Агата Кристи - Печальный кипарис

Что же отсюда следует? Если этот человек действительно залез в окно и отравил сандвичи… на что он рассчитывал? На то, что сандвичи съест сама Элинор Карлайл…

Пуаро постучал в дверь коттеджа сестры Хопкинс. Она открыла ему, дожевывая на ходу булочку с изюмом.

– Это опять вы, – не слишком любезно сказала она. – Зачем пожаловали на этот раз?

– Вы позволите мне войти?

Сестра Хопкинс нехотя посторонилась, пропуская Пуаро внутрь. Потом все же предложила ему чаю. Пуаро смотрел на чернильно-темную жидкость в своей чашке с некоторой опаской.

– Только что заварила – отличный крепкий чай! – сказала сестра Хопкинс.

Пуаро осторожно размешал чай и сделал один героический глоток.

– Как вы думаете, почему я к вам пришел? – поинтересовался он.

– Откуда мне знать? Я не умею читать чужие мысли.

– Я пришел, чтобы услышать от вас правду.

Сестра Хопкинс воздела руки, изображая праведный гнев.

– На что вы намекаете? Какая вам еще нужна правда?! Я и так выложила все как на духу! Даже про трубочку с морфином. Другие на моем месте сидели бы и помалкивали. А я вот не молчала, хотя знала, что за свою халатность – за то, что оставила без присмотра саквояж с лекарствами, – меня крепко накажут. Но такой конфуз может случиться с кем угодно! Я уже получила за это взыскание, и, могу вас заверить, оно нанесло существенный урон моей профессиональной репутации. Но я, как видите, о себе не думала! Я обо всем рассказала! Обо всем, что относилось к делу. И я буду очень вам признательна, мосье Пуаро, если вы оставите свои гадкие намеки при себе! Я честно рассказала все, что знала о смерти Мэри Джерард. И как вы смеете намекать на то, что я что-то скрыла? На каком основании, хотела бы я знать?! Я не утаила ничего, абсолютно ничего! И готова присягнуть, что так все и было!

Пуаро даже не пытался ее остановить. Он отлично знал, как надо обращаться с разъяренной женщиной: надо дать ей выговориться и подождать, пока она остынет. Он так и сделал, а потом очень спокойно и доброжелательно сказал:

– Я вовсе не считаю, что вы утаили нечто, относящееся к преступлению.

– Тогда что же вам нужно, хотела бы я знать!

– Я прошу вас рассказать правду не о смерти, а о жизни Мэри Джерард.

– Ах вот оно что! – Сестра Хопкинс как-то сразу растерялась. – Вот, значит, что вам нужно! Но это же не имеет отношения к убийству.

– А я и не говорил, что имеет. Я сказал, что вы утаили некоторые сведения, касающиеся этой девушки.

– А почему я должна рассказывать о том, что не имеет никакого отношения к преступлению?

Пуаро пожал плечами.

– А почему бы вам не рассказать все, что вам известно?

Сестра Хопкинс, сильно покраснев, сказала:

– Да просто из уважения к приличиям. Есть определенные нормы! Все, кого это касалось, уже умерли, и нечего больше ворошить старое!

– Если то, что вы знаете, – всего лишь домыслы, их повторять действительно не стоит. Но если у вас есть какие-то подлинные сведения – тогда дело принимает совершенно другой оборот.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…

– Сейчас поймете. Кое-какие намеки я услышал от сестры О'Брайен, а потом беседовал с миссис Слэттери, которая хорошо помнит кое-какие события более чем двадцатилетней давности. Я расскажу вам все, о чем узнал. Итак, более двадцати лет назад двое полюбили друг друга. Она – это миссис Уэлман, которая к тому времени уже несколько лет была вдовой, ее чувство было глубоким и страстным. Он – сэр Льюис Райкрофт, женатый, к великому своему несчастью, на психически безнадежно больной женщине. Согласно законам того времени развод он получить не мог, а леди Райкрофт отличалась превосходным физическим здоровьем и могла прожить лет до девяноста. Отношения этих людей, по-моему, для многих не были тайной, однако они соблюдали внешние приличия и вели себя крайне осторожно. Потом сэр Льюис Райкрофт был убит на войне.

– Ну а дальше что? – нетерпеливо спросила сестра Хопкинс.

– Я полагаю, – продолжил Пуаро, – что уже после его смерти на свет появился ребенок и что этим ребенком была Мэри Джерард.

– Похоже, вы уже прекрасно обо всем осведомлены! – буркнула сестра Хопкинс.

