Дверь следующего купе была закрыта, Его занимала княгиня Драгомирова. Они постучались и в ответ услышали глубокое контральто княгини:

— Войдите.

Мосье Бук выступил в роли посредника. Вежливо и почтительно он объяснил цель их прихода.

Княгиня выслушала его молча: ее крохотное жабье личико было бесстрастно.

— Если это необходимо, господа, — сказала она спокойно, когда мосье Бук изложил просьбу Пуаро, — то не о чем и говорить. Ключи у моей горничной. Она вам все покажет.

— Ваши ключи всегда у горничной, мадам? — спросил Пуаро.

— Разумеется, мосье.

— А если ночью на границе таможенники потребуют открыть один из чемоданов?

Старуха пожала плечами:

— Это вряд ли вероятно, но в таком случае проводник приведет мою горничную.

— Значит, вы ей абсолютно доверяете, мадам?

— Я уже говорила вам об этом, — спокойно сказала княгиня. — Я не держу у себя людей, которым не доверяю.

— Да, — сказал Пуаро задумчиво, — в наши дни преданность не так уж часто встречается. Так что, пожалуй, лучше держать неказистую служанку, которой можно доверять, чем более шикарную горничную, элегантную парижанку, к примеру.

Темные проницательные глаза княгини медленно поднялись на него:

— На что вы намекаете, мосье Пуаро?

— Я, мадам? Ни на что.

— Да нет же. Вы считаете — не так ли? — что моими туалетами должна была бы заниматься элегантная француженка?

— Это было бы, пожалуй, более естественно, мадам.

Княгина покачала головой.

— Шмидт мне предана. — Последнее слово она особо подчеркнула. — А преданность — бесценна.

Прибыла горничная с ключами. Княгиня по-немецки велела ей распаковать чемоданы и помочь их осмотреть. Сама же вышла в коридор и стала глядеть в окно на снег. Пуаро вышел вместе с княгиней, предоставив мосье Буку обыскать багаж.

Княгиня с грустной улыбкой поглядела на Пуаро:

— А вас, мосье, не интересует, что у меня в чемоданах?

Пуаро покачал головой:

— Это чистая формальность, мадам.

— Вы в этом уверены?

— В вашем случае — да.

— А ведь я знала и любила Соню Армстронг. Что вы об этом думаете? Что я не стану пачкать рук убийством такого негодяя, как Кассетти? Может быть, вы и правы.

Минуту-две она молчала. Потом сказала:

— А знаете, как бы я поступила с таким человеком, будь на то моя воля? Я бы позвала моих слуг и приказала: «Засеките его до смерти и выкиньте на свалку!» Так поступали в дни моей юности, мосье.

Пуаро и тут ничего не сказал.

— Вы молчите, мосье Пуаро. Интересно знать, что вы думаете? — с неожиданной горячностью сказала княгиня.

Пуаро посмотрел ей в глаза.

— Я думаю, мадам, — сказал он, — что у вас сильная воля, чего никак не скажешь о ваших руках.

Она поглядела на свои тонкие, обтянутые черным шелком, унизанные кольцами пальцы, напоминающие когти.

— Это правда, — сказала княгиня, — руки у меня очень слабые. И я не знаю, радоваться этому или огорчаться. — И, резко повернувшись, ушла в купе, где ее горничная деловито запаковывала чемоданы.

Извинения мосье Бука княгиня оборвала на полуслове.

— Нет никакой необходимости извиняться, мосье, — сказала она. — Произошло убийство. Следовательно, эти меры необходимы. Только и всего.

— Вы очень любезны, мадам.

Они откланялись — княгиня в ответ слегка кивнула головой.

Двери двух следующих купе были закрыты. Мосье Бук остановился и почесал в затылке:

— Вот черт, это грозит неприятностями. У них дипломатические паспорта: их багаж досмотру не подлежит.

— Таможенному досмотру — нет, но когда речь идет об убийстве…

— Знаю. И тем не менее я бы хотел избежать международных осложнений…

— Не огорчайтесь, друг мой. Граф и графиня разумные люди и все поймут. Видели, как была любезна княгиня Драгомирова?

— Она настоящая аристократка. И хотя эти двое — люди того же круга, граф показался мне человеком не слишком покладистым. Он был очень недоволен, когда вы настояли на своем и допросили его жену. А обыск разозлит его еще больше. Давайте, э-э… давайте обойдемся без них? Ведь в конце концов какое они могут иметь отношение к этому делу? Зачем мне навлекать на себя ненужные неприятности?

— Не могу с вами согласиться, — сказал Пуаро. — Я уверен, что граф Андрени поступит разумно. Во всяком случае, давайте хотя бы попытаемся.

И прежде чем мосье Бук успел возразить, Пуаро громко постучал в дверь тринадцатого купе.

Изнутри крикнули: «Войдите!»

Граф сидел около двери и читал газету. Графиня свернулась клубочком в углу напротив. Под головой у нее лежала подушка, — казалось, она спит.

