— Бантер, — начал его светлость, — я самый законченный идиот во всем христианском мире. Не вижу того, что у меня под носом. Хватаю телескоп и ищу объяснения в Степли. Меня следует распять вверх ногами и таким образом попытаться вылечить от малокровия мозга. Джерри! Джерри! Неужели не очевидно? Старый дуралей! Почему он не мог сказать Мерблсу или мне?

Бантер сделал шаг вперед и застыл в позе почтительного недоумения.

— Вот оно! — Уимзи истерически рассмеялся. — О господи! Запихнуть в оконную раму, чтобы кто-нибудь нашел. Очень похоже на Джерри! Оставить на видном месте с написанным аршинными буквами собственным именем и тихо, по-рыцарски удалиться.

Бантер во избежание несчастного случая поставил кувшин с водой на умывальный стол и взял бумагу.

Это было утраченное письмо от Томми Фриборна.

Никаких сомнений. Вот она — улика, устанавливающая истинность показаний Денвера. Более того — устанавливающая его алиби в ночь с тринадцатого на четырнадцатое число.

Не Кэткарта — Денвера.

Денвер предложил охотничьей компании вернуться в октябре в Риддлсдейл, где они в августе открыли охоту на куропаток. В половине двенадцатого он поспешно выскользнул из дома и прошел по полям две мили: в ту ночь, когда фермер Граймторп уехал за оборудованием, — легкомысленно заткнув гремевшую от ветра раму важным документом и выставив, таким образом, на всеобщее обозрение свое имя. В три утра он, словно загулявший кот, возвращался домой и у оранжереи наткнулся на труп Кэткарта, а потом, со своими идиотскими джентльменскими понятиями о чести, предпочел отправиться в тюрьму, чем сообщить солиситору, где провел ночь. Запудрил мозги всем, но теперь — в семь утра, на восходе солнца — тайна прояснилась. Женщина решила, что слышит голос Денвера, выскочила навстречу и оказалась в объятиях его брата. А Денвер, чтобы защитить ее репутацию, спокойно привел в движение огромный скрипучий механизм правосудия, которое в отношении его могут вершить только равные по положению пэры.

Быть может, именно в этот день собирается специальный комитет, чтобы изучить протоколы прошлых заседаний, назначить герцогу Денверскому безотлагательное судебное разбирательство и доложить парламенту свое мнение о дальнейших действиях. Дел предстоит много: лорды с белыми посохами ознакомят его величество с намеченной датой суда, позаботятся о королевской галерее в Вестминстере, организуют присутствие полицейских сил для сопровождения важных персон, попросят его величество милостиво назначить председателя суда пэров, распорядятся, чтобы лорды в соответствии с традицией присутствовали на заседании в мантиях и, выражая мнение, клялись честью и клали руку на сердце, чтобы в палате присутствовал судебный пристав и от имени короля требовал сохранять тишину, — и так до бесконечности. Но вот если бы засунутый в оконную раму грязный клочок бумаги обнаружили раньше, вся эта процедура была бы ненужной.

Приключения Уимзи на болоте расшатали его нервы. Он сел на кровать и рассмеялся, однако по его щекам катились слезы.

Бантер молча извлек откуда-то бритву — Питер до конца дней не узнал, откуда или у кого он ее раздобыл, — и начал править о ладонь.

Его светлость взял себя в руки и потянулся к окну подставить лицо приносившему запах болота прохладному ветерку. В уши ударил громкий гвалт. Питер посмотрел вниз: там, среди собак, ехал на лошади фермер Граймторп. Псы выли, хозяин хлестал их кнутом, они завывали еще сильнее. Внезапно фермер поднял глаза — в них сквозила такая ненависть, что Уимзи невольно отступил, словно его ударили.

Пока Бантер его брил, он не проронил ни слова.


Разговор был деликатным — ситуация, как ни крути, неприятная. Питер испытывал к хозяйке благодарность, но положение Денвера было настолько незавидным, что подобным соображением следовало пренебречь. Его светлость так и поступил, но, спускаясь по лестнице «Норы Грайдера», чувствовал себя, как никогда, подлецом.

На большой сельской кухне крепкая женщина помешивала тушеное мясо в горшке. Он спросил о мистере Граймторпе. Она ответила, что тот уехал.

— Могу я поговорить с миссис Граймторп? — поинтересовался Питер.

Женщина посмотрела на него с сомнением, вытерла ладони о передник, вышла в закуток для мытья посуды и крикнула:

— Миссис Граймторп!

Голос ответил откуда-то снаружи.

— Вас спрашивает джентльмен!

— Где она? — поспешно вмешался Питер.

— Должно быть, на маслобойне.

— Я пойду туда. — Уимзи поспешно вышел, пересек застеленное плитками помещение для мытья посуды, затем двор и увидел, как в темном проеме напротив появилась женщина.

Освещенное холодными лучами солнца ее мертвенно-бледное лицо в обрамлении черных волос казалось еще прекраснее. В продолговатых темных глазах и изгибе губ не проглядывалось ни малейшего следа йоркширского происхождения. Линии носа и скул намекали на далекую родину — она могла восстать из тьмы пирамид, скинув с пальцев сухие пахучие могильные путы.

