— У меня халат из золотистого шифона. А это так важно? — засмеялась она.

— Очень важно, мадам.

— Скажите, вы действительно сыщик? — спросила графиня.

— Да, мадам, ваш покорный слуга сыщик.

— А я думала, что, пока мы едем по Югославии, полицейских в поезде не будет. Они появятся только в Италии.

— Я не имею никакого отношения к югославской полиции, мадам. Я сыщик международного класса.

— Вы служите Лиге наций[126], мосье?

— Я служу миру, мадам, — Пуаро приосанился. — В основном я работаю в Лондоне, — продолжал он и спросил, переходя на английский: — Вы говорите по-английски?

— Отшень плехо! — сказала она с прелестным акцентом.

Пуаро снова поклонился:

— Не смею вас больше задерживать, мадам. Как видите, это было не так уж страшно.

Она улыбнулась, кивнула и вышла из вагона.

— Красивая женщина, — сказал мосье Бук одобрительно и вздохнул. — Однако этот разговор нам ничего не дал.

— Да, эта пара ничего не видела и не слышала.

— Но теперь мы пригласим наконец итальянца.

Пуаро ответил не сразу. Его внимание было поглощено жирным пятном на паспорте венгерского дипломата.

Глава 8

Показания полковника Арбэтнота

Пуаро тряхнул головой и вышел из глубокой задумчивости. Глаза его, встретившись с горящим любопытством взглядом мосье Бука, лукаво сверкнули.

— Дорогой друг, — сказал он, — видите ли, я стал, что называется, снобом! — и поэтому считаю, что сначала необходимо заняться первым классом, а потом уже вторым. Так что теперь я думаю пригласить импозантного полковника.

После Нескольких вопросов выяснилось, что познания полковника во французском весьма ограничены, и Пуаро перешел на английский. Уточнив имя полковника, его фамилию, домашний адрес и армейскую должность, Пуаро продолжал:

— Скажите, вы едете из Индии домой, на побывку, или, как мы говорим, «еп permission»?[127]

Полковник Арбэтнот не проявил никакого интереса к тому, что и как называют презренные французишки, и ответил с подлинно британской краткостью:

— Да.

— Но вы не воспользовались судами Восточной линии?[128]

— Нет.

— Почему?

— Я предпочел отправиться поездом по причинам личного характера. «Что, получил? — говорил весь его вид. — Это тебя научит не приставать к людям, нахал ты этакий!»

— Вы ехали из Индии, нигде не останавливаясь?

— Я остановился на одну ночь в Уре[129] и на три дня в Багдаде у старого приятеля — он служит там, — сухо ответил полковник.

— Вы пробыли три дня в Багдаде. Насколько мне известно, эта молодая англичанка, мисс Дебенхэм, тоже едет из Багдада. Вы там с ней не встречались?

— Нет. Я познакомился с мисс Дебенхэм по дороге из Киркука в Ниссибин.

Пуаро наклонился к собеседнику и с нарочитым иностранным акцентом вкрадчиво сказал:

— Мосье, я хочу обратиться к вам с прошением. Вы и мисс Дебенхэм — единственные англичане в поезде. Мне необходимо знать ваше мнение друг о друге.

— В высшей степени неподобающая просьба, — холодно сказал полковник.

— Вовсе нет. Видите ли, преступление скорее всего совершила женщина. На теле убитого обнаружено двенадцать ножевых ран. Даже начальник поезда сразу сказал: «Это дело рук женщины». Так вот, какова моя первоочередная задача? Тщательнейшим образом разузнать все о пассажирках вагона СТАМБУЛ — КАЛЕ. Но англичанок понять очень трудно. Они такие сдержанные. Поэтому в интересах правосудия я обращаюсь за помощью к вам, мосье. Скажите мне, что вы думаете о мисс Дебенхэм? Что вы о ней знаете?

— Мисс Дебенхэм, — сказал полковник с чувством, — настоящая леди.

— Благодарю вас, — сказал Пуаро с таким видом, будто ему все стало ясно. — Значит, вы считаете маловероятным, что она замешана в преступлении?

— Абсолютно нелепое предположение, — сказал Арбэтнот, — мисс Дебенхэм не была знакома с убитым. Впервые она увидела его здесь, в поезде.

— Она вам об этом говорила?

— Да. Она сразу обратила внимание на его неприятную внешность и поделилась этим впечатлением со мной. Если в убийстве замешана женщина, как вы считаете, без всяких, на мой взгляд, на то оснований, руководствуясь одними домыслами, могу вас заверить, что мисс Дебенхэм тут совершенно ни при чем.

— Вас, видно, это очень волнует, — улыбнулся Пуаро.

Полковник Арбэтнот смерил его презрительным взглядом:

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

Пуаро как будто смутился. Он опустил глаза и принялся ворошить бумаги.

— Мы отвлеклись, — сказал он. — Давайте перейдем к фактам. Преступление, как у нас есть основания полагать, произошло вчера ночью в четверть второго. По ходу следствия нам необходимо опросить всех пассажиров поезда и узнать, что они делали в это время.

