранец во время суровой битвы под суровым взглядом полковника.

Три стены в моей камере были сложены из камня, а четвертая оказалась деревянной. Мне показалось, что ее возвели недавно. Очевидно, деревянные перегородки разделили большое помещение на несколько меньших. Прочность старых стен, величина крохотного окошка и толщина двери не оставляли надежды. Лишь деревянная перегородка казалась достойной изучения. Опыт подсказывал, что если мне удастся проделать в стене отверстие, – что не казалось особенно сложным, – то я окажусь в другой камере, такой же прочной, как и моя. Тем не менее делать что-то гораздо лучше, чем ничего: я направил на деревянную стену всю свою энергию. Две доски были небрежно соединены. После того как я расшатал их, стало понятно, что их несложно будет оторвать. Я оглянулся вокруг в поисках подходящего инструмента. Ножка стоящей в углу кровати пришлась как нельзя кстати. Я отломал ее, всунул в трещину между досками и уже собирался отогнуть их, как услышал быстрые шаги снаружи. Мне пришлось сделать паузу и прислушаться.

Лучше бы я забыл все, что тогда довелось услышать. Я видел гибель сотен людей в битвах. Немало погибших и на моем счету, но все они пали в честном бою, а я выполнял долг солдата. Но убийство безоружного человека в мрачном логове – совершенно другое дело. Тюремщики тащили кого-то вдоль коридора. Несчастный сопротивлялся изо всех сил. Проходя мимо моей камеры, он прильнул к двери. Очевидно, его затолкали в третью, самую дальнюю от моей камеру.

– Помогите! Помогите! – раздался отчаянный вопль.

Я услышал звук удара и крик боли.

– Помогите! Помогите! – а затем: – Жерар! Полковник Жерар!

Голос принадлежал несчастному капитану пехоты, которого убивали в эту минуту.

– Убийцы! Убийцы! – закричал я и стал стучать ногами в дверь.

Снова раздался крик, а затем наступила тишина. Минутой позже раздался тяжелый всплеск, и я понял, что никто на свете более не увидит Оре. Он бесследно пропал, как сотни других солдат, которые не отозвались во время утренней переклички в эту зиму в Венеции.

В коридоре вновь послышались шаги. Я подумал, что убийцы пришли по мою душу. Вместо этого они открыли дверь соседней камеры и вывели кого-то оттуда. Тяжелые шаги затихли на ступеньках лестницы.