А Паркер, допив портвейн, вспомнил, что до того, как в их разговоре возникло имя леди Мэри, он хотел кое-что сообщить другу. Он повернулся к нему и уже открыл рот, но слова застряли в горле, словно сбившийся бой часов. Питер грохнул кулаком по маленькому столику так, что зазвенели бокалы, и громко воскликнул во внезапном озарении:

— «Манон Леско»!

— Что? — не понял Паркер.

— Осталось прокипятить мозги, сдобрить маслом и подать на стол с репой. Потому что ни на что другое они не годятся. Посмотри на меня! (Полицейскому едва ли требовалось это приглашение.) Мы волновались за Джерри, мы волновались за Мэри, гонялись за всякими Гойлсами, Граймторпами и бог знает за кем еще, а все это время этот маленький клочок промокательной бумаги лежал в моем кармане. «С краю листа он заметил пятно, ему показалось лишь кляксой оно» — вот и все. Но Манон! Манон, Чарлз! Будь у меня во лбу серого вещества хотя бы столько, сколько у слизня на пне, эта книга мне все бы сказала. Только представь, сколько времени мы бы сэкономили!

— Питер, ты слишком возбудился, — прервал его Паркер. — Понимаю, ты в восторге, что ясно увидел перспективу, но я не читал «Манон Леско». Ты показываешь мне промокательную бумагу, но я понятия не имею, что тебе удалось открыть.

Его светлость без объяснений протянул находку.

— Я вижу мятую грязную бумагу, — сказал полицейский. — Сильно пахнет табаком и кожей. Полагаю, ты держал ее в своей записной книжке.

— Невероятно! — восхищенно воскликнул Питер. — И это притом, что ты видел, как я ее оттуда достал! Холмс, как вам это удается?

— В углу два пятна. Одно значительно больше другого. Видимо, этой стороной вытирали перо. В этом пятне есть что-то дурное?

— Я не заметил.

— Ниже под пятнами герцог два или три раза поставил свое имя, или, скорее, титул. Отсюда заключение: письма адресовались не близким.

— Заключение, на мой взгляд, основательное.

— У полковника Марчбэнкса четкая подпись.

— Вряд ли он что-то злоумышлял. Он ставит свое имя как честный человек! Продолжай.

— Дальше размазанное сообщение о пяти чего-то прекрасного чего-то. Ты усматриваешь в этом некий сакральный смысл?

— Цифра «пять» может иметь каббалистическое значение, но должен признать, понятия не имею какое. Есть пять чувств, пять пальцев, пять китайских заповедей, пять книг Моисея, не говоря уже о воспетых в песне таинственных сущностях. «Пять флэмпарей с круглым лбом отдыхают под столбом». Всю жизнь хотел понять, кто такие эти флэмпари, но поскольку так и не узнал, в данном случае это нам никак не поможет.

— Это все, если не считать фрагмента, содержащего кусочки слов — «ое» в одной строке и «is fou…» строкой ниже.

— Что можешь предположить?

— «Is found» — найдено.

— Считаешь?

— Первое, что приходит в голову. Или «his foul» — «его мерзкое». В этом месте чернила неожиданно скопились на пере. Герцог мог писать о картежных махинациях Кэткарта. Согласен?

— Нет. Я это понимаю не так. Более того, считаю, что писал вообще не Джерри.

— А кто?

— Не знаю, но могу догадываться.

— И это нас куда-нибудь приведет?

— Все объяснит.

— Не тяни, выкладывай. Даже доктор Ватсон потерял бы терпение.

— Скажешь тоже! Взгляни на верхнюю строку.

— Там только «ое».

— Так, и что это значит?.

— Понятия не имею. Может быть все, что угодно. «Ситроен».

— Насчет заимствований не знаю. Но в английском языке такое сочетание букв не слишком часто встречается. Это и не два слова рядом — буквы написаны так близко друг к другу, что выглядят как дифтонг.

— Возможно, это слово не английское?

— Именно, возможно!

— О! Понимаю: французское?

— Уже теплее.

— Soeur; oeuvre; oeuf, boeuf…[62]

— Нет-нет! Вначале ты был к истине ближе.

— Soeur — coeur![63]

— Coeur. А теперь стоп. Взгляни на эти каракули впереди. Что-нибудь напоминает?

— Одну минуту… так… er… cer…

— Как насчет percer[64]?

— Думаю, ты прав. «Percer le coeur»[65].

— Да. Или «perceras le coeur».

— Так лучше. Кажется, что здесь требуется еще буква или две.

— А теперь вернемся к строке с твоим «is found».

— Fou![66]

— Кто?

— Я сказал не «кто». Я сказал «fou».

— Знаю. Кто fou?

— Господи! Je suis fou[67].

— A la bonne heur![68] Я предполагаю, что следующие слова — «de douleur»[69] или что-нибудь вроде этого.

— Не исключено.

— Осторожничаешь, чертяка. А я утверждаю, что так оно и есть.

— Ну и что?

— Это все объясняет.

— Ничего!