— Извините, граф, — начал Пуаро. — Простите нас за вторжение. Дело в том, что мы обыскиваем багаж всех пассажиров, В большинстве случаев это простая — однако необходимая — формальность. Мосье Бук предполагает, что, как дипломат, вы праве требовать, чтобы вас освободили от обыска.

Граф с минуту подумал.

— Благодарю вас, — сказал он. — Но мне, пожалуй, не хотелось бы, чтобы для меня делали исключение. Я бы предпочел, чтобы наши вещи обыскали точно так же, как багаж остальных пассажиров. Я надеюсь, ты не возражаешь, Елена? — обратился он к жене.

— Нисколько, — без малейших колебаний ответила графиня.

Осмотр произвели быстро и довольно поверхностно. Пуаро, видно, конфузился; он то и дело отпускал не имеющие отношения к делу замечания.

Так, например, поднимая синий сафьяновый чемодан с вытисненными на нем короной и инициалами графини, он сказал:

— На вашем чемодане отсырела наклейка, мадам.

Графиня ничего не ответила. Во время обыска она сидела, свернувшись клубочком, в углу, и со скучающим видом смотрела в окно. Заканчивая обыск, Пуаро открыл шкафчик над умывальником и окинул беглым взглядом его содержимое — губку, крем, пудру и бутылочку с надписью «Трионал». После взаимного обмена любезностями сыскная партия удалилась.

За купе венгров шли купе миссис Хаббард, купе убитого и купе Пуаро, поэтому они перешли к купе второго класса. Первое купе — места одиннадцать и двенадцать — занимали Мэри Дебенхэм (когда они вошли, она читала книгу) и Грета Ольсон (она крепко спала, но от стука двери вздрогнула и проснулась). Пуаро, привычно извинившись, сообщил дамам о том, что у них будет произведен обыск. Шведка всполошилась, Мэри Дебенхэм осталась безучастной.

Пуаро обратился к шведке:

— С вашего разрешения, мадемуазель, прежде всего займемся вашим багажом, после чего я бы попросил вас осведомиться, как чувствует себя наша миссис Хаббард. Мы перевели ее в соседний вагон, но она никак не может оправиться после своей находки. Я велел отнести ей кофе, но мне кажется, что она из тех людей, которым прежде всего нужен собеседник.

Добрая шведка тотчас же преисполнилась сочувствия. Да, да, она сразу пойдет к американке. Конечно, такое ужасное потрясение, а ведь бедная дама и без того расстроена и поездкой, и разлукой с дочерью. Ну конечно же, она немедленно отправится туда… ее чемодан не заперт… и она обязательно возьмет с собой нашатырный спирт.

Шведка опрометью кинулась в коридор. Осмотр ее пожитков занял мало времени. Они были до крайности убоги. Она, видно, еще не обнаружила пропажу проволочных сеток из шляпной коробки.

Мисс Дебенхэм отложила книгу и стала наблюдать за Пуаро. Она беспрекословно отдала ему ключи от чемодана, а когда чемодан был открыт, спросила:

— Почему вы отослали ее, мосье Пуаро?

— Отослал? Чтобы она поухаживала за американкой, для чего же еще?

— Отличный предлог, но тем не менее только предлог.

— Я вас не понимаю, мадемуазель.

— Я думаю, вы прекрасно меня понимаете, — улыбнулась она. — Вы хотели поговорить со мной наедине. Правда?

— Я ничего подобного не говорил, мадемуазель.

— И не думали? Да нет, вы об этом думали, верно?

— Мадемуазель, у нас есть пословица…

— Qui s'excuse s'accuse[136] — вы это хотели сказать? Признайте, что я не обделена здравым смыслом и наблюдательностью. Вы почему-то решили, будто мне что-то известно об этом грязном деле — убийстве человека, которого я никогда в жизни не видела.

— Чистейшая фантазия, мадемуазель.

— Нет, вовсе не фантазия. И мне кажется, мы тратим время попусту — скрываем правду, кружимся вокруг да около, вместо того чтобы прямо и откровенно перейти к делу.

— А вы не любите тратить время попусту? Вы любите хватать быка за рога? Вам нравятся откровенность и прямота? Что ж, буду действовать с излюбленной вами прямотой и откровенностью и спрошу, что означают некоторые фразы, которые я случайно подслушал по пути из Сирии. В Конье я вышел из вагона, как говорят англичане, «порастянуть ноги». Было тихо, я услышал голоса — ваш и полковника. Вы говорили ему: «Сейчас не время. Когда все будет кончено… И это будет позади…» Что означали ваши слова, мадемуазель?

— Вы думаете, я имела в виду убийство? — спокойно спросила она.

— Здесь вопросы задаю я, мадемуазель.

Она вздохнула и задумалась.

— В этих словах был свой смысл, мосье, — сказала она через минуту, словно очнувшись от сна, — но какой — этого я вам сказать не могу. Могу только дать честное слово, что я и в глаза не видела Рэтчетта, пока не села в поезд.

— Так… Значит, вы отказываетесь объяснить эти слова?

— Да… Если вам угодно поставить вопрос так — отказываюсь. Речь шла об… об одном деле, которое я взялась выполнить.

— И вы его выполнили?

— Что вы хотите сказать?