Оба дома стояли вплотную один к другому и были соединены, как две половинки зародыша. Подвал дома Айверсона был точным слепком подвала Лэссера, за исключением его содержимого.

Айверсон сидел на пустом ящике из-под молочных бутылок и держался за раненую голову, в то время как полицейские пытались справиться с Уитсоном, который время от времени старался их сбросить. Тот полицейский, который стоял рядом в качестве наблюдателя, то и дело ударял Уитсона по ногам своей дубинкой, пока один из сидевших на негре полицейских не завопил:

— Черт возьми, Чарли, кончай! Каждый раз, как ты ударяешь этого ублюдка, он подскакивает.

— Я стараюсь его успокоить, — сказал Чарли и снова ударил Уитсона по подошве ноги.

— Прекрати, — сказал Карелла и подошел к лежащему негру, облепленному полицейскими. — Отпустите его.

— Он очень опасен, сэр, — сказал один из них.

— Отпустите его, — повторил Карелла.

— О’кей, сэр, — сказал полицейский, выступавший от имени остальных, и все они одновременно, словно по сигналу, отскочили от Уитсона и попятились, видя, что Уитсон поднялся на ноги и сжал кулаки, угрожающе сверкая глазами.

— Все в порядке, Сэм, — спокойно сказал Карелла.

— Кто сказал, что в порядке? — прорычал Сэм. — Я убью этого сукина сына.

— Ты никого не убьешь, Сэм. Сядь и успокойся. Я хочу знать, что здесь произошло.

— Уйдите с дороги, — сказал Сэм. — Это вас не касается.

— Сэм, я офицер полиции, — сказал Карелла.

— Я знаю, кто вы, — сказал Уитсон.

— Ладно. Мне позвонили и сказали, что ты пытался убить смотрителя здания. Это действительно так?

— Вам скоро еще позвонят, — сказал Уитсон. — И скажут, что я его уже убил.

Карелла не мог сдержаться и рассмеялся. Смех привел Уитсона в замешательство, он разжал кулаки и уставился на Кареллу с выражением полного недоумения.

— Что тут смешного? — спросил Уитсон.

— Я знаю, что это несмешно, Сэм, — ответил Карелла. — Давай присядем и поговорим.

— Он замахнулся на меня топором, — сказал Сэм, указывая на Айверсона.

Впервые с того момента, когда они спустились в подвал, до Кареллы и Хейвза дошло, что Айверсон вовсе не невинная жертва нападения. Если Уитсон был огромен, то и Айверсон не уступал ему в габаритах. Если Уитсон был способен сокрушить все на своем пути, то и Айверсон мог причинить такие же разрушения. Он сидел на ящике из-под молочных бутылок с кровоточащим порезом на голове, но этот порез нисколько не ослаблял ощущения исходящей от него огромной силы, подобно запаху дикого зверя. Когда Уитсон сделал жест в его сторону, Айверсон поднял глаза, и детективы вдруг почувствовали его настороженную напряженность, нервную энергию, которая исходила от него так же, как дурной запах его силы, и они подошли к нему с осмотрительностью, какой обычно не проявляли при виде раненого человека.

— Что значат его слова, Айверсон? — спросил Карелла.

— Он бредит, — ответил Айверсон.

— Он только что сказал, что вы замахнулись на него топором.

— Он бредит.

— А это что? — спросил Хейвз и, нагнувшись, поднял топор, лежавший на «полу подвала в нескольких футах от места, где сидел Айверсон. — Мне кажется, что это топор, Айверсон.

’— Да, это топор, — сказал Айверсон. — Я держу его здесь в подвале. Я пользуюсь им, когда надо что-нибудь разрубить.

— А почему он валяется на полу?

— Я, наверное, оставил его там, — сказал Айверсон.

— Он врет, — сказал Уитсон. — Когда он пошел на меня с топором, я ударил его, и он уронил топор там, на' полу. Вот почему он там валяется.

— Чем ты его ударил?

— Я схватил кочергу. Ударил его кочергой.

— Почему?

— Я же сказал. Он пошел на меня с топором.

— С чего бы это?

— Потому что он вонючий скупердяй, — сказал Уитсон, — вот почему.

Айверсон поднялся на ноги и сделал шаг в сторону Уитсона. Карелла встал между ними и крикнул:

— Сядьте! Что это значит, Айверсон?

— Я не знаю, что это значит. Он бредит.

— Хочет платить мне двадцать пять центов, — возмущенно сказал Уитсон. — Я послал его с его двадцатью пятью центами. Двадцать пять центов!

— О чем ты говоришь, Уитсон? — спросил Хейвз и обнаружил, что он все еще держит в руках топор. Он прислонил его к стенке ящика для, угля, и в это время Уитсон снова рванулся к Айверсону.

— Стой! Будь ты проклят! — вскрикнул Хейвз, и Уитсон остановился. — Что это за история с двадцатью пятью центами?

— Он сказал мне, что будет платить мне двадцать пять центов за колку дров. Я сказал ему, что он…

— Погоди, давай разберемся, — сказал Карелла. — Вы хотели, чтобы он колол дрова для вас, Айверсон?

Айверсон кивнул, не сказав ни слова.

— И вы предложили ему за это двадцать пять центов.

