Дороти Л. Сэйерс - Почерк убийцы

— Ты стал слишком впечатлительным, Нобби, — сказал Паркер.

— Колокола действительно производят очень сильное впечатление, — сказал Уимзи. — Продолжайте, Дантон.

— Мне тогда показалось, что я простоял несколько часов, пока колокол не замолчал. Хотя, наверное, прошло не более двух минут. Когда все стихло, я открыл глаза и быстро пошел вниз по лестнице. Фонарь я выронил, когда задел колокол. Спичек у меня не было, так что искать я его не стал. В общем, спускался я в кромешной темноте. Лестница на колокольне очень старая и узкая, а ступеньки — крутые и скользкие. Пару раз я даже падал. Слава Богу, что тот человек, который унес тело Декона, оставил все двери открытыми, и не пришлось возиться с отмычками. Когда я спустился с колокольни, я быстро пошел через зал храма к выходу. На полпути я неожиданно наткнулся на какой-то металлический горшок, опрокинул его и наделал много шума.

— Скорее всего, это был латунный кувшин для цветов, — сказал Уимзи.

— Не понимаю, зачем его туда поставили, — продолжил Крантон. — Когда я, наконец, вышел из церкви, я осторожно прокрался через кладбище к воротам и убежал. Я бежал так быстро, как только мог. У Вайлдерспинов я оставил свою зубную щетку и рубашку, но возвращался к ним, да и вообще в эту деревню, я не собирался. Знаете, я бежал оттуда так, будто бежал от дьявола. Это проклятое место. Я старался бежать по лужам и канавам, чтобы не оставлять следов. Было очень холодно, но тогда я даже не чувствовал этого. Добежав до какой-то железнодорожной станции, я нашел поблизости заброшенный сарай, в котором и просидел до утра. Первым же поездом я уехал. Я не знал, как называется станция, на которой я сел на поезд, но потом я узнал, что она находилась примерно в пятнадцати милях от деревни.

Когда я приехал в Лондон, я понял, что я сильно простудился и серьезно болен. Видите, я до сих пор не могу оправиться, да и, думаю, вряд ли теперь когда-нибудь избавлюсь от последствий болезни. Вот и вся история. Я клянусь вам, джентльмены, что все это чистая правда. Да, еще я забыл сказать, что когда вернулся в Лондон, я понял, что потерял шифр. Но раз вы нашли его на колокольне, значит, я просто выронил его из кармана, когда доставал фонарь. Поверьте, я не убивал Декона. В первый раз я не рассказал вам правды потому, что понимал, что вы вряд ли поверите…

— Что ж, — сказал Паркер, — пусть это будет вам хорошим уроком. После всего этого, надеюсь, вы поймете, что не стоит но ночам лазить на колокольни, да и вообще лучше держаться от них подальше.

— Да, конечно, — ответил Нобби. — Теперь у меня каждый раз по коже бегают мурашки, когда я вижу церкви с колокольнями. Этой истории мне хватит на всю жизнь. Больше никогда не переступлю порог церкви.

Уимзи еще ни разу не видел в глазах человека столько отчаяния, сколько было во взгляде Вилли Тодея. Он напоминал зверя, загнанного в угол, или птицу, у которой подрезаны крылья. Мэри же хоть и была напугана, но по ее взгляду было видно, что она не сдается, что она готова бороться и отстаивать свою правду. А вот Вилли явно сдался.

— А теперь вы, двое, — сказал старший инспектор Бланделл. — Мы готовы выслушать то, что вы хотите нам рассказать в свое оправдание.

— Мы ничего плохого не сделали, чтобы оправдываться, — сказала Мэри.

— Подожди, Мэри, дай я сам, — сказал Вилли и обратился к старшему инспектору. — Что ж, я так понимаю, вы выяснили что-то по поводу Декона. Вы знаете, что он обманул и предал нас, и мы пытались восстановить справедливость. Вы знаете, Мэри и так натерпелась разных разговоров, вопросов и сплетен. И мы решили, что на данный момент лучшим решением было бы уехать из этой деревни. Мы понимали что все жители поселка только рады узнать что-нибудь, что может скомпрометировать нас. Поэтому мы не стали дожидаться того, когда поползут очередные слухи, и уехали. И что в этом плохого? Нам что, нельзя было уезжать? Мы ни в чем не виноваты. Что у вас есть против нас? Мы имеем право делать то, что хотим. Я не хочу, чтобы допрашивали Мэри, оставьте ее в покое.

— Понимаешь, Вилли, — сказал Бланделл, — закон есть закон. Декон, конечно, был подлецом. Но его убили, и моя работа — выяснить, кто это сделал, и наказать виновника. Никто не вправе учинять самосуд.

— Я не буду больше ничего говорить на эту тему, — сказала Вилли Тодей. — Но будет жестоко, если Мэри и меня…

— Минутку, — вмешался Уимзи. — Я думаю, вы еще не осознали, в каком положении вы находитесь, Тодей. Дело в том, что мы сейчас обсуждаем не вопрос о вашем браке — мы говорим о том, что Декон был убит, и многие факты говорят о том, что причастны к убийству именно вы. Это значит, что мы предъявляем вам официальное обвинение, и если вас будут судить, то и вашей жене придется давать показания. Хотя, конечно, она не обязана свидетельствовать против мужа. Тем не менее, я советую вам рассказать все сейчас, чтобы мы больше не беспокоили ее допросами. Если вы, конечно, действительно хотите, чтобы миссис Тодей оставили в покое.

