— Кто знает… Может, она надеялась, что я ей все расскажу, но мне-то она рассказала далеко не все, правда? Как вы думаете, почему? Что за всем этим кроется?

— Действительно любопытно, — сказал Пуаро.

— Потому-то я к вам и пришла, — сказала миссис Оливер. — Вы любите заниматься подобными шарадами. Особенно такими, которые на первый взгляд совершенно неразрешимы. В которых, казалось бы, и смысла нет.

— Как по-вашему, что предпочла бы сама миссис Бартон-Кокс?

— В смысле убийцу-жену или убийцу-мужа? Мне кажется, тут вообще дело не в заботе о сыне.

— Что ж, — сказал Пуаро. — Понимаю вашу тревогу. Вас попросили ответить на кое-какие вопросы, вы заинтригованы, но не знаете, как вам быть.

— И как же мне быть?

— Трудно сказать, — ответил Пуаро. — Вы ведь совершенно незнакомы с той женщиной, а она обращается к вам с более чем странной просьбой, и при этом совершенно не желает объяснять, зачем ей это нужно.

— Вот именно, — сказала миссис Оливер. — И что же делать несчастной Ариадне, которую для краткости можно назвать просто А.

— Я полагаю, — сказал Пуаро, — тут есть три пути. Первый. А могла бы отделаться запиской: «Глубоко сожалею, но ничем не могу быть вам полезной». Второй: встретиться со своей крестницей и сообщить ей, о чем А спрашивала матушка этого молодого человека. Заодно узнаете, действительно ли она намерена выйти за него замуж. Если это серьезно, спросите, не говорил ли ей ее жених о страданиях своей матушки. Заодно узнаете и другие детали: например, как сама девушка относится к будущей свекрови. И третий путь, — сказал Пуаро, — и, поверьте, самый разумный…

— Знаю, — сказала миссис Оливер, — вообще ничего не предпринимать.

— Вот именно, — сказал Пуаро. — Ничего.

— Я знаю, что это действительно разумнее и проще всего. Ни-че-го. В самом деле, крайне неприлично идти к своей крестнице и доносить ей на будущую свекровь. Которая, между прочим, тоже хороша: расспрашивает первого встречного о семейных тайнах невесты своего сына. И все же…

— Понимаю, — сказал Пуаро. — Вас мучает любопытство.

— Я хочу знать, почему эта дама так упорно вмешивается в личную жизнь своего сына — хотя он категорически ей это запретил. Мне бы только узнать причину, тогда я успокоюсь и выброшу это из головы. Но пока я не узнаю…

— Да, — сказал Пуаро, — вы не сможете спать спокойно. Изнемогая от бессонницы, будете перебирать самые невероятные и фантастические варианты, которые, впрочем, вам очень даже пригодятся для очередного вашего шедевра. Читатели получат еще один триллер. Чего-чего, а фантазии у вас хватает. Не раз в этом убеждался.

— А что… почему бы и нет. — В глазах миссис Оливер мелькнул озорной огонек.

— Лучше не связывайтесь, — сказал Пуаро. — Намучаетесь вы с этим сюжетом. Нет никаких оснований со всем этим возиться.

— Это именно то, что я хочу — убедиться, что нет никаких оснований.

— Да, вот оно, любопытство, — сказал Пуаро. — До чего же забавное качество. — Он вздохнул. — Подумать только, сколь многим мы обязаны ему — если брать в целом историю человечества. Любопытство. Не знаю, кто впервые его выказал. Даже поговорку выдумали… про кошку. М-да. Любопытство кошку сгубило… Но мне лично, когда говорят «любопытство», вспоминаются греки. Они хотели знать! Насколько мне известно, до них никто к знаниям особо не рвался. Достаточно было знать основные законы и не лезть куда тебя не просят, чтобы умереть естественной смертью в своей постели. Кто-то подчинялся законам, кто-то нарушал их. Но постичь иные законы, законы природы люди не пытались. Однако время шло, все больше становилось любопытных, желающих докопаться до причин… Благодаря их пытливым умам появились пароходы, паровозы, самолеты, пенициллин и прочие лекарства. Один мальчуган следил по поручению мамы за чайником — и обратил внимание на то, как прыгает крышка от напора пара. И что же — благодаря этому мы получили паровой двигатель[304]. И так далее. Вплоть до атомной бомбы…

— Скажите, — перебила его миссис Оливер, — по-вашему, я — просто любопытная старая карга?

— Ну что вы, — ужаснулся Пуаро. — Вы просто очень любознательная женщина. Представляю, как все это было: вас измучили похвалами и докучными комплиментами, а потом вдруг появилась эта назойливая дамочка и огорошила своим совершенно диким вопросом.

— Да, это было ужасно… Пренеприятнейшая особа.

— Вы вроде бы сказали, что ваши знакомые жили душа в душу и никогда не ссорились. Насколько я понял, в газетах никаких причин этой трагедии не упоминалось.

— Их нашли застреленными. Представляете? Возможно, они просто покончили с собой. И в полиции пришли к тому же выводу. А что спустя столько лет можем выяснить мы?

— Как сказать, — возразил Пуаро. — Полагаю, я сумею кое-что разузнать.

— Вы говорите о своих таинственных друзьях?

— Ну, я не стал бы называть их таинственными. Скорее они хорошо осведомленные друзья, друзья, которые могут проникнуть в любые архивы, проштудировать все отчеты об интересующем нас деле — и снабдить меня нужной информацией.

— А когда вы все разузнаете, — с надеждой подхватила миссис Оливер, — сразу расскажете мне.

— Договорились, — сказал Пуаро. Однако мне понадобится некоторое время.

— Пока вы будете добывать информацию, я тоже не буду сидеть сложа руки. Повидаюсь с Селией. Выясню, в курсе ли она, что пытается разузнать миссис Бартон-Кокс о ее родителях. Узнаю, не надо ли мне дать ее будущей родственнице от ворот поворот, и, вообще, нужна ли ей моя помощь. Между прочим, мне не помешало бы познакомиться и с ее дружком.

— Прекрасная мысль, — заметил Пуаро.

— И еще, — неуверенно пробормотала миссис Оливер, — надо бы попробовать поискать тех, кто… — Она смолкла на полуслове и нахмурилась.

— Не думаю, чтобы нашлись свидетели, — сказал Эркюль Пуаро. — Уж очень это давняя история. Пусть и громкая. Но каким бы громким ни было дело, если оно не кончилось эффектным разоблачением, кто о нем вспомнит через пару месяцев? Никто.

— Верно, — сказала миссис Оливер, — сначала газеты писали о нем взахлеб, потом изредка упоминали, а потом как будто его и вовсе не было. Для них главное — сенсация, а что произошло на самом деле — плевать. Помните, недавно писали про девушку, которая ушла из дому и пропала? И только через пять лет ее труп нашел какой-то мальчишка, игравший возле кучи гравия. Через пять лет!

— Помню, — сказал Пуаро. — Между прочим, по состоянию трупа можно выяснить, как давно произошло убийство и каким образом оно было совершено, а подняв старые отчеты, можно даже найти убийцу. Но в вашем случае все гораздо сложнее. Поди разберись теперь, то ли муж решил избавиться от нелюбимой жены, то ли жена завела себе любовника… Это могло быть преступлением на почве страсти, но совсем не обязательно… Однако мотив выяснить вряд ли удастся. Раз полиция не смогла разобраться по свежим следам, значит, мотив был не из банальных и явно не бросался в глаза. Именно поэтому интерес к делу так быстро угас.

— Пожалуй, я все же повидаюсь со своей крестницей. Раз уж на этом так настаивала madam Кокс. Она в полной уверенности, что Селия что-то знает. Все может быть… Дети иногда такое знают, о чем взрослые даже не догадываются.

— А где могла быть в то время ваша крестница?

— Погодите, надо подумать… Ей тогда было лет десять… или чуть больше… Должно быть, тогда она жила не дома… а в пансионе. Но, возможно, я и ошибаюсь.

— Итак, миссис Бартон-Кокс хотела заставить вас выведать что-то у вашей крестницы? Возможно, мисс Селия что-то сболтнула ее сынку, а он передал это мамочке. Скорее всего миссис Бартон-Кокс уже попробовала подступиться с расспросами к девушке, но ничего не добилась. И тогда она вспомнила про ее знаменитую крестную — миссис Оливер. Кто, как не она, должна знать всю подноготную подобных преступлений, к тому же будучи близкой знакомой девушки, она сумеет добыть для нее нужную информацию. Хотя я все равно не могу понять, зачем ей все это нужно, — сказал Пуаро, — А вы, как я понимаю, рассчитываете, что помимо вашей крестницы кто-то еще помнит об этой трагедии. Очень в этом сомневаюсь.

— А я считаю, что кто-то наверняка сможет вспомнить, — упрямо буркнула миссис Оливер.

— Вы меня удивляете. По-вашему, у людей такая хорошая память?

— Видите ли, — сказала миссис Оливер, — я, собственно говоря, имела в виду слонов.

— Слонов?

Нет, все-таки его приятельница на редкость непредсказуемая личность, в который уже раз убедился Пуаро. Слоны-то тут при чем?

— Вчера во время ленча я подумала о слонах, — продолжила миссис Оливер.

— С чего бы это вдруг? — полюбопытствовал Пуаро.

— Точнее, я думала о зубах. Знаете, когда вы намерены что-нибудь съесть, приходится думать о зубах, особенно если они у вас… как бы это сказать… не совсем свои — и вам далеко не все по зубам.

— А! — Пуаро глубокомысленно вздохнул. — Да, да. Дантисты, конечно, могут творить чудеса, но и они далеко не всесильны.

— Совершенно верно. И тогда мне пришло в голову, что людям не очень повезло — их зубы из хрупкой эмали, и в общем-то никуда не годятся — а как хорошо собакам, у них зубы такие твердые… Потом стала вспоминать, у кого зубы по-настоящему крепкие — вспомнила моржей, котиков… Ну и, конечно, подумала о слонах. Само собой разумеется, когда вы думаете о слоновой кости, как не вспомнить о слонах, вернее, об их громадных бивнях.

— В самом деле, — сказал Пуаро, все еще не понимая, при чем тут все эти кости и бивни.

— Тут-то я и подумала, что непременно надо разыскать людей, которые нравом похожи на слонов. Потому что слоны, как вам известно, ничего не забывают.

— Да, я слышал эту поговорку, — сказал Пуаро.

— Слоны помнят все, — сказала миссис Оливер. — Вы знаете, какую сказку рассказывают английским детям с незапамятных времен? Про портного из Индии, который воткнул не то иголку, не то булавку в слоновий бивень. То есть в хобот. А через много-много лет слон снова встретил этого портного, тут же набрал полный хобот воды и облил его с головы до ног. Он не забыл обиды. В этом-то все дело, понимаете? Слоны все помнят. Мне нужно только разыскать парочку таких вот слонов — и все прояснится.