Но от этих мерзавцев было непросто оторваться. Двое солдат позабыли об офицере, словно он был юным рекрутом, который только что закончил школу верховой езды. Они оставили его на попечение других и продолжили гнаться за мной. Я остановился, рассчитывая, что больше не услышу за собой погони, но тут же понял, что зевать нельзя, и снова рванул вперед. Виолетта мотала головой, а я – кивером. Таким образом мы демонстрировали, что думаем о неуклюжих драгунах, которые пытаются догнать гусара. Но именно тогда, когда я насмехался над неприятелем, сердце мое затрепетало. Вдалеке на белом фоне четко темнело пятно ожидающих меня кавалеристов. С первого взгляда они напоминали тени деревьев, но я-то узнал в этих тенях эскадрон гусар. Смерть обступила меня со всех сторон.

Сзади меня скакали драгуны, впереди поджидали гусары. Никогда еще со времен битвы под Москвой{94} мне не приходилось попадать в такую переделку. Во имя чести бригады я предпочел бы погибнуть от рук солдата из легкой кавалерии, чем тяжелой. Поэтому я не стал дергать уздечку. Не колеблясь ни секунды, я позволил Виолетте идти, как ей вздумается. Помню, я пытался молиться, но так как у меня небольшой опыт в подобных вещах, то смог вспомнить только молитву, которую мы учили в школе: тогда мы молили Господа о хорошей погоде перед каникулами. Но даже это было лучше, чем ничего. Я продолжал бормотать ее, как вдруг услышал французскую речь. О Господи, радости моей не было предела! Наши, наши – маленькие негодяи из корпуса Мармона. Драгуны, преследовавшие меня, молниеносно развернули коней и помчались прочь, спасая свои шкуры. Лишь луна тускло отсвечивала от их шлемов. Я же подъехал к своим не спеша, с достоинством, показывая, что хотя гусар и может иногда позволить себе спасаться бегством, но уж ни в коем случае не чересчур быстро. Боюсь, что вздымающиеся бока Виолетты и ее взмыленная морда никак не соответствовали той беззаботности, которую я напустил на себя.

Как вы думаете, кто был во главе гусар? Старик Буве, которого я спас под Лейпцигом{95}. При виде меня его маленькие красноватые глазки наполнились слезами. Я тоже не смог удержаться, чтобы не всплакнуть от радости. Услышав, что мне приказано пробраться через Сенли, Буве засмеялся.

– Там враги, – сказал он. – Вы не пройдете.

– Предпочитаю отправиться туда, где находится враг, – ответил я.

– Почему вы со своим донесением не отправитесь прямо в Париж? Зачем вы обязательно стремитесь заехать туда, где вас или возьмут в плен, или убьют?

– Солдаты не имеют права ничего менять. Их удел – подчиняться приказам, – процитировал я слова Наполеона.

Буве засмеялся своим обычным, сквозь кашель, смехом, и я демонстративно подкрутил усы и так взглянул на него, словно окатил холодной водой.

– Раз так, – сказал он, – вам следует присоединиться к нам, и мы вместе отправляемся к Сенли. У нас приказ разведать местность. Эскадрон польских улан Понятовского двигается впереди. Если вам удастся проскочить Сенли, мы последуем за вами.

Так мы и поехали, только звон оружия раздавался в ночной тишине. Вскоре мы нагнали поляков – статных, добрых солдат, хотя, возможно, несколько грузноватых для своих лошадей. На них было очень приятно смотреть, даже мои гусары не выглядели лучше. Мы дружно двигались вперед и рано утром приблизились к Сенли. Мы встретили по дороге ехавшего крестьянина, который рассказал, что происходит.

Это были реальные сведения, так как брат этого крестьянина был кучером мэра, а братья виделись накануне. В городе находился единственный эскадрон казаков. Казаки разместились в самом большом доме города на углу рыночной площади – доме мэра. В лесу раскинулась лагерем дивизия прусской пехоты, но в Сенли оказались одни казаки. Нам представился шанс отомстить этим варварам, чья жестокость по отношению к нашим боевым товарищам стала притчей во языцех.

Мы ворвались в город стремительным потоком, снесли часовых, охрану, прорвались к дому мэра, прежде чем они сообразили, что французы у их дверей. В окнах виднелись заросшие лица, овчинные шапки и широко раскрытые рты. «Ура, ура!» – кричали казаки и палили из карабинов, но наши ребята успели ворваться в дом и взять их за горло прежде, чем они успели окончательно проснуться. Жутко было смотреть, как поляки набросились на них, словно голодные волки на стадо сытых быков. Как вы знаете, между поляками и казаками существует давняя кровная вражда. Из верхних комнат, где казаки пытались укрыться, но почти все были перебиты, кровь лилась в прихожую. Опасны поляки в бою, хотя немного тяжеловаты для своих лошадей. Все они молодцы как на подбор, все рослые, как кирасиры Келлермана{96}, правда, вооружены легче, поскольку не носят кирас, брони и шлемов.

Именно тогда я допустил ошибку, следует признать, непростительную. До сих пор я выполнял порученное мне задание так, что лишь скромность не позволяет назвать свое тогдашнее поведение безукоризненным. Теперь же я сделал то, что государственный служащий осудил бы, а солдат, конечно же, простил бы.

