Агата Кристи - Почему же не Эванс? Убийство в восточном экспрессе. Трагедия в трех актах. Разбитое зеркало

— Я спрашиваю о полковнике Армстронге. О том, что женился на американке. О том, чью дочь похитили и убили.

— А, припоминаю, читал об этом в газетах, чудовищное преступление. Нет, я не знаком с ним. Хотя, конечно, слышал о нем. Тоби Армстронг. Славный малый. Общий любимец. Отлично служил. Награжден крестом Виктории.

— Человек, которого убили прошлой ночью, был виновен в гибели ребенка Армстронгов.

Лицо Арбэтнота посуровело:

— Я считаю, что этот негодяй получил по заслугам, хотя лично я предпочел бы, чтобы его повесили по приговору суда. Хотя в Америке, кажется, сажают на электрический стул?

— Следовательно, полковник Арбэтнот, вы за правосудие и против личной мести?

— Разумеется, не можем же мы поощрять кровную месть или пырять друг друга кинжалами, как корсиканцы или мафия, — сказал полковник. — Говорите что хотите, а, по-моему, суд присяжных — система вполне разумная.

Пауро минуту-другую задумчиво глядел на полковника.

— Да, — сказал он, — я так и думал, что вы придерживаетесь такой точки зрения. Ну что ж, полковник, у меня больше нет вопросов. Скажите, а вы не помните ничего такого, что показалось бы вам прошлой ночью подозрительным или, скажем так, кажется вам подозрительным теперь, ретроспективно. Ну, хоть сущий пустяк?

Полковник Арбэтнот задумался.

— Нет, — сказал он. — Ничего. Вот разве… — И он замялся.

— Пожалуйста, продолжайте, умоляю вас.

— Это же абсолютная чепуха, — сказал полковник неохотно, — но раз уж вы сказали — хоть сущий пустяк..

— Да, да, продолжайте.

— Да нет, это действительно пустяк. Но раз уж вас так интересуют пустяки, скажу. Возвращаясь к себе, я заметил, что дверь купе через одно от моего, да вы знаете, последняя дверь по коридору…

— Знаю, дверь купе номер шестнадцать.

— Ну, так вот, эта дверь была неплотно прикрыта. И сквозь щель украдкой выглядывал какой-то человек. Увидев меня, он тут же захлопнул дверь. Конечно, это абсолютная чепуха, но меня это удивило. Я хочу сказать, все открывают дверь и высовывают голову, когда им нужно выглянуть в коридор, но он делал это украдкой, как будто не хотел, чтобы его заметили. Поэтому я и обратил на него внимание.

— М-да, — сказал Пуаро неуверенно.

— Я же вам говорил, это абсолютная чепуха, — засмущался Арбэтнот. — Но вы знаете, раннее утро, тишина, и мне почудилось в этом что-то зловещее — настоящая сцена из детективного романа. Впрочем, все это ерунда.

Он встал.

— Что ж, если я вам больше не нужен…

— Благодарю вас, полковник, у меня все.

Полковник ушел не сразу. Он явно перестал гневаться на паршивого французишку, посмевшего допрашивать британца.

— Так вот, что касается мисс Дебенхэм… — сказал он неловко. — Можете мне поверить: она тут ни при чем. Она настоящая pukka sahib[131],— вспыхнул и ушел.

— Что значит pukka sahib? — полюбопытствовал доктор Константин.

— Это значит, — сказал Пуаро, — что отец и братья мисс Дебенхэм обучались в тех же школах, что и полковник.

— Только и всего… — Доктор Константин был явно разочарован. — Значит, это не имеет никакого отношения к преступлению?

— Ни малейшего, — сказал Пуаро.

Он ушел в свои мысли, рука его машинально постукивала по столу.

— Полковник Арбэтнот курит трубку, — вдруг сказал он. — В купе Рэтчетта я нашел ершик для трубки. А мистер Рэтчетт курил только сигары.

— И вы думаете…

— Пока он один признался, что курит трубку. И он знал полковника Армстронга понаслышке и, не исключено, что знал его лично, хотя и отрицает это.

— Значит, вы считаете возможным…

Пуаро затряс головой:

— Нет, нет, это невозможно… никак невозможно… Чтобы добропорядочный, недалекий, прямолинейный англичанин двенадцать раз кряду вонзил в своего врага нож! Неужели вы, мой друг, не чувствуете, насколько это неправдоподобно?

— Это все психологические выкрутасы, — сказал мосье Бук.

— Психологию надо уважать. У нашего преступления свой почерк, и это никоим образом не почерк полковника Арбэтнота. А теперь, — сказал Пуаро, — допросим следующего свидетеля.

На этот раз мосье Бук не стал называть итальянца. Но он хотел, чтобы вызвали именно его.

Последним из пассажиров первого класса вызвали мистера Хардмана — здоровенного, огненно-рыжего американца, обедавшего за одним столом с итальянцем и лакеем.