– Я только предполагаю. Но, возможно, у вас имеются какие-то сведения, подтверждающие мои догадки.

Сестра Хопкинс в ответ только молча нахмурилась, потом вдруг вскочила и кинулась к комоду. Достав из ящика конверт, она протянула его Пуаро.

– Сначала я расскажу вам, как это письмо попало ко мне. Впрочем, кое-какие подозрения у меня были и раньше. Я же видела, какими глазами миссис Уэлман смотрела на девушку, ну и, потом, еще наслушаешься всяких сплетен… Да и старый Джерард сам сказал мне – когда заболел, – что Мэри не его дочь. Ну вот, когда я после смерти Мэри убиралась в сторожке, то в ящике комода, среди вещей старика, наткнулась на письмо. Вы видите, что написано на конверте?

Пуаро прочитал надпись, сделанную выцветшими чернилами:

– Это написано давно? – спросил Пуаро.

– Письмо писал не старый Джерард, – пояснила Хопкинс. – Оно написано матерью Мэри, которая умерла четырнадцать лет назад. Написано для дочки, но старик засунул его в ящик со своими вещами. Мэри это письмо так и не увидела, и слава богу! Девушка она была гордая, и, по крайней мере, ей не пришлось ничего стыдиться. – Она немного помедлила, словно не решалась говорить дальше, но затем все-таки продолжила свой рассказ: – Оно было заклеено, но… но я вскрыла его и тут же прочитала, хотя, наверное, этого делать не следовало. Но Мэри была мертва, а я примерно догадывалась о том, что было в письме… ну и все-таки прочла – оно же теперь было вроде как ничье. А порвать его мне было как-то неловко – какое я имею право. Да что я все говорю и говорю, лучше прочтите сами.

Пуаро вынул из конверта листок бумаги, исписанный мелкими угловатыми буквами:

Эркюль Пуаро глубоко вздохнул и сложил письмо.

– Что вы собираетесь делать с этим? – встревоженно спросила Хопкинс. – Теперь никого из них не осталось в живых. Стоит ли ворошить прошлое? Миссис Уэлман все очень уважали, никогда не слышали о ней ни одного дурного слова. Вытаскивать на свет божий эту старую историю – просто жестоко! И в отношении Мэри – тоже. Она была славной девушкой. Зачем кому-то знать, что она была незаконнорожденной. Пусть мертвые спокойно спят в своих могилах – вот что я скажу!

– Нужно подумать и о живых, – заметил Пуаро.

– Но это же не имеет никакого отношения к убийству, – возразила сестра Хопкинс.

– Я в этом совсем не уверен, – с сумрачным видом сказал Пуаро и направился к двери.

Когда он ушел, сестра Хопкинс долго смотрела ему вслед, открыв от изумления рот.

Пройдя некоторое расстояние, Пуаро вдруг услышал за спиной чьи-то нерешительные шаги. Обернувшись, он увидел Хорлика, юного садовника из Хантербери. Тот смущенно теребил в руках свою кепку.

– Простите, сэр. Не могу ли я с вами поговорить? – Голос Хорлика от волнения срывался.

– Разумеется. В чем дело?

Парень еще яростнее стал мять кепку.

Отведя глаза в сторону, он смущенно выдавил:

– Я насчет той машины.

– Машины, которая в то утро стояла у задних ворот?

– Да, сэр. Доктор Лорд сказал сегодня, что это была не его машина, – но это была точно его машина, сэр.

– Вы уверены?

– Да, сэр. Я по номеру ее узнал – эм, эс, эс, два, ноль, два, два. Одни двойки. Этот номер вся деревня знает. Мы даже прозвали его машину «мисс Два-два»!

В глазах Пуаро мелькнула лукавая усмешка.

– Но доктор Лорд утверждает, что в то утро находился в Уитенбери.

– Да, сэр, – с несчастным видом сказал Хорлик. – Я слышал, как он это говорил. Но машина-то была его, сэр… Могу поклясться!

– Благодарю вас, Хорлик, – мягко проговорил Пуаро, – возможно, вам еще придется это сделать…

Было ли в зале суда слишком жарко? Или слишком холодно? Этого Элинор Карлайл понять не могла. Ее то бросало в жар, то начинал бить озноб.

Она не слышала окончания речи обвинителя, целиком погрузившись в прошлое… перед ней вновь неспешной чередой проплыли все события, начиная с того дня, когда пришло то проклятое письмо, и до того момента, когда гладко выбритый полицейский офицер, отвратительно четко выговаривая каждое слово, произнес: