Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

Эрик с сомнением покачал головой.

Вечер был прекрасный, и сэр Стаффорд решил пройтись до дому пешком через Грин-парк. Когда он переходил дорогу на Бёрдкейдж Уок, его чуть не сбила машина. Сэр Стаффорд едва успел отскочить на тротуар. Автомобиль исчез так же стремительно, как и появился. Сэр Стаффорд вполне отдавал себе отчет, что едва не состоявшийся на него наезд отнюдь не был случайностью. Его явно хотели сбить. Ну и дела! — подумал он. Сначала обыскали его квартиру, а теперь, видно, решили взяться за него самого. Конечно, это могло быть и простым совпадением, но… Сэр Стаффорд был опытным человеком, не раз встречался с опасностью лицом к лицу и чувствовал ее кожей. Ощущал он ее и сейчас. Но почему? В чем причина? При всем желании он не мог выдумать ни одной. Так в чем же тогда дело?

Войдя в квартиру, он подобрал почту, валявшуюся на полу у двери. Не густо. Пара счетов и журнал «Спасательная шлюпка». Он бросил счета на письменный стол и пальцем подцепил обертку журнала. Время от времени он и сам помогал спасателям. Он машинально листал журнал, все еще поглощенный своими мыслями. Внезапно его пальцы замерли. К одной из страниц было что-то приклеено липкой лентой. Он присмотрелся. Паспорт, который ему возвращали столь необычным способом. Он высвободил его и просмотрел. Последней отметкой оказался штамп о прибытии в аэропорт Хитроу. Оригинальный же способ она выбрала, чтобы вернуть ему паспорт. Где она сейчас? Он многое отдал бы за то, чтобы знать это.

Суждено ли им еще встретиться? Кто она на самом деле? И куда исчезла? У него появилось ощущение, что он сидит в партере и ждет начала второго акта. Или, скорее, даже первого. Ведь что он до сих пор видел? Что-то вроде водевиля перед спектаклем, какие устраивали в старину. Девушку, которая, переодевшись мужчиной, прошла через паспортный контроль и сразу же затерялась в толпе. Скорее всего, он никогда ее больше не увидит. От этой мысли он немного расстроился и сам себе удивился. Девушка как девушка, не слишком даже привлекательная. Ничего особенного. Нет… он лукавит. Она явно была не такой, как все, иначе вряд ли бы сумела заставить его сделать то, что ей было нужно. Она ведь даже не уговаривала его, не пыталась очаровать, а просто попросила помочь. Каким-то образом она сразу дала понять, что знает о его готовности пойти на риск для спасения другого человека. А ведь он действительно рисковал, подумал сэр Стаффорд Най. Мало ли чего она могла подсыпать ему в пиво. Пожелай только она от него избавиться, и его тело нашли бы в каком-нибудь углу франкфуртского аэропорта. Ведь если она хоть немного разбиралась в фармакологии — а она явно в ней разбиралась, — она с легкостью бы устроила так, чтобы его смерть выглядела следствием, например, сердечного приступа, вызванного перепадом давлений при посадке. Впрочем, что толку рассуждать об этом, если он жив. И однако, он чувствовал сильнейшую досаду при мысли, что больше ее не увидит. Он был уязвлен до глубины души, и это ему совсем не нравилось. Немного подумав, он набросал текст объявления.

Он решил, что объявление опубликуют трижды. Девушка или откликнется, или нет. Если оно попадется ей на глаза, она сразу поймет, кто его дал. У нее был его паспорт, она знает его имя и сможет его разыскать. Возможно, она откликнется. А может, и нет. Даже скорее всего — нет. И тогда водевиль так и останется простым вступлением, дурацкой одноактной пьеской, предназначенной для тех, кто пришел в театр пораньше и теперь скучает в ожидании представления. В довоенное время этим широко пользовались. А скорее всего, он никогда о ней не услышит по той простой причине, что, закончив свои дела в Англии, она наверняка покинула ее, улетев — да куда угодно: в Женеву, на Ближний Восток, в Россию, Китай, Южную Америку или Соединенные Штаты. «Стоп, — подумал сэр Стаффорд, — с чего это я вдруг подумал о Южной Америке? Этому наверняка должна быть причина. Она ни словом не упоминала о Южной Америке, и никто не упоминал. Хотя нет, Хоршэм обмолвился… Но ведь он просто упомянул Южную Америку в ряду других стран».

На следующее утро, когда он, поместив в газету свое объявление, не спеша возвращался домой, его внимание привлекли цветы, окаймляющие дорожки Сент-Джеймсского парка[33]. Долговязые хризантемы в пушистых золотых и бронзовых шапочках словно тянулись ему навстречу. Он вдохнул их аромат, и перед его мысленным взором возникла идиллическая[34] картина — козы, пасущиеся на зеленых холмах Греции. Не забыть бы просматривать объявления в разделе «Личное». Пока еще рано. Должно пройти два или три дня, пока напечатают его объявление и ответ, если он будет. Только бы не пропустить! В конце концов, он имеет полное право знать, что произошло тогда на самом деле.

Он попытался вспомнить — не девушку из аэропорта, а лицо своей сестры, Памелы. Как давно она умерла! Он все равно ее помнил. Конечно, помнил, только вот почему-то никак не мог представить себе ее лицо, и это было очень грустно. Прежде чем переходить улицу, он внимательно огляделся. По дороге неспешно, точно вальяжная почтенная вдова, катилась одинокая машина. Раритет, подумал он. «Даймлер»[35] бог знает какого года. Он передернул плечами. Долго он будет стоять тут как идиот, погрузившись в раздумье?

Он решительно направился на другую сторону улицы и успел уже сделать несколько шагов, когда достопочтенный лимузин[36] (как он назвал его про себя) внезапно ожил и рванул, стремительно набирая скорость, прямо на него. В мгновение ока автомобиль оказался совсем рядом, и сэр Стаффорд едва успел отчаянным прыжком переметнуться на противоположный тротуар. Машина тут же исчезла за ближайшим поворотом.

«Занятно, — сказал себе сэр Стаффорд. — Право, занятно. Хотел бы я знать, кто это меня так не любит? Похоже на то, что он следит за каждым моим шагом и только ждет удобного случая».

Полковник Пайкэвэй, грузно развалившись в кресле в своем маленьком кабинете в Блумсбери[37], где он находился с десяти утра до пяти вечера с коротким перерывом на ленч, утопал в удушающих волнах сигарного дыма; он сидел с закрытыми глазами, лишь изредка открывая их словно бы для того, чтобы показать, что он не спит. Он почти никогда не поднимал головы.

Кто-то сказал, что он напоминает одновременно Будду[38] и громадную лягушку, а какой-то нахальный юнец добавил, что в его родословной никак не обошлось без бегемота.

Зуммер селекторной связи вывел его из задумчивости. Он трижды моргнул, открыл глаза и усталым жестом снял трубку.

— Да, — сказал он.

Послышался голос секретарши.

— Здесь к вам министр.

— Министр, говорите? И что это за министр? Небось баптистский священник из церкви за углом?[39]

— Да нет же, полковник, это сэр Джордж Пэкхэм.

— Жаль, — астматически пыхтя, вздохнул полковник Пайкэвэй. — Очень жаль. Его преподобие Макгилл куда забавнее. От него так и пышет адским пламенем.

— Разрешите проводить его к вам, полковник?

— Он, наверное, думает, я тут же его приму. Кстати, секретари министров куда более обидчивы, чем их хозяева, — мрачно заметил полковник Пайкэвэй. — Министр… Эти министры только и знают, что врываться к человеку в кабинет и отрывать его от дел.

Сэра Джорджа Пэкхэма препроводили в кабинет. Он тут же принялся чихать и кашлять. Это случалось здесь почти со всеми. Все окна в небольшой комнатушке были плотно закрыты. Полковник Пайкэвэй был почти погребен под сигарным пеплом. Дышать было практически невозможно, и в официальных кругах его кабинет именовался не иначе, как «малый кошатник».

— А, дорогой друг, — произнес сэр Джордж с напускной бодростью и энергией, совсем не подходившей к его унылому и аскетическому облику. — Давненько мы с вами не виделись, а?

— Садитесь, пожалуйста. Сигару?

Сэра Джорджа слегка передернуло.

— Нет, благодарю, — сказал он, устремляя многозначительный взгляд на окно.

Полковник Пайкэвэй намека не понял. Сэр Джордж откашлялся — вернее, закашлялся — и сказал:

— Э-э… Кажется, Хоршэм к вам уже заходил.

— Да, и сказал все, что хотел, — ответил полковник Пайкэвэй, позволяя своим глазам снова закрыться.

— Я думаю, это даже к лучшему. Ну, что он к вам заходил. Крайне важно, чтобы информация никуда не просочилась.

— А, — сказал полковник Пайкэвэй. — Но она ведь уже просачивается?

— Прошу прощенья?

— Просачивается, — повторил полковник Пайкэвэй.

— Не знаю, насколько вы… э-э… осведомлены о недавнем происшествии…

— Нам известно всё, — заявил полковник Пайкэвэй. — Для этого мы тут и сидим.

— О да, разумеется. Я говорю про С. Н. — понимаете, кого я имею в виду?

— Пассажира, недавно прибывшего из Франкфурта, — сказал полковник Пайкэвэй.

— Совершенно невероятный случай. Совершенно невероятный. Не знаешь, что и думать. Трудно себе представить…

Полковник Пайкэвэй нетерпеливо отстукивал пальцами по столу.

— Не знаешь, что и думать, — повторил сэр Джордж. — Вы с ним знакомы?

— Встречался раз или два, — сказал полковник Пайкэвэй.

— Просто уму непостижимо…

Полковник Пайкэвэй не без труда подавил зевок. Ему порядком надоело все, чего не мог себе представить сэр Джордж и что было непостижимо его уму. Он вообще был невысокого мнения об умственных способностях сэра Джорджа. Осмотрительный человек — из тех, на кого можно положиться, — в своем министерстве дела ведет с должной осторожностью. «Но умом не блещет. Может, это и к лучшему, — подумал полковник Пайкэвэй. — По крайней мере, тем, кто думает, сомневается и не уверен в себе, можно доверить место, на которое они попали по воле Бога и избирателей».

— Вряд ли можно забыть, — продолжал сэр Джордж, — те разочарования, которые постигли нас в прошлом.