«Иностранка, — сказал себе Питер. — Есть иудейская или испанская кровь. Интересный типаж. Джерри винить не приходится. Я сам бы не смог жить с Хелен. Ну, за дело».

Он шагнул к ней.

— Доброе утро, — поздоровалась женщина и спросила: — Вам лучше?

— Намного. Спасибо. Только благодаря вашей доброте, за которую я не знаю, чем отплатить.

— Лучшая плата, если вы немедленно уедете, — ответила она отстраненным голосом. — Муж не жалует незнакомцев, а ваша прошлая встреча получилась, прямо скажем, неудачной.

— Уеду сразу, но сначала прошу об одолжении — поговорите со мной. — Питер вгляделся в полумрак помещения за ее спиной. — Может, побеседуем там?

— Чего вы от меня хотите?

Тем не менее женщина отступила и пригласила следовать за ней внутрь.

— Миссис Граймторп, я оказался в ужасном положении. Вы знаете, что мой брат, герцог Денверский, находится в тюрьме и ожидает суда по обвинению в убийстве, которое произошло тринадцатого октября?

Ее лицо не изменилось.

— Слышала.

— Он категорически отказывается рассказать, где находился в тот день между одиннадцатью часами вечера и тремя утра. Этот отказ ставит под угрозу саму его жизнь.

Миссис Граймторп пристально посмотрела на него.

— Брат связан честью и не желает говорить. Но если бы захотел, я знаю, мог бы вызвать свидетеля, который снял бы с него подозрения.

— Ваш брат, судя по всему, очень благородный человек. — Ее голос слегка дрогнул, но тут же окреп.

— Безусловно. С его точки зрения, он поступает правильно, но вы должны понимать, что, как его брат, я горю желанием представить дело в истинном свете.

— Не понимаю, почему вы говорите все это мне. Полагаю, если в деле есть что-то зазорное, он не хочет, чтобы это стало предметом огласки.

— Очевидно. Но для нас — его жены, юного сына, сестры и меня — его жизнь и безопасность имеют первостепенное значение.

— Большее, чем честь?

— Разглашение секрета в каком-то смысле способно его обесчестить и повредить семье, но будет бесконечно большим бесчестьем, если брата казнят за убийство. Позорное пятно ляжет на всех, кто носит его фамилию, однако боюсь, что в нашем несправедливом обществе позор разоблачения больше коснется того, кто обеспечит брату алиби.

— И вы в таком случае ждете, что свидетель вызовется говорить?

— Да. Чтобы не допустить приговора невиновному. Полагаю, что могу на это надеяться.

— Повторяю: почему вы говорите все это мне?

— Потому что, миссис Граймторп, вы лучше меня знаете, что мой брат непричастен к этому убийству. Поверьте, мне крайне неприятно вам это говорить.

— Я ничего не знаю о вашем брате.

— Простите, это неправда.

— Повторяю: мне ничего не известно. И если герцог не заговорит, вы должны уважать его мотивы.

— Не собираюсь.

— Боюсь, ничем не могу вам помочь. Вы попусту тратите время. Если вы не в состоянии представить этого пропавшего свидетеля, почему бы вам не найти того, кто в самом деле совершил убийство? В таком случае вам не придется беспокоиться об алиби брата. А его действия — сугубо его дело.

— Мне жаль, что вы заняли такую позицию. Поверьте, я сделал все, чтобы не впутывать вас. Работал изо всех сил, но все напрасно. Суд, возможно, состоится уже в конце этого месяца.

Губы женщины дрогнули, но она промолчала.

— Я надеялся, что с вашей помощью мы найдем некое объяснение: меньшее, чем правда, и все же достаточное, чтобы очистить брата, — но теперь, боюсь, придется предъявить имеющееся у меня доказательство и позволить делу развиваться своим чередом.

Женщина наконец дрогнула: щеки покрылись легким румянцем, пальцы крепче сомкнулись на ручке маслобойки, на которую она опиралась.

— Что за доказательство?

— Что ночью тринадцатого числа брат был в той самой комнате, в которой я ночевал сегодня, — ответил Уимзи.

— Ложь! — Миссис Граймторп поморщилась, как от боли. — Вам не удастся это доказать. Он будет это отрицать. И я буду это отрицать.

— Так его здесь не было?

— Не было.

— В таком случае каким образом вот это попало в щель оконной рамы?

При виде письма женщина пошатнулась и осела на стол, черты лица исказила гримаса страха.

— Нет! Нет! Нет! Неправда! Боже, помоги!

— Тсс… — властно приказал Уимзи. — Нас могут услышать. — Он поднял ее на ноги. — Говорите правду, и мы попробуем найти выход. Он здесь был той ночью?

— Вы же знаете.

— Когда он пришел?

— В четверть первого.

— Кто его впустил?

— У него были ключи.

— Когда он вас покинул?

— Вскоре после двух.

— Так. Все совпадает. Три четверти часа на то, чтобы добраться сюда, и три четверти часа на то, чтобы возвратиться обратно. Это он засунул в окно, чтобы не стучала рама?