— Да, да. Я понимаю. Да. Этого следовало ожидать. Эта история должна была когда-то закончиться. Он погубил мою бедную Мэри. Однажды он уже довел ее до скамьи подсудимых. Он обокрал ее, он лишил ее доброго имени, а наших малышей сделал незаконнорожденными. И если и был на земле человек, который заслужил того, чтобы его убили, то это был Декон. Будь он проклят. Я надеюсь, сейчас он горит в аду.

— Возможно, так и есть, — сказал Уимзи, — но вы понимаете, что если вы сейчас не расскажете нам всей правды…

— Мне больше нечего вам сказать, — ответил Тодей. — Моя жена — а Мэри моя жена перед лицом Господа — она никогда ничего не знала обо всем этом. Ничего. И сейчас она ничего не знает, ничего, кроме имени человека, закопанного в ту могилу. И это правда.

— Хорошо, — сказал Бланделл, — но вам придется доказать это.

— Это не совсем правда, — сказал Уимзи, — но доказать это можно. Миссис Тодей…

Женщина с надеждой посмотрела на Уимзи.

— Когда вы поняли, что ваш первый муж был жив и что ваш брак с Вильямом Тодеем, соответственно, недействителен?

— Я поняла это только на прошлой неделе, после нашего с вами разговора, милорд.

— После того, как я показал вам письмо, написанное рукой Декона?

— Да, милорд.

— Но как же тогда?.. — начал старший инспектор. Однако Уимзи не дал ему договорить и продолжил свою мысль.

— Значит, тогда же вы поняли, что человек, которого обнаружили в могиле леди Торпс — Декон.

— Да, я подумала тогда об этом. Вообще после нашего разговора я поняла многое, чего не понимала и не знала раньше.

— У вас раньше никогда не было сомнений в том, что Декон погиб в 1918 году?

— Нет, милорд. До нашего с вами разговора я была в этом уверена. Если бы это было не так, я бы никогда не вышла замуж на Вилли.

— Вы регулярно посещаете церковь?

— Да, милорд.

— Однако в прошлое воскресенье вы не были на службе.

— Да, милорд. Я не могла прийти… не могла переступить порог храма, зная, что мы с Вилли… что наш брак недействителен.

— Понятно. Простите, мистер Бланделл, что перебил вас.

— Что ж, хорошо, — сказал Бланделл. — Но, миссис Тодей, почему вы не сказали, что узнали почерк мужа, когда лорд Питер показал вам письмо?

— Я испугалась… я хотела сказать, но передумала… я испугалась…

— Ясно. Вы испугались, что если признаетесь, то у Вилли будут проблемы, да? А теперь, Мэри, послушайте, вот что меня интересует. Как вы поняли, что письмо было написано недавно, а, например, не много лет назад? Почему вы тогда так быстро сделали вывод о том, что ваш муж не погиб тогда, в тысяча девятьсот восемнадцатом? Почему вы сразу подумали, что тело, обнаруженное в могиле леди Торпс, принадлежит вашему мужу? Прошу вас, ответьте правду.

— Я не знаю… — тихо ответила Мэри. — Я не могу объяснить, почему сразу подумала об этом.

— Хорошо, — сказал старший инспектор, — но все же постарайтесь подумать и ответить на вопрос, почему вы так подумали? Что подтолкнуло вас к этой мысли? Может быть, потому, что Вилли вам рассказывал что-нибудь? Или вы раньше видели это письмо и знали…

— Нет, нет!

— А я бы на вашем месте признался. Понимаете, если бы вы ничего не знали, у вас не было бы причин отрицать, что вы узнали почерк мужа. Вы прекрасно знали, когда было написано это письмо, ведь так?

— Это неправда.

— Бланделл, подождите, я думаю, что здесь вы можете ошибаться, — вмешался Уимзи. — Послушайте, если бы миссис Тодей все знала заранее, тогда почему она не пошла в церковь именно в то воскресенье? Я хочу сказать, что если бы она знала, что ее муж жив, она бы не отреагировала таким образом в этот раз. В таком случае она и раньше бы не ходила в храм. Понимаете, о чем я?

— Что ж, — ответил старший инспектор, — а что тогда с Вилли? Может, это он рассказал вам что-нибудь? Неужели вы скажете, что он тоже ничего не знал?

— Миссис Тодей, объясните, пожалуйста, — поддержал вопрос Бланделла Уимзи.

Мэри Тодей явно колебалась, не зная, что ответить.

— Я не могу вам этого рассказать, — наконец сказала она.

— Что значит — не можете?! — воскликнул Бланделл. — Ладно, хорошо, скажите тогда…

— Мэри, не говори ничего, — сказал Вилли. — Не отвечай. Ничего не говори. Они только вывернут твои слова так, что все обернется против тебя. Нам нечего больше вам сказать. Хватит, достаточно вопросов. Достаточно.

— Не думаю, — сказал Уимзи. — Разве вы не понимаете, что если вы расскажете нам всю правду, и мы поймем, что ваша жена действительно ничего не знает, то мы перестанем задавать вопросы. Более того, если вы поможете следствию, мы обещаем, что поможем вам с официальным восстановлением и переоформлением вашего брака. Мы же понимаем, что кто-то из вас определенно владел информацией. Иначе бы вы, Мэри, не сделали бы тогда столь поспешный вывод о том что обнаруженное тело принадлежит вашему первому мужу. Если вы, Вильям, будете утверждать, что ничего не знали и никак не причастны к происшедшему, тогда у меня появляются основания думать, что виновна в случившемся ваша жена. Могу предположить и другую ситуацию. К примеру, Мэри знала о том, что ее первый муж жив, и в тот день решила рассказать вам об этом, ну, а вы сказали, что не пойдете в храм с женщиной, которая…