— Двадцать пять центов в час, — сказал Айверсон. — Я ему столько платил и раньше.

— Ага, поэтому я и перестал колоть дрова для тебя, вонючий скупердяй. Поэтому я перешел работать к мистеру Лэссеру.

— Но ты раньше работал у мистера Айверсона, так что ли? — спросил Хейвз.

— В прошлом году я у него работал, но он платил всего двадцать пять центов в час, а мистер Лэссер предложил мне пятьдесят в час, я ушел отсюда и пошел туда. Я ж не дурак.

— Это верно, Айверсон?

— Я давал ему больше работы, — сказал Айверсон. — Я платил меньше, но у него было больше работы, больше часов.

— Это было до того, как к мистеру Лэссеру перешли все ваши жильцы, — сказал Уитсон.

— Что это значит? — спросил Хейвз.

— Все жильцы из этого дома начали ходить за дровами в соседний дом. К мистеру Лэссеру.

Они теперь смотрели на Айверсона, на этого высоченного мужчину, у которого руки неуклюже висели вдоль туловища. Он покусывал губы, и глаза его тревожно бегали, словно у загнанного зверя.

— Это правда, мистер Айверсон? — спросил Карелла.

Айверсон не ответил.

— Мистер Айверсон, я хочу знать, правда ли это, — сказал Карелла.

— Да, да, правда, — сказал Айверсон.

— Все ваши жильцы начали покупать дрова у мистера Лэс- сера?

— Да, да, — сказал Айверсон. — Это ничего ие значит. Я хочу сказать, что я не…

Айверсон внезапно замолчал. В подвале воцарилась тишина.

— Что вы имели в виду, мистер Айверсон, когда сказали, что это ничего не значит?

— Ничего.

— Вы чтоио собирались сказать, мистер Айверсон?

— Я сказал все, что хотел сказать.

— Все ваши жильцы начали покупать дрова у Лэссера, правильно?

— Я уже сказал, да, да! Что вы от меня хотите? У меня идет кровь, почему вы мне задаете вопросы?

— И как вы на это реагировали?

— На что?

— На то, что те, кто покупал у вас дрова, ушли от вас?

— Я… видите ли… Я… Я не имел к этому никакого отношения.

— К чему?

— Я рассердился, конечно, но…

Айверсон снова замолчал. Он напряженно смотрел на Кареллу и Хейвза, которые наблюдали за ним спокойно и невозмутимо. И вдруг, по какой-то одному ему понятной причине, может быть, потому, что он не мог больше говорить с ними или понял, что попал в ловушку и она захлопнулась, выражение его лица изменилось, и на нем ясно отразилось принятое решение, так ясно, как будто оно было написано чернилами. Не говоря ни слова, он резко повернулся, протянул руку и схватил топор, который Хейвз приставил к стенке ящика для угля. Айверсон поднял топор легко, без всяких усилий, и начал размахивать им как битой в бейсболе, метясь в голову Кареллы, который едва успел увернуться.

— Ложись! — крикнул Хейвз, и Карелла бросился на пол и перекатился на левый бок, услышав в это время позади себя выстрел Хейвза, и успел вытащить свой «Смит-Весон» из кобуры, когда Хейвз выстрелил во второй раз. Он услышал, что кто-то застонал от боли, и тут увидел, что Айверсон стоит над ним, и большое пятно крови растекается спереди на его комбинезоне, а топор занесен высоко над головой, наверное, так, как он был занесен в ту пятницу, прежде чем он опустил его на голову Джорджа Лэссера. Карелла знал, что уже не успеет увернуться от удара, что топор занесен и через долю секунды опустился на него.

Уитсон рванулся, буквально перелетев в прыжке чуть ли не через весь подвал, и навалился всем своим огромным мускулистым торсом на громадного Айверсона. Последний отлетел назад, ударившись спиной о стенку топки, лезвие топора обрушилось на чугунную дверцу с устрашающим лязгом, и топор покатился по цементному полу. Айверсон снова потянулся за топором, но Уитсон отвел правую руку со сжатым кулаком и выбросил ее вперед, нанеся-удар сокрушающей силы, прямой и точный, и голова Айверсона откинулась назад, словно у него переломилась шея, и он рухнул на пол.

— Ты в порядке? — спросил Хейвз.

— Я в порядке, — ответил Карелла. — А ты, Сэм?

— Порядок, — сказал Уитсон.

— Он сделал это из-за дров, — с изумлением проговорил Хейвз. — Из-за грошовой выручки от продажи дров.

— Я сделал это из-за продажи дров, — сказал Айверсон. — Я сделал это потому, что он украл у меня доход от дров. Продавать дрова — это моя идея. До того, как я стал смотрителем дома 4113, все камины были заколочены досками и заштукатурены. Благодаря мне их снова начали топить, я дал тепло жильцам. Я первый придумал, что можно продавать дрова.

Джордж украл у меня этот бизнес.

Сперва он начал привозить большие бревна из загорода, где он жил вместе со своей ненормальной женой. Потом он переманил у меня подсобного рабочего, предложив ему пять- десять центов в час за рубку бревен, ясно, что тот согласился. Кто же не согласится? Мне было все равно, когда он продавал дрова своим жильцам, это его дом, там он может делать все что угодно. Но потом он начал продавать дрова моим жильцам, а это мне не нравилось.