Герцогиня Денверская разливала кофе. Это была одна из самых неудобных для остальных ее привычек: опоздавшие на завтрак болезненно сознавали свою нерадивость. Женщина с длинной шеей и прямой спиной, она приучала к дисциплине свои волосы и детей: никогда не злилась, не терялась и не показывала своего гнева, отчего он ощущался еще сильнее.

Полковник Марчбэнкс с женой сидели рядом. В них не было ничего особо прекрасного, кроме ровной взаимной привязанности. Миссис Марчбэнкс не злилась, хотя в присутствии герцогини испытывала неудобство, поскольку не могла выразить ей своего сочувствия. Если человека жалеешь, то называешь его бедняжкой или бедной. А поскольку назвать герцогиню бедняжкой совершенно невозможно, то и пожалеть ее толком нельзя. Это выводило миссис Марчбэнкс из равновесия, а полковник пребывал в замешательстве и сердился. В замешательстве — потому что не знал, о чем разговаривать в доме, где хозяина арестовали по обвинению в убийстве. А злился на повисшее над столом уныние, ибо сезон охоты не должны портить никакие неприятные инциденты.

Миссис Петтигрю-Робинсон не просто злилась, а была в ярости. Еще девочкой она приняла напечатанный на школьной тетради девиз: «Quocunque honesta»[5]. Она искренне полагала, что не следует забивать себе голову тем, что портит настроение. И в среднем возрасте так же старательно избегала газетных статей под заголовками вроде: «Нападение на школьного учителя в Криклвуде», «Смерть в пабе», «75 фунтов за поцелуй» или «Она называла его родственником мужа». Миссис Петтигрю-Робинсон всегда говорила, что нет ничего хорошего в том, чтобы узнавать о таких вещах.

Она жалела, что согласилась приехать в Риддлсдейл-лодж. Леди Мэри она никогда не любила: считала неприятным образцом современных независимых молодых женщин. И помнила очень недостойный случай связи с большевиком, когда во время войны леди Мэри работала в Лондоне санитаркой. Миссис Петтигрю-Робинсон нисколько не интересовал капитан Кэткарт: ей не нравились молодые мужчины подобной навязчивой красоты, — но поскольку муж изъявил желание погостить в Риддлсдейле, ей следовало находиться рядом. И она не виновата в таком печальном результате.

Сам же мистер Петтигрю-Робинсон злился, поскольку детектив из Скотленд-Ярда, когда осматривал дом и округу в поисках следов, отказался от его помощи. Будучи старше и обладая опытом в подобных делах (мистер Петтигрю-Робинсон служил мировым судьей графства), он вызвался помочь. Ему не только отказали, но в грубой форме попросили выйти из оранжереи, где он пытался реконструировать события с точки зрения леди Мэри.

Неприятные чувства в компании не были бы такими острыми, если бы не присутствие детектива. Тихий молодой мужчина в твидовом костюме сидел рядом с солиситором[6] Мерблсом и ел карри. Он приехал из Лондона в пятницу, раскритиковал местную полицию и резко разошелся во мнениях с инспектором Крейксом. Следственную информацию он держал в тайне, а ведь если подать ее открыто, арест герцога Денверского можно было бы предотвратить. Детектив бесцеремонно обошелся с несчастными гостями, пообещав проверить каждого, и устроил компании жуткий день. А в довершение всего объявил себя близким другом лорда Питера Уимзи, на этом основании поселился в домике егеря и заявился на завтрак в особняк.

Мистер Мерблс был уже в летах и страдал от капризов желудка. Он поспешно приехал вечером в четверг и нашел, что расследование ведется не так, как следует, а его клиент непроходимо упрям в своих показаниях. Он всеми силами пытался связаться с королевским адвокатом Импи Биггсом, но тот, не оставив координат, куда-то исчез на выходные. Мерблс жевал маленький сухой тост, и ему невольно понравился детектив, который называл его «сэр» и предлагал масло.

— В церковь кто-нибудь собирается? — спросила герцогиня.

— Мы с Теодором хотели бы, если это не доставит слишком много хлопот, — ответила миссис Петтигрю-Робинсон. — Хотя мы можем пойти и пешком, ведь церковь не слишком далеко.

— В добрых двух с половиной милях, — уточнил полковник Марчбэнкс.

Мистер Петтигрю-Робинсон кинул на него благодарный взгляд.

— Разумеется, вы отправитесь на машине, — пообещала герцогиня. — Я тоже поеду.

— Вот как? — удивился достопочтенный Фредди. — Не боитесь, что станете там объектом всеобщего внимания?

— Право же, Фредди, — усмехнулась герцогиня, — какое мне до этого дело?

— Ну как же, говорят, что здесь живут только социалисты и методисты…

— Методисты в нашу церковь не ходят, — заметила миссис Петтигрю-Робинсон. — Методистов там не будет.

— Полагаете? — не согласился Фредди. — Еще как придут, если решат, что там будет на что посмотреть. Для них это интереснее, чем похороны.

— В этом деле надо руководствоваться долгом, а не стремлением к приватности, — сказала миссис Петтигрю-Робинсон. — Особенно в наше время, когда люди настолько безвольны. — Она покосилась на Фредди.

— О, миссис П., — мило улыбнулся тот, — не обращайте на меня внимания. Все, что я хотел сказать: если эти господа поведут себя непотребно, не вините меня.

— Кому может прийти в голову вас винить, Фредди? — удивилась герцогиня.

— Не меня, так мою манеру изъясняться.

— А вы что думаете по этому поводу? — обратилась ее светлость к мистеру Мерблсу.