— Разумеется. В четверть второго я, если память мне не изменяет, разговаривал с молодым американцем — секретарем убитого.

— Вот как. Вы пришли к нему в купе или он к вам?

— Я к нему.

— Вы имеете в виду молодого человека по фамилии Маккуин?

— Да.

— Он ваш друг или просто знакомый?

— Я никогда раньше его не видел. Вчера мы случайно перекинулись парой фраз и разговорились. Вообще-то мне американцы не нравятся; как правило, мне трудно найти с ними общий язык.

Пуаро улыбнулся, вспомнив гневные тирады Маккуина против «чопорных британцев».

— Но этот молодой человек сразу расположил меня к себе. Хотя он где-то нахватался дурацких идей о том, как наладить дела в Индии: в этом беда всех американцев. Они идеалисты и к тому же сентиментальны. Его заинтересовало то, что я ему рассказывал об Индии, ведь я почти тридцать лет провел там. И меня заинтересовали его рассказы о финансовом кризисе в Америке. Потом мы перешли к международному положению. Я очень удивился, когда поглядел на часы и обнаружил, что уже четверть второго.

— Вы закончили разговор в четверть второго?

— Да.

— Что вы делали потом?

— Пошел в свое купе и лег.

— Ваша постель была уже постелена?

— Да.

— Ваше купе — вот оно, номер пятнадцать — предпоследнее в противоположном ресторану конце вагона?

— Да.

— Где находился проводник, когда вы возвращались к себе в купе?

— Он сидел в конце вагона за столиком. Между прочим, как раз в тот момент, когда я входил к себе, его вызвал Маккуин.

— Зачем?

— Я полагаю, чтоб тот постелил ему постель. Когда я сидел у него, постель не была постелена.

— А теперь, полковник, я прошу вас вспомнить: когда вы разговаривали с Маккуином, кто-нибудь проходил мимо вас по коридору?

— Масса народу, должно быть, но я не следил за этим.

— Я говорю о последних полутора часах. Вы выходили в Виньковцах, верно?

— Да. Но всего на минуту. Стоял ужасный холод, мела метель, так что я был рад вернуться в эту душегубку, хотя вообще-то я считаю, что топят здесь непозволительно.

Мосье Бук вздохнул.

— На всех не угодишь, — сказал он. — Англичане открывают все окна, другие, наоборот, закрывают. Да, на всех не угодишь.

Ни Пуаро, ни Арбэтнот не обратили никакого внимания на его слова.

— А теперь, мосье, попытайтесь вернуться мыслями в прошлое, — попросил Пуаро. — Итак, на платформе холодно. Вы возвращаетесь в вагон. Располагаетесь в купе и закуриваете сигарету, а возможно, и трубку. — Пуаро запнулся.

— Я курил трубку, Маккуин — сигареты.

— Поезд отправляется. Вы курите трубку, обсуждаете положение дел в Европе, в мире. Уже поздно.

Почти все легли. Кто-нибудь проходил мимо вас? Подумайте.

Арбэтнот сдвинул брови.

— Трудно сказать, — произнес он наконец, — видите ли, я за этим не следил.

— Но вы же военный. Вы должны отличаться особой наблюдательностью. Вы наверняка многое замечаете, так сказать, сами того не замечая.

Полковник снова подумал и покачал головой.

— Не могу сказать. Не помню, чтобы кто-нибудь проходил мимо, разве что проводник. Нет, погодите, кажется, проходила какая-то женщина.

— Вы ее видели? Какая женщина — молодая, старая?

— Я не видел ее. Не смотрел в ту сторону. Просто до меня донесся шорох и запах духов.

— Духов. Хороших духов?

— Да нет, скорее плохих. Такой, знаете ли, запах, что издалека шибает в нос. Но учтите, — торопливо продолжал полковник, — это могло быть и раньше. Видите ли, как вы сами сказали, такие вещи замечаешь, сам того не замечая. И вот в течение вечера я отметил про себя: «Женщина… Ну и духи!» Но когда она прошла, точно не могу сказать, хотя… скорее всего, после Виньковцов.

— Почему?

— Помню, я почуял этот запах, как раз когда мы заговорили о пятилетке. Знаете, как бывает, запах духов навел меня на мысль о женщинах, а с женщин я перекинулся на положение женщин в России. А я помню, что до России мы добрались уже к концу разговора.

— Вы можете определить, когда это было, более точно?

— Н-нет. Где-то перед концом нашего разговора, примерно за полчаса.

— После того как поезд остановился?

Полковник кивнул:

— Да. Я почти в этом уверен.

— Что ж, перейдем к другому вопросу. Вы бывали в Америке, полковник?

— Никогда. И не имею ни малейшей охоты туда ехать.

— Вы были знакомы с полковником Армстронгом?

— Армстронг… Армстронг… Я знал двух или трех Армстронгов. В шестидесятом году служил Томми Армстронг — вы не о нем спрашиваете? Потом я знал Селби Армстронга — его убили на Сомме[130].