Моя лошадь устала, но все же галопом проскочить через Сенли могла. Тогда никто больше не помешал бы мне попасть вовремя в Париж. Но разве найдется гусар, способный не заметить места схватки и не остановить здесь коня? Вы хотите от него невозможного. К тому же я подумал, что, если Виолетта отдохнет час, я выиграю целых три. А когда в окнах появились бородатые рожи, головы в меховых шапках, я, не раздумывая, привязал уздечку к столбу и бросился в дом вслед за остальными. К сожалению, я ворвался в дом слишком поздно, но, несмотря на это, едва не был ранен: меня чуть не сразил копьем один из умирающих варваров. Жаль упускать даже самую незначительную потасовку, ведь никто не знает, когда судьба предоставит очередную возможность показать себя. Участвуя в стычках, нападениях на передовые посты и в незначительных сабельных потасовках, я видел замечательные подвиги, более яркие, чем в крупных сражениях, руководимых императором.

Когда дом очистили от врагов, я принес ведро воды Виолетте. Крестьянин-проводник показал, где мэр хранит фураж. О Господи, как лошадка обрадовалась возможности напиться и поесть! Затем я вытер тряпкой ее ноги и сам отправился в дом перекусить, чтобы больше не останавливаться на пути до самого Парижа.

А сейчас начинается та часть моей истории, которая, возможно, будет выглядеть невероятной, хотя у меня на памяти не менее десятка подобных удивительных случаев. Как вам, наверное, понятно, с тем, кто проводит большую часть жизни в разведке и дозорах, на израненной многострадальной земле, разделяющей две великие армии, часто происходит нечто удивительное. Послушайте же историю, которая случилась со мной в этот раз.

Старина Буве дождался меня и спросил, не желаю ли я выпить с ним бутылочку вина.

– Черт побери, – сказал он. – Нам нельзя медлить. Десять тысяч пруссаков расположились в лесу за городом.

– Где вино? – спросил я.

– Ах, двое гусар всегда найдут, где спрятано вино! – Буве взял свечу и стал спускаться по вымощенной камнем лестнице на кухню.

На кухне мы обнаружили еще одну дверь. За ней находилась винтовая лестница, которая вела в подвал. Казаки успели побывать здесь до нас: пол был покрыт разбитыми бутылками. Хозяин дома, мэр, был, кажется, настоящим кутилой: о лучших запасах спиртного можно было только мечтать. «Шамбертен»{97}, «Граве», «Аликанте»{98}, белое вино и красное, игривое и обычное – пыльные бутылки лежали в высоких штабелях. Старина Буве держал свечу, пожирал глазами это богатство и мурлыкал, словно кот перед блюдечком молока. Наконец он выбрал бутылку бургундского и уже протянул к ней руку, когда снаружи раздался грохот мушкетных выстрелов, топот множества ног и послышались яростные вопли. Нас атаковали пруссаки.

Я всегда говорил, что Буве был настоящим храбрецом. Выхватив саблю, он помчался наверх. Его шпоры зазвенели по каменным ступеням. Я последовал за ним, но не успели мы выскочить из кухни, как услышали невероятные крики. Дом вновь захватили враги!

– Все кончено! – воскликнул я, схватив Буве за рукав.

– Я с ними! – завопил он и, как сумасшедший, бросился наверх.

Будь я на его месте, то также предпочел бы смерть, ведь он допустил непростительную ошибку, не выставив посты, которые предупредили бы его о вражеском наступлении. В первую секунду я намеревался броситься вслед за ним, но тут же одумался. В первую очередь я должен был выполнить задачу, которую поставил передо мной император. Я оставил Буве в одиночестве, а сам снова спустился в подвал и закрыл за собой дверь.

Мои перспективы не были слишком радужными и здесь. Когда прозвучал сигнал тревоги, Буве задул свечу. Я двигался в кромешной тьме на ощупь, наступая на битое стекло. Наконец за бочонком я нашел свечу, но все мои попытки зажечь ее не приносили успеха. Проблема состояла в том, что фитиль намок в винной луже. Мне пришлось срезать кончик свечи саблей. Тогда она загорелась на удивление легко. Но как быть дальше, я никак не мог решить. Наверху невероятно вопили во все горло, похоже, в доме находилось несколько сотен пруссаков. Вот-вот им понадобится промочить глотки. Вот тогда и придет конец лучшему солдату, последует провал задания и – прощай, медаль! Я подумал о матушке и об императоре. Мысль о том, что одна потеряет любимого сына, а другой – лучшего офицера легкой кавалерии со времен Лассаля, заставила меня всплакнуть. Но я быстро взял себя в руки.

– Держись! – воскликнул я, ударяя себя кулаком в грудь. – Держись, мой мальчик! Разве может быть, чтобы солдат, который абсолютно невредимым вернулся из Москвы, нашел смерть во французском винном погребе?

Я вскочил на ноги и прижал ладонью письмо под мундиром. Шелест бумаги придал мне смелости.

Сначала я собрался было поджечь дом, чтобы сбежать, воспользовавшись суматохой. Затем решил спрятаться в пустой винной бочке. Я стал бродить по погребу, рассчитывая найти подходящий бочонок. Неожиданно в углу я обнаружил низкую дверцу, окрашенную той же серой краской, что и стены. Лишь врожденная наблюдательность позволила мне разглядеть ее. Толкнув дверь, сперва я подумал, что она заперта. Но затем дверь немного поддалась. Я подумал, что ее что-то или кто-то удерживает с той стороны. Опершись ногой о стеллаж с вином, я толкнул дверь с такой силой, что она распахнулась настежь, я свалился на землю, свеча погасла и, таким образом, я снова оказался в темноте. Поднявшись на ноги, я осмотрел мрачное помещение.