— Полагаю, — ответил солиситор, осторожно помешивая кофе, — хотя ваше намерение прекрасно и делает вам честь, мистер Арбатнот все-таки прав в своем мнении, что это может привлечь к вам… э-э-э… некоторое ненужное внимание. Я сам всегда считал себя искренним христианином, но думаю, что вера не требует, чтобы мы выставлялись напоказ в таких незавидных обстоятельствах.

При этих словах Паркер вспомнил изречение лорда Мельбурна[7].

— В конце концов, — вмешалась миссис Марчбэнкс, — Хелен права: какое это имеет значение? Нам всем нечего стыдиться. Совершенно очевидно, что произошла глупейшая ошибка, и я не понимаю: если кому-то хочется в церковь, почему бы не сходить?

— Согласен, дорогая, согласен, — тепло кивнул полковник. — Мы должны прислушиваться только к себе. Давай так и поступим, а перед проповедью уйдем. Покажем им всем, что не верим, будто старина Денвер наломал дров.

— Ты не забыл, дорогой, — перебила его жена, — что я обещала Мэри остаться с ней? Бедная девочка…

— Конечно, конечно! Как глупо с моей стороны, — кивнул полковник. — Как она?

— Всю прошлую ночь не могла найти себе места, — ответила герцогиня.

— Может, сегодня утром хоть немного поспит. Какой удар для нее!

— Который еще может оказаться для нее благом, — заметила миссис Петтигрю-Робинсон.

— Дорогая! — одернул ее муж.

— Интересно, когда мы что-нибудь услышим от сэра Импи? — поспешно спросил полковник Марчбэнкс.

— В самом деле, — протянул Мерблс. — Я рассчитываю на его влияние на герцога.

— Разумеется, — поддержала его миссис Петтигрю-Робинсон. — Герцог должен объясниться ради всеобщего блага: сказать, что делал на улице в такое время, — а если откажется, это обязательно нужно расследовать. Ведь именно для этого предназначены детективы. Не так ли?

— Таково их неблагодарное занятие, — подтвердил Паркер. Он долго молчал, и окружающие вздрогнули от его неожиданной реплики.

— Вот именно, — согласилась миссис Марчбэнкс. — Надеюсь, мистер Паркер, что со временем вы все проясните. Возможно, у вас уже есть на примете настоящий убий… то есть подозреваемый, но вы не хотите об этом говорить.

— Не совсем так, — покачал головой Паркер. — Но я сделаю все, что от меня зависит. И кроме того, — он улыбнулся, — я рассчитываю на помощь.

— Чью? — поинтересовался мистер Петтигрю-Робинсон.

— Брата его светлости.

— Питера? — переспросила герцогиня. — Мистера Паркера, должно быть, забавляет семейный сыщик-любитель.

— Ничего подобного, — возразил Паркер. — Уимзи, если бы не его лень, был бы одним из лучших детективов в Англии. Но мы никак не можем с ним связаться.

— Я отправил ему в Аяччо телеграмму до востребования, — сообщил Мерблс. — Но понятия не имею, собирался ли он туда заезжать. Он не говорил, когда собирается вернуться в Англию.

— Перелетная птица, — бесцеремонно заявил Фредди. — Сегодня здесь, завтра там. Но теперь ему надлежит быть дома. Если что-то не так с герцогом, глава семьи он. И, пока не дозреет молодежь, должен всем заправлять.

Его слова были встречены напряженным молчанием. И в это время в тишине явственно раздался стук вставляемой в стойку для зонтов трости.

— Это еще кто? — удивилась герцогиня.

Дверь легко распахнулась.

— Доброе утро всей честной компании! — весело поздоровался вошедший. — Здравствуй, Хелен. Полковник, вы с прошлого сентября должны мне полкроны. Доброе утро миссис Марчбэнкс, доброе утро, миссис П. Мистер Мерблс, как вам нравится эта отвра… несносная погода? Фредди, не трудитесь вставать, мне претит мысль, что я доставляю вам неудобство. Паркер, старина, вы тот самый человек, на которого можно положиться, такой же верный помощник, как патентованное притирание. Вы уже закончили завтрак? Я хотел подняться раньше, но так храпел, что у Бантера не хватило духу меня разбудить. Чуть было не заявился к вам вчера ночью, но мы бы прибыли не раньше двух. Вы бы вряд ли обрадовались такому гостю. Что-то хотели спросить, полковник? Самолетом. «Викторией» из Парижа в Лондон. Из Северо-Западного округа в Норталлертон. Остаток пути — невозможные дороги, и перед самым Риддлсдейлом прокол колеса. Отвратительнейшая кровать в «Лорд-ин-Глори». Надеялся, что хоть здесь застану кусок колбасы. Неужели? Воскресное утро в английской семье — и никакой колбасы? Господи, куда катится мир? Может, вы мне скажете, полковник? Ну так что, Хелен, Джеральд в самом деле вляпался? Не надо было спускать с него глаз. Он всегда норовил угодить в какие-нибудь неприятности. Это что такое? Карри? Спасибо, старина. Только кладите побольше. Я три дня был в дороге. Фредди, передайте тост. Большое спасибо. Миссис Марчбэнкс, вы что-то сказали? Корсика — презабавнейшее место. Черноглазые парни с кинжалами за поясом и веселые симпатичные девушки. В одном местечке старина Бантер закрутил продолжительный роман с дочерью хозяйки гостиницы. Кто бы мог подумать, что этот негодяй такой влюбчивый. Боже, как я голоден! Хелен, я хотел привезти из Парижа красивого крепдешина, но не успел купить — прослышал, что Паркер отбивает по части кровавых пятен мой хлеб. Мы тут же собрались — и вперед.