Он вошел в вагон, перекатывая во рту жевательную резинку. На нем был пестрый клетчатый костюм и розовая рубашка, в галстуке сверкала огромная булавка. Его большое мясистое лицо с грубыми чертами казалось добродушным.

— Привет, господа, — сказал он. — Чем могу служить?

— Вы уже слышали об убийстве, мистер э… Хардман?

— Ага. — И он ловко перекатил резинку к другой щеке.

— Так вот, нам приходится беседовать со всеми пассажирами.

— Лично я не против. Наверное, без этого не обойтись.

Пуаро посмотрел на лежащий перед ним паспорт:

— Вы — Сайрус Бетман Хардман, подданный Соединенных Штатов, сорока одного года, коммивояжер фирмы по продаже лент для пишущих машинок?

— Так точно, это я.

— Вы едете из Стамбула в Париж?

— Верно.

— Причина поездки?

— Дела.

— Вы всегда ездите в первом классе, мистер Хардман?

— Да, сэр, — подмигнул американец, — мои путевые издержки оплачивает фирма.

— А теперь, мистер Хардман, перейдем к событиям прошлой ночи.

Американец кивнул.

— Что вы можете рассказать нам о них?

— Решительно ничего.

— Очень жаль. Но, может быть, вы сообщите нам, мистер Хардман, что вы делали вчера после обеда?

Похоже, американец в первый раз не нашелся с ответом.

— Извините меня, господа, — наконец, сказал он, — но кто вы такие? Введите меня в курс дела.

— Это мосье Бук, директор компании спальных вагонов. А этот господин — доктор, он обследовал тело.

— А вы?

— Я Эркюль Пуаро. Компания пригласила меня расследовать убийство.

— Слышал о вас, — сказал мистер Хардман. Минуту, от силы две он колебался. — Я думаю, — сказал он наконец, — лучше выложить все начистоту.

— Разумеется, вы поступите весьма благоразумно, изложив нам все, что вам известно, — сухо сказал Пуаро.

— Да я бы много чего вам наговорил, если б что знал. Но я ничего не знаю. Ровным счетом ничего, как я уже и говорил вам. А ведь мне полагается знать. Вот что меня злит. Именно мне и полагается все знать.

— Объяснитесь, пожалуйста, мистер Хардман.

Мистер Хардман вздохнул, выплюнул резинку, сунул ее в карман. В тот же момент весь его облик переменился. Водевильный американец исчез, на смену ему пришел живой человек. Даже гнусавый акцент и тот стал более умеренным.

— Паспорт поддельный, — сказал он, — а на самом деле я вот кто. — И он перебросил через стол визитную карточку.

Пуаро долго изучал карточку, и мосье Бук в нетерпении заглянул через плечо.

Пуаро знал агентство Макнейла — одно из самых известных и уважаемых частных агентств Нью-Йорка.

— А теперь, мистер Хардман, — сказал он, — расскажите нам, что сие означает.

— Сейчас. Значит, дело было так. Я приехал в Европу — шел по следу двух мошенников, никакого отношения к этому убийству они не имели. Погоня закончилась в Стамбуле. Я телеграфировал шефу, получил распоряжение вернуться и уже было собрался в Нью-Йорк, как получил вот это.

Он протянул письмо. На фирменном листке отеля «Токатлиан».

— Ну и что?

— Я явился в указанное время, и мистер Рэтчетт посвятил меня в свои опасения, показал парочку угрожающих писем.

— Он был встревожен?

— Делал вид, что нет, но, похоже, перепугался насмерть. Он предложил мне ехать в Париж тем же поездом и следить, чтобы его не пристукнули. И я, господа, поехал вместе с ним, но, несмотря на это, его все-таки пристукнули. Крайне неприятно. Такое пятно на моей репутации.

— Он вам сказал, что вы должны делать?

— Еще бы! Он все заранее обмозговал. Он хотел, чтобы я занял соседнее с ним купе, но с этим делом ничего не вышло. Мне удалось достать только купе номер шестнадцать, да и то с огромным трудом. По-моему, проводник хотел попридержать его. Но не будем отвлекаться. Осмотревшись, я решил, что шестнадцатое купе — отличный наблюдательный пункт. Впереди стамбульского спального вагона шел только вагон-ресторан, переднюю дверь на платформу ночью запирали на засов, так что, если б кому и вздумалось пробраться в вагон, он мог выйти только через заднюю дверь или через другой вагон, а значит, в любом случае ему не миновать меня.

— Вам, по всей вероятности, ничего не известно о личности предполагаемого врага мистера Рэтчетта?

— Ну, как он выглядит, я знал. Мистер Рэтчетт мне его описал.

— Что? — спросили все в один голос.

— По описанию старика, это мужчина небольшого роста, — продолжал Хардман, — темноволосый, с писклявым голосом. И еще старик сказал, что вряд ли этот парень нападет на него в первую ночь пути. Скорее, на вторую или на третью.

— Значит, кое-что он все-таки знал, — сказал мосье Бук.