— Кое-что знаю, — сказала мисс Марпл. — В наше время об этом все знают, хотя, разумеется, как они там действуют… это для меня просто китайская грамота.

— Но вернемся к нашему юнцу. Мой приятель объяснил мне, зачем ему понадобилась моя консультация.

Узнав получше характер этого юноши, он все больше склонялся к тому, что тот не мог совершить убийство. В нем не было ничего от убийцы, которых мой приятель повидал предостаточно. Нет, у него безусловно имелись преступные наклонности и его, как говорится, только могила исправит. Но мой друг все больше убеждался в том, что в данном случае парня осудили несправедливо. Он не верил, что тот убил девушку — что задушил ее, разбил ей лицо и бросил тело в канаву. Нет, парень, конечно, был с гнильцой, но чтоб такое… Он, мой знакомый, тщательно проанализировал все факты, имевшиеся в деле, — например, что молодого человека не раз видели с этой девушкой или что его машину видели в тех местах, где потом нашли труп… И что его самого многие опознали… в общем, сомнений в том, что это был он, конечно, не было. Но мой друг не захотел с этим смириться. Видите ли, он обладает обостренным чувством справедливости. Помимо точки зрения полиции, ему важно было узнать мнение медика. Короче, он попросил меня встретиться с этим молодым человеком, прощупать его, а потом сообщить свое мнение.

— Да, — сказала мисс Марпл, — случай на редкость интересный. Ведь ваш друг — этот начальник тюрьмы — обладал и большим жизненным опытом, и, как вы сказали, обостренным чувством справедливости. Такому человеку просто нельзя не пойти навстречу. Очевидно, вы выполнили его просьбу.

— Да, — сказал профессор Вэнстед. — Признаться, мне и самому было интересно разобраться. Я встретился с вышеназванным субъектом и изучил, что называется, вдоль и поперек. Ну и сказал ему, что по теперешним юридическим нормам, он вправе пригласить королевского адвоката[274], который взвесил бы некоторые обстоятельства, свидетельствующие в его пользу, если таковые найдутся, и помог бы выбраться из тюрьмы. Я взял дружеский тон, но вел разговор так, чтобы он воспринял меня как противника — хотел проверить, как он отреагирует на «враждебную личность». И еще я применил несколько тестов, которые мы в последнее время использовали. Впрочем, не буду об этом распространяться — это представляет интерес только для специалистов.

— Ну и какие же выводы вы сделали в конце концов?

— Думаю, — сказал профессор Вэнстед, — что мой друг, вероятно, прав. На мой взгляд, Майкл Рафиль не убивал ту девушку.

— А как же другое дело, о котором вы упоминали?

— Нападение на девушку? Да, это, конечно, сыграло свою роль, когда выносили приговор. Но присяжные узнали об этом только из заключительного слова судьи, а не в ходе процесса, и его адвокаты уже ничего не могли сделать! Позже я все как следует разузнал. Знаете… мне пришлось выслушать великое множество подобных дел на сессиях суда присяжных. И я совсем не уверен, что это было изнасилование… Сами понимаете — в наше время девушки куда более сговорчивы, чем в былые времена. Часто матери по определенным признакам заставляют их сказать, что их взяли силой. У девушки, о которой шла речь, как я понял, было несколько кавалеров, отношения с которыми заходили гораздо дальше дружеских. Так что не думаю, чтобы это происходило не по взаимному согласию. Что же касается ее смерти… вы знаете, ведь труп-то так и не нашли… А кроме того, мнения свидетелей не совпадали. Так что там было что-то не то…

— И что же вы предприняли?

— Написал мистеру Рафилю, что хотел бы встретиться с ним и обсудить некоторые вопросы, касающиеся его сына. А потом поехал к нему и выложил свои сомнения, ну… и сомнения начальника тюрьмы. Хотя, дескать, у нас нет никаких доказательств, никаких оснований для подачи апелляции, я и мой друг считаем, что допущена ошибка. Я сказал, что можно провести новое расследование, но это будет стоить немалых денег. А в результате могут выясниться какие-то детали, которые можно представить Министерству внутренних дел. Конечно, возникает вопрос: принесут ли эти усилия хоть какую-то пользу? Но попытаться что-нибудь сделать, найти какие-то новые факты, возможно, все-таки стоит. Правда, это опять-таки может обойтись недешево, что, впрочем, не так уж важно при его доходах. Я сразу понял, что он болен, тяжело болен. Да он и сам этого не скрывал. Сказал, что жить ему осталось недолго, что уже два года назад его предупредили, что он не протянет и года, но он оказался необычайно живучим. Я спросил его, как он относится к своему сыну.

— И что он ответил? — спросила мисс Марпл.

— Вам хотелось бы это знать? Понимаю. Должен сказать, что он говорил со мной откровенно, хотя и чересчур..

— Чересчур сурово? — подхватила мисс Марпл.

