— Ах, чтоб тебя! Опять застрял, злодей ты этакий!

В конце концов дверь со скрипом и жалобным стоном отворилась. Перед миссис Оливер стояла древняя морщинистая старуха с согбенной спиной и явно страдающая застарелым артритом. Выражение ее лица никак нельзя было назвать приветливым. Испуганным, впрочем, тоже. Скорее на нем было написано недовольство: ходят тут всякие, врываются в дом порядочной англичанки, который, как известно, ее крепость. В свои семьдесят, а то и все восемьдесят, она готова была без колебаний защищать свою крепость.

— Уж не знаю, какое у вас ко мне дело, но я не… — Но тут она вдруг умолкла. — Батюшки, да это же мисс Ариадна! Кто бы мог подумать! Мисс Ариадна!

— Да вы просто чудо — сразу меня узнали! — воскликнула миссис Оливер. — Как поживаете, миссис Мэтчем?

— Мисс Ариадна! Нет, вы только подумайте!

«Да, немало воды утекло с тех пор, как меня называли „мисс Ариадна“», — подумала миссис Оливер, но этот голос, надтреснутый от старости, она узнала сразу, интонации остались прежними.

— Входите же, голубушка, — пригласила древняя хранительница домашнего очага. — Входите. Все такая же красавица, честное слово. Сколько лет я вас не видала? Пятнадцать, не меньше.

Гораздо больше пятнадцати, но миссис Оливер не стала поправлять и вошла. Миссис Мэтчем поздоровалась с гостьей за руку, но пожатие было совсем слабым: похоже, пальцы уже не очень-то ее слушались. Ухитрившись закрыть непослушную дверь, она, шаркая и прихрамывая, прошла в маленькую комнату, очевидно предназначенную для приема гостей. Стены были сплошь увешаны фотографиями: младенцы, детишки постарше, взрослых намного меньше. Некоторые фото были в солидных кожаных рамках, заметно потертых. В потемневшей серебряной рамке молодая дама в платье для дворцовых приемов, с прической, украшенной перьями, на двух фото бравые морские офицеры, а еще на двух — военные в форме Сухопутных войск. Множество голых младенцев, возлежащих на ковриках. В комнате стоял диванчик и два стула. Миссис Оливер села на предложенный ей стул. Миссис Мэтчем опустилась на диванчик и с видимым усилием подпихнула подушку себе под поясницу.

— Ах, деточка, вот уж не чаяла вас увидеть. Вы все еще пишете ваши чудные романы, а?

— Да, — сказала миссис Оливер, совсем, впрочем, не уверенная, что романы о преступниках и всяких ужасах заслуживают эпитета «чудные». Но тут же вспомнила, что это любимое словечко миссис Мэтчем.

— Я теперь одна-одинешенька, — сказала миссис Мэтчем. — Помните мою сестру, Грейси? Умерла прошлой осенью, да, умерла. От рака. Операцию сделали, да только поздно спохватились.

— О! Искренне сочувствую, — отозвалась миссис Оливер.

Минут десять они вспоминали родственников миссис Мэтчем, которые, один за другим, покидали этот бренный мир.

— Ну а у вас все хорошо? Как поживает ваш муженек? Ох, да что это я, он ведь много лет как умер, пустая моя голова… Как же вас занесло в наше захолустье?

— Я тут проездом, — сказала миссис Оливер, — к счастью, у меня оказалась с собой записная книжка с вашим адресом, вот и решила вас проведать, узнать, как вы поживаете — и вообще.

— Понятно. Поболтать о старых временах, верно? Ведь всегда приятно вспомнить старые добрые времена?

— Еще бы, — согласилась миссис Оливер, очень довольная тем, что разговор сразу пошел в нужном направлении — ведь ради этого, собственно говоря, она сюда и пришла. — Как много у вас фотографий, — добавила она.

— Чего-чего, а этого добра хватает. Вот, когда я жила в приюте для престарелых — название у него было глупее не придумаешь — «Счастливый закат», или что-то вроде того, так вот, там и фото на стенку не повесишь, ни-ни. Промаялась я там год с лишним, и такая тоска меня взяла… Начальство там больно строгое — следили, чтобы ничего своего туда не брать. Ни единой безделицы. Все только приютское. Наговаривать лишнего не стану, там было все, как положено, но мне чужого не нужно, хочу, чтобы все было мое собственное. И мебель, и стены не голые, а с фотографиями. А потом к нам приехала одна леди, она в каком-то Совете состояла, при каком-то обществе. Она мне и сказала, что у них есть другое место, где все живут в своих домах, и можно взять с собой что хочешь… Теперь ко мне каждый день заходит девушка, помогает во всем, такая душечка — проверить, все ли у меня в порядке. Так что я очень довольна — чисто, уютно, и все вещички при мне.

— О, они у вас, можно сказать, со всего света, — заметила миссис Оливер, осматривая комнату.

— Да, вон тот столик — бронзовый — это от капитана Уилсона, он мне прислал его… вроде бы из Сингапура[330]. И бенаресскую[331] бронзу, тоже он прислал. Красивая, верно? А на пепельнице, вот смотрите, какая-то диковина? Из самого Египта. Называется скрабея[332], или что-то в этом роде. Вы-то знаете. Чудное название, так впору чесотку называть[333], но это не болезнь, а такой жук, и выточен из драгоценного камня. Вон какой голубой, яркий. Береза — нет, бирюза[334], кажется.

