Он часто подергивал плечами, как будто у него нервный тик, а один раз коснулся моей руки. Обычно он сидел спокойно и улыбался, с этой своей шелковистой каштановой бородой и с широко раскрытыми глазами, с любопытством взирающими на мир сквозь стекла очков.

Ах да! Я вспомнил еще один факт, который произвел на меня впечатление! Он сказал: «Меня собираются запереть, друг мой. Лучше им этого не делать, потому что они не смогут удержать меня взаперти. Помните эту замечательную строчку: „Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!“ Скажите им, чтобы они об этом не забывали, хорошо?»

Закончив рисовать нам ужасающий портрет своего пациента, громадный австриец откинулся на спинку дивана.

— Он так и сказал? — подумав, спросил Банколен. — Что ж, доктор, тогда я приступлю к рассказу. Полагаю, он вас заинтересует.

Сам я на суде не присутствовал и всю информацию об этом деле почерпнул из «Газетт де трибюно», но ее достаточно. Лоран происходит из хорошей семьи, в Туре до сих пор живут его родственники. У него приличное состояние, поэтому его поместили в местную частную клинику для душевнобольных. Десять месяцев назад — в августе прошлого года — он оттуда сбежал.

Теперь, когда уже слишком поздно, мы смогли проследить его передвижения. Он поехал в ваш город, доктор, в Вену. Там предоставил себя заботам доктора Ротсволда…

Графенштайн невольно вскрикнул.

— Могу пояснить, — обратился Банколен ко мне, — этот доктор Ротсволд смесь гения с шарлатаном. А известен он как хирург, обслуживающий преступников.

Графенштайн подавленно ойкнул.

— Около месяца назад доктора Ротсволда убили.

— Я тоже об этом слышал. Парижская полиция взяла на себя труд сообщить вам, что его убил Лоран.

— Ротсволд специализировался на пластической хирургии. Думаю, вы к этому ведете?

— Да. Каким образом он изменил свою внешность, нам неизвестно. Венская полиция получила показания медсестры Ротсволда. Та знала, что у него имелся пациент и что с его лицом была проведена какая-то пластическая операция, но она никогда не видела Лорана. Ротсволд сам проводил анестезию, тогда как медсестра помогала на первой стадии — при кормлении пациента жидкой пищей, когда лицо пациента скрыто бинтами.

Время от времени бесстрастное лицо Банколена застилали клубы дыма от его неподвижной сигары, придавая ему какое-то сатанинское выражение. Он ни разу не повысил голос и неотрывно следил за толпой в зале. Но сейчас его голос дрогнул, пальцы сильнее сжали сигару, во взгляде появилась напряженность.

— Что за сцена из балаганного театра для человека с воображением! Дом Ротсволда — коттедж в тени тополей рядом с Киршофштрассе, где в окне операционной низко висит яркая лампа… Лоран покинул коттедж в прошлом году, вечером 7 марта. Полицейский видел человека, вышедшего из ворот дома Ротсволда с двумя чемоданами, который пошел по улице, весело насвистывая… Ночью в полицию позвонили соседи. Они жаловались, что во дворе Ротсволда кошки подняли жуткий вой.

В операционной по-прежнему горел свет. Полиция обнаружила голову Ротсволда, выглядывающую из сосуда со спиртом, который стоял на полке, но тело так и не смогли обнаружить.

Мне показалось, что голоса в салоне зазвучали громче, жесты беседующих стали более оживленными, освещение более ярким и холодным. Банколен положил сигару в пепельницу и допил свой коктейль. Казалось, он не замечал отдаленного шума. Медленно кивая, Графенштайн задумчиво постукивал друг о друга кончиками пальцев сомкнутых ладоней. Думаю, им было не внове слышать подобный ужас.

— И сейчас Лоран находится в Париже, — вздрогнув, подытожил детектив.

Глава 2

ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

— Меня поразило его заявление, — продолжал Банколен. — „Я умею проникать в дома таким образом, что об этом никто не догадывается“. Не думаю, что в полиции сидят одни болваны, но… все-таки мы упустили его. Но лучше все по порядку. Вернемся на два года назад, когда Лоран был изолирован в психиатрической больнице. Его жена переехала в Париж — брак, естественно, был аннулирован — и жила в одиночестве на небольшой доход, сторонясь людей. Она перенесла такое нервное потрясение, что боялась всех мужчин без исключения. — Детектив опять пожал плечами. — Но что вы хотите? Пусть ваша умная психология поможет объяснить ее увлечение блестящим герцогом де Салиньи, привыкшим к славе и к победам.

Он задумчиво смотрел на свой стакан.

— Но не важно. Так или иначе, в январе прошлого года в газетах появилось сообщение об их помолвке. А в августе, как я сказал, Лоран сбежал из больницы. Должно быть, узнал о помолвке из газет.

Несчастная женщина пришла в ужас. Своим побегом бывший муж как бы мягко напоминал ей, что она должна хранить верность его опасной любви. Она отложила бракосочетание до того момента, как его поймают. Но его не нашли! Наш отчаянный де Салиньи терпел, сколько мог, но не мог же он ждать до бесконечности! Даже падение с лошади не лишило его рвения жениться на своей даме сердца. Был назначен день свадьбы…

Банколен перегнулся через стол.

— И два дня назад Лоран прислал месье герцогу письмо, в котором просто говорилось: „Жениться на ней — не самый разумный шаг. Я слежу. Я все время рядом с вами, но вы этого не знаете“. Господа, можете объяснять себе это как пожелаете. Я же лишь констатирую факты, а умозаключения оставляю для заявления в суде.

Герцог де Салиньи принес мне это письмо, когда я только что установил факт пребывания Лорана у доктора Ротсволда. Поэтому у меня были основания сказать ему, что письмо — не пустая угроза. Письмо действительно написано Лораном: у нас были образцы его почерка, присланные из Тура. Салиньи пришел в волнение и, по-моему, испугался. Да, он не намерен дальше откладывать свадьбу, и Луиза тоже. Но вы сами убедитесь, что до тех пор, пока мы не возьмем Лорана, он постарается быть на людях.

Графенштайн откашлялся.

— И все-таки я не понимаю, как это может меня интересовать, — ворчливо возразил он. — Я же не детектив. Преступление в процессе его расследования для меня не представляет интереса, слава богу, ни малейшего! — Он щелкнул толстенными пальцами и заворочался на диване, словно бегемот.

— Нет? — нахмурясь, переспросил Банколен. — Что ж, если психиатр не видит очевидного, бросающегося в глаза факта, как могу заметить его я? Но меня он тревожит.

Банколен, облокотившись на стол, раздраженно побарабанил пальцами по вискам. Вскоре он снова поднял хмурое лицо. И тут я решил вступить в разговор:

— Нечего сказать — приятный медовый месяц, когда за твоей спиной постоянно маячит полиция. А как все это воспринимает мадам герцогиня?

— Я могу представить только несколько способов, благодаря которым Лоран мог перейти границу с Францией… — продолжал размышлять вслух Банколен, когда вдруг осознал мой вопрос. — Мадам? Сами увидите. Кстати, вот она идет… Видите? Интересно, где же ее муж? Я ждал их все время, и наконец они здесь.

Она медленно приближалась к альковам. Очень черные блестящие волосы, разделенные посередине пробором, низко прикрывали уши и контрастировали с ее глазами, лишенными всякого выражения. В этих темных, неподвижных глазах под тонкими изогнутыми бровями таился лишь холодный блеск. Поражал и контраст между прямым носом и полными чувственными губами, которые влажно розовели на бледном лице. Когда она увидела нас, ее глаза вдруг словно распахнулись, затем веки опустились, прикрывая странное выражение глаз. Словно она размышляла и оценивала… Низкий вырез черного шелкового платья подчеркивал красоту обнаженных белых плеч. Длинными изящными пальцами она машинально теребила нитку жемчуга на шее. Гибкая фигурка, казалось, была покрыта плотным покровом, напоминающим защитные доспехи.

Женщина подошла прямо к Банколену. Когда он встал и склонился над ее рукой, она казалась беспечной, но вблизи можно было заметить круги под глазами. Банколен представил нас и добавил:

— Это мои друзья. Можете говорить при них.

Она медленно оглядела каждого из нас, и мне показалось, будто завеса упала с ее глаз. Это был изучающий взгляд, я бы даже сказал подозрительный.

— Значит, вы сотрудничаете с полицией, месье? — У нее был звучный голос, в котором, однако, слышались нотки натянутости. — Вам известно о…

С подлинно тевтонской добросовестностью Графенштайн бросился объяснять, что он занимался обследованием ее первого мужа как специалист, намереваясь опустить при этом кровавые подробности, но Банколен прервал его:

— Разумеется. Они находятся здесь, чтобы помогать мне. Не угодно ли присесть?

Она уселась, отказалась от предложенной мной сигареты и достала свою из маленькой сумочки на талии. Откинувшись на спинку, глубоко затянулась. При розовом свете лампы я видел, что рука ее дрожит. Когда она нервно провела левой рукой по лбу, у нее на пальце сверкнуло обручальное кольцо.

— Месье герцог тоже здесь? — поинтересовался Банколен.

— Рауль? Да. Рауль начинает нервничать. Но я его не виню. — Она звонко рассмеялась. — Все это не очень приятно. Мне все время видится Лоран. Вот, я назвала это имя, если никто из вас на это не решается!

Банколен мягко поднял руку. Женщина вздрогнула, медленно оглянулась назад:

— Вон идет Рауль — заходит в карточную комнату.

Кивком она указала на маленькую дверь в дальнем конце салона, за которой исчезала чья-то широкая спина. Дверь закрылась. Больше я ничего не видел, так как посмотрел на наручные часы. Я дважды рассеянно поглядел на циферблат, прежде чем уяснил, что они показывают половину двенадцатого.

— Флердоранж! — опять рассмеялась герцогиня. — Ах, какая прелесть — венок из флердоранжа, кружевная фата! Великолепная свадьба, очаровательная невеста! Даже священник смотрел на нас и думал, уж не сошел ли кто с ума в этой церкви. Знаете, один раз мне даже показалось, что нас венчает Лоран, — вот была бы шутка! Он великолепно мог сыграть священника. Флердоранж, „вместе до самой смерти“! Вот смерть — это вполне возможно!