— Да, мисс Марпл. Вы правильно выбрали слово. Он вообще был человек с крутым нравом, но очень справедливый. Он сказал: «Я уже давно знаю цену своему сыну. Перевоспитывать его никогда не пытался — не верю я во все эти педагогические фокусы. Таким он уродился. Он негодяй, испорченный до мозга костей. Он всю жизнь будет не в ладах с законом, потому что у него нет ни чести, ни совести. Никто и ничто не сможет его исправить, я в этом глубоко уверен. Я давно умыл руки, отказался от него. Не в юридическом, конечно, смысле; когда ему были нужны деньги, он их всегда получал. Когда необходимо было вытащить из очередной истории, у него всегда были самые лучшие адвокаты. Я всегда делал все от меня зависящее. Ведь он мой сын. Ну родись он калекой или эпилептиком — я бы все для него делал. Верно? Он и есть калека — только нравственный… и притом неизлечимый, вот я и делаю для него все, что в моих силах. А что я мог бы сделать для него на этот раз?» Я ответил, что это зависит от того, чего именно он хочет добиться. «Вопрос ясен, — сказал он. — И вот вам мой ответ: я хочу добиться его оправдания. Хочу, чтобы его освободили. Хочу, чтобы он мог жить своей жизнью, какова бы она ни была. Если он снова скатится в пропасть — значит, так тому и быть. Я оставлю ему средства и позабочусь, чтобы для него сделали все возможное. Я не хочу, чтобы он был лишен нормальной жизни. Если эту девушку убил кто-то другой, я хотел бы, чтобы это было доказано. А с Майклом пусть будет так, как он того заслуживает. Но сам я мало на что гожусь. Я тяжело болен. Отпущенное мне время измеряется уже даже не месяцами, а неделями…»

Я начал было говорить о том, что у меня есть адвокаты, почтенная фирма… Он меня перебил: «Ваши адвокаты мне ни к чему. Можете их нанять, но они ничего не добьются. Мне придется действовать самому — сделаю что успею, потому что времени у меня в обрез». Он предложил мне щедрое вознаграждение, сказал, что я должен выяснить истину, для чего он готов представить любые средства. «Сам я, того и гляди, выйду из игры. Смерть уже дышит мне в лицо, так что хочу, чтобы вы занялись этим делом, а в помощь вам постараюсь привлечь одну особу». И он написал на листке ваше имя. «Мисс Джейн Марпл», и добавил: «Адреса ее я вам не дам. Сам устрою вашу встречу». Тут-то он и рассказал мне про этот тур, очаровательный, безобидный, невинный тур по культурным достопримечательностям — поместья, замки, парки. Он сказал, что зарезервирует для меня место на определенное число. «Мисс Джейн Марпл, — сказал он, — тоже будет в этой поездке. Так что ваша встреча будет выглядеть совершенно непреднамеренной».

Я должен был сам выбрать подходящий момент, чтобы сказать вам, кто я, если сочту это необходимым. Теперь о деле. Вы уже спрашивали меня, знаю ли я или мой друг, начальник тюрьмы, кто настоящий убийца или, по крайней мере, вероятный. Мой друг, естественно, ничего на этот счет сказать мне не мог, хотя уже успел обсудить все с инспектором полиции, который вел дело. Кстати, это один из самых надежных и опытных детективов.

— А не было ли там какого-нибудь другого мужчины? Еще одного приятеля? Или бывшего приятеля, чьи ухаживания были отвергнуты?

— Ничего похожего, увы. Я просил мистера Рафиля немного рассказать мне о вас. Но он пропустил мою просьбу мимо ушей. Сказал только, что вы уже не молоды и хорошо разбираетесь в людях. И еще он мне сказал… — И он замолчал.

— Что же он мог еще сказать? — спросила мисс Марпл. — Любопытно… В людях я действительно немного разбираюсь, но никаких иных достоинств что-то за собой не припомню. К тому же я стала глуховата. Да и глаза не те, что раньше. Я просто ума не приложу, что он во мне такого нашел, разве что умею, если понадобится, изобразить наивную Тупенькую старушку. Таких раньше называли «божьими одуванчиками» или «старыми ведьмочками». Это уж кому как нравится. Вот я как раз и есть божий одуванчик. Может быть, он так и сказал?

— Нет, нет. Он сказал, что вы обладаете тончайшим чутьем на всякое зло.

— О! — Мисс Марпл несколько растерялась.

Профессор Вэнстед внимательно наблюдал за ней.

— Вы-то сами как считаете: он прав? — спросил он.

Мисс Марпл довольно долго не отвечала. Наконец смущенно произнесла:

— Может быть. Да, вероятно… Были в моей жизни моменты, когда я явственно ощущала, что где-то рядом затаилось зло, что где-то поблизости дурной человек, из-за которого может возникнуть множество неприятностей.

Она внезапно взглянула ему прямо в глаза и улыбнулась:

— Понимаете, это как… обоняние, у кого-то оно очень острое, а у кого-то нет. Это что-то врожденное.

К примеру, кто-то сразу чувствует запах газа, если кран плохо закрыт, а другие не могут определить. Вы с легкостью различаете запах разных духов, а вот моя покойная тетушка, — задумчиво продолжала мисс Марпл, — была уверена, что, когда человек обманывает, он источает особый запах. Запах лжи. Сначала нос начинает подергиваться, а потом появляется этот запах. И тетушка его чуяла. Уж не знаю, правда это или нет, только несколько раз она нас просто поразила. Как-то заявила моему дядюшке: «Джек, не вздумай брать на работу того молодого человека, с которым ты разговаривал утром. Он тебе все врал, без передышки», и что же? Оказалось, что она была совершенно права.