— А я утверждаю — все! Вдумайся: это написано в день, когда умер Кэткарт. Кому в доме могли принадлежать такие слова: «perceras le couer… je suis fou de douleur»? Переберем всех. Почерк не Джерри, это я гарантирую. И не его выражение. Полковник Марчбэнкс или его супруга? Не похоже на Пигмалионовы страсти. Фредди? Он под страхом смерти не стал бы сочинять романтическое письмо на французском языке.

— Согласен. Остаются Кэткарт и леди Мэри.

— Чушь! Мэри не могла.

— Почему?

— Разве что она поменяла ради этого пол.

— Конечно. Тогда было бы написано: «je suis folle». Получается, Кэткарт.

— Да. Он всю жизнь провел во Франции. Прими во внимание его банковские дела. Прими во внимание…

— Господи, Уимзи, какими же мы были слепыми!

— Именно.

— Я как раз собирался тебе сказать: мне написали из Сюрте — они отследили одну из банкнот Кэткарта.

— Где она засветилась?

— У некоего Франсуа, владельца большого количества недвижимости неподалеку от Этуаль.

— Апартаментов?

— Без сомнения.

— Когда следующий поезд? Бантер!

— Да, милорд? — Бантер мгновенно возник в дверях.

— Следующий согласованный с расписанием паромов поезд на Париж?

— В восемь двадцать из Ватерлоо, милорд.

— Едем на нем. Упакуйте мою зубную щетку и вызовите такси.

— Хорошо, милорд.

— Но, Уимзи, какой свет это проливает на убийство Кэткарта? Разве эта женщина могла…

— Мне некогда. Я вернусь через день или два. А пока… — Лорд Питер торопливо порылся на книжной полке. — Почитай вот это. — Он бросил книгу другу и скрылся в спальне.

В одиннадцать часов между причалом и «Нормандией» росла полоска грязной, с пятнами масла и обрывками бумаги, воды. Напряженные пассажиры укрепляли измученные качкой желудки холодной ветчиной с соленьями, и наличие в каютах спасательных жилетов не поднимало им настроение. Пока слева и справа плыли и мерцали огни гавани, лорд Питер свел в баре знакомство с заштатным киноактером. А насупленный Паркер в это время сидел перед камином на Пикадилли, 110а, и впервые в жизни знакомился с изящным шедевром аббата Прево.

Глава 14

Занесенный топор

Действие IV

СЦЕНА 1

Зала Вестминстерского дворца.

Входят, как в заседание палаты, Болингброк, Омерль, Нортомберлэнд, Перси, Фицуотер, Серрей, епископ Карлейльский, аббат Вестминстерский и другие лорды, герольды, офицеры и Бэгот.

Болингброк:

Пусть Бэгот станет перед нами. Бэгот,

Прошу тебя я рассказать свободно

О смерти дяди Глостера все то,

Что знаешь ты: кто, с королем в союзе,

Устроил это, кто кровавый труд

Взял на себя, к безвременной кончине

Несчастного приведшей.

Бэгот:

Предо мною

Тогда пусть станет лорд Омерль.

У. Шекспир. Король Ричард II[70]

Исторический суд над герцогом Денверским начался сразу, как парламент собрался после рождественских каникул. Газеты поместили статьи: «Суд среди равных» под псевдонимом «Женщина-адвокат» и «Привилегии пэров — не пора ли их отменить?» от «Студента исторических наук». «Ивнинг бэннар» нажила неприятности за презрительную статью «Шелковая петля» (автор некий Антиквар), которую сочли наносящей ущерб, а орган лейбористов «Дейли трампет» задавался саркастическим вопросом: почему, когда судят пэра, наслаждаться спектаклем могут только важные персоны, которым достались билеты на королевскую галерею.

Мерблс и инспектор Паркер, постоянно совещаясь друг с другом, ходили с сосредоточенными лицами, а начисто пропавший на три дня сэр Импи Биггс появился в окружении вившихся вокруг него королевских адвокатов Глайбери, Браунригга-Фортескью и более мелких приспешников. Линия защиты хранилась в тайне — тем более что накануне сражения они лишились главного свидетеля и не знали, будет он или нет давать показания.

Лорд Питер вернулся из Парижа спустя четыре дня и, подобно урагану, ворвался на Грейт-Ормонд-стрит.

— Я был на волосок от успеха, — сказал он. — Слушай.

Целый час Паркер ему внимал и лихорадочно делал записи.

— Можете с этим работать. Скажи Мерблсу. Я улетучиваюсь.

Его следующее появление было отмечено в американском посольстве. Посол, однако, отсутствовал — был приглашен на королевский обед. Питер, проклиная всякие обеды, распрощался с вежливыми секретарями в роговых очках, вскочил в поджидавшее его такси и велел ехать к Букингемскому дворцу. Там, проявив большую напористость в общении с возмущенными чиновниками, добрался до чиновника повыше, затем до очень высокопоставленного и наконец до американского посла и королевской особы, хотя у тех еще было мясо во рту.