— Бирюза, — сказала миссис Оливер.

— Она самая. Просто загляденье. Это мой мальчуган-археолог прислал, он там чего-то копает.

— Здесь все ваше прошлое, — сказала миссис Оливер. — А оно было замечательным.

— Да, все мои деточки. Некоторых я с пеленок воспитывала. Другие были постарше. Кого в Индии нянчила, кого в Сиаме. Да. Вон в той серебряной рамке мисс Мойя в придворном платье. Какая же она была красавица! С двумя мужьями развелась, представьте себе. Да. Не поладила с его светлостью — первый у нее был лорд, — а потом вышла за певца, из этих, из современных вертихвостов, да тут, ясное дело, добром кончиться не могло. А потом уж нашла подходящего где-то в Калифорнии. У них была своя яхта, небось по всему свету путешествовали. Умерла года три назад, а ведь ей было всего шестьдесят два. Такая молодая!

— Ведь вы и сами много путешествовали, правда? — сказала миссис Оливер. — Индия, Гонконг[335], потом Египет, Южная Америка — я ничего не путаю?

— Ну да, поглядела на белый свет, что и говорить.

— Помнится, — сказала миссис Оливер, — когда я была в Малайе, вы там жили в семье какого-то военного. Генерал — как его там, не помню Как же Погодите минутку. Кажется, генерал и леди Равенскрофт, правильно?

— Нет-нет, вы спутали фамилию Там я жила у Барнаби Вы к ним заезжали погостить. Помните? Вы поехали в туристскую поездку, и по дороге навестили Барнаби Хозяйка ваша давняя подруга. А он был судьей.

— Ах да, — сказала миссис Оливер. — Вечно я путаю фамилии.

— У них было двое славных детишек, — сказала миссис Мэтчем. — Само собой, их потом отдали в английские школы. Мальчика отправили в Харроу[336], а девочку в Роудин[337], ну а я, видать, в другую семью устроилась. Да, теперь все переменилось. Теперь даже местных служанок, днем с огнем не найдешь. Эти ама, скажу я вам, не очень-то ладят с чужими. Но мне наша доверяла, мы с ней, можно сказать, дружили. Это когда я служила у Барнаби. А Равенскрофтов я тоже помню. По соседству жили, только названия улицы не помню. Часто наведывались друг к другу. Да, давненько это было, но я все помню, будто было только вчера.

Когда Барнаби детей отправили в школу, я… никуда я не уехала, теперь точно вспомнила, а осталась при миссис Барнаби. Следила, чтобы у нее все было в порядке, ведь когда и починить надо что или заштопать — известное дело. Да-да, я ведь была там, когда эта беда приключилась Не у Барнаби, а у Равенскрофтов. Никогда не забуду. Ужас! Я как услышала, у меня аж в глазах потемнело, надо ведь такому случиться!

— Да, ужасная трагедия, — сказала миссис Оливер.

— А ведь такие приятные люди. И вот надо же Это случилось уже после того, как вы там гостили. Через несколько лет.

— Я что-то не могу вспомнить, как там все было, — сказала миссис Оливер. — Хотя мне рассказывали.

— Понимаю. Люди много чего забывают А я вот помню все. Говорили, она всегда была со странностями. С самого детства. Знаете что она тогда учудила? Вытащила ребенка из коляски и бросила в реку. Одни говорили, из ревности. А другие — что просто хотела, чтобы ребеночек попал в рай, и поскорее.

— Неужели это… это была леди Равенскрофт?

— Да что вы! Я вовсе не про нее. Да вы что, ничего не помните? Сразу видно. Я про сестру говорю.

— Про ее сестру?

— Вот этого сказать не могу, ее ли или самого генерала. Ее вроде бы долго держали в санатории. Вроде сумасшедшего дома. С одиннадцати или двенадцати лет. Держали-держали, а потом объявили здоровой да и выпустили И она вышла замуж за какого-то военного. А потом начались неприятности. Потом ее снова в такой санаторий упрятали. Там очень хорошо с ними обращаются, да. У них там квартиры, красивые комнаты, все в лучшем виде Я думаю, они часто ее там навещали. То есть генерал или его жена. Детей воспитывал кто-то еще, ясное дело, все-таки боязно при такой матери оставлять… Однако в конце концов она вроде бы снова опамятовалась, и ее домой отпустили, к мужу. А он вскорости умер. То ли от инсульта, то ли от инфаркта. Она сильно горевала и поехала погостить к брату, а может, к сестрице — чьей там она была родственницей… Жилось ей у них хорошо, она совсем освоилась. Детей любила без памяти, вот что удивительно. Мальчуган, тот в школе был. А дома маленькая девочка, и к ней пришла еще одна девчушка, поиграть. Ну, детали я сейчас уж не вспомню. Слишком много времени прошло. Но об этом тогда все судачили. Кое-кто говорил, будто это и не она вовсе, а аму.

А эта аму — местная девушка, уж так этих детишек любила, все время за них беспокоилась и говорила, что им грозит беда, что нужно увезти их из дома. Но кто станет слушать служанку, тем более аму. А когда это случилось, на нее же и подумали — не помню, как ее звали, бедняжку. Вот так-то оно все обернулось.