— По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки… да, сучки… из-за этой Кэймен, — выпалила в сердцах Франки.

— Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…

— Нечего было городить всякую чушь.

Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.

— Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?

— О'кей, босс, мой повелитель, — радостно отозвался Бобби.

И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах — о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.

— Что такое?

— Ничего. Просто кое-что вспомнил.

— Что же?

— Понимаешь, эта пара, Кэймены… они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью… и я уверил их, что он ничего не сказал.

— Ну?

— А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.

— Да, нынче ты не в самой блестящей форме.

— Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.

— Ну и что же он сказал? — полюбопытствовала Франки.

— «Почему же не Эванс?» — вот что.

— Как странно… И больше ничего?

— Он просто открыл глаза и сказал это… совершенно неожиданно… и умер, бедняга.

— Вот что, — сказала Франки, подумав. — По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.

— Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.

— А это все равно что ничего, — сказала Франки. — То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.

— Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?

— Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.

— Должно быть, ты права, — сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.

Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда — но ему было как-то не по себе.

Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:

«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.

Искренне Ваш Роберт Джоунз».

Через день он получил ответ:

«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.

С совершенным почтением Лео Кэймен».

Бобби почувствовал себя униженным.

Глава 6

Чем кончился пикник

Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:

«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию — один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, ты сумеешь как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому у чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старику заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет… а теперь еще и это.

Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.

Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.

На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.

Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.

— Черт возьми! — не сдержался Бобби.

— Бобби!

— Прости, папа. Забыл, что ты тут.

Мистер Джоунз прокашлялся.

— Позволь заметить…

Бобби почувствовал, что не вынесет этой, как правило, долгой отповеди.

Избежать ее удалось благодаря всего одной лишь фразе:

— Мне предлагают тысячу в год.

Викарий замер с открытым ртом, не зная, что на это сказать.

«Сразу забыл про свои нотации», — с удовлетворением подумал Бобби.

— Дорогой мой Бобби, я правильно тебя понял? Тебе предлагают тысячу в год? Тысячу?

— Мяч в лунке, па, — подтвердил Бобби.

— Быть этого не может, — сказал викарий.

Откровенное недоверие отца не обидело Бобби. Его собственное представление о стоимости его собственной персоны мало отличалось от отцовского.

— Похоже, это какие-то болваны, — охотно согласился он.

— А, собственно… кто они такие?

Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво уставился на листок. Потом дважды его прочел.

— Поразительно, — сказал он наконец. — В высшей степени поразительно.

— Ненормальные, — сказал Бобби.

— Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, — начал свою речь викарий. — Честность — вот что мы символизируем. Благодаря королевскому флоту наша порядочность стала известна всему свету. Слово англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который в любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности и преданности работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не усомнится в том, что англичанин будет вести только честную игру…

— И бить прямо в цель, — подхватил Бобби.

Викарий в сомнении посмотрел на сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция, однако что-то в тоне сына показалось ему неискренним.

Но молодой человек был совершенно серьезен.

— И все-таки, папа, почему именно я? — сказал он.

— То есть как почему именно ты?

— В Англии полным-полно англичан, — сказал Бобби. — Жизнерадостных и честных парней.

— Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.

— Да, похоже, — не очень уверенно сказал Бобби. — Но это, в сущности, не важно. Я не могу принять их предложение.

— Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?

— Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.

— С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.

— Признаться, случай нелегкий, — со вздохом сказал Бобби.

— Все твои ребяческие договоренности с молодым Бэджером никак нельзя принимать в расчет.

— А я принимаю.

— Молодой Бидон — личность совершенно безответственная. Насколько мне известно, для своих родителей он уже был источником значительных неприятностей и расходов.

— Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.

— Не везло… не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.

— Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом[19], или как там это еще называется.

— Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.

— Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.

Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».