Да она вовсе и не собиралась связываться, просто так уж получилось[222]. Само собой. Из-за того отставного майора со стеклянным глазом, который постоянно докучал ей своими нудными историями. Бедняга майор… как его звали? Начисто позабыла. Мистер Рафиль, у него еще была секретарша — миссис… миссис Уолтерс, да, Эстер Уолтерс, и массажист — он же камердинер — Джексон. Вот все и вспомнилось. Так-так… Бедный мистер Рафиль! Он уже тогда знал, что ему недолго осталось… Собственно говоря, он ей об этом прямо сказал. Похоже, что он протянул даже дольше, чем ему прочили доктора. Сильный был человек и ужасный упрямец.

Мисс Марпл глубоко задумалась, и, хотя спицы в ее руках безостановочно шевелились, она думала не о рукавчиках, а о покойном мистере Рафиле, перебирая в памяти их встречи. Да, такого человека не скоро забудешь. Он и сейчас стоит перед ней как живой. Необыкновенная личность, хотя человек безусловно тяжелый, вспыльчивый, порой невыносимо грубый. Но окружающие, между прочим, терпеливо сносили его грубости. Никто не смел ему возражать — а все потому, что он был очень богат. Да, неимоверно богат. А с ним была секретарша и слуга-камердинер, дипломированный массажист. Ведь мистер Рафиль почти не мог передвигаться без посторонней помощи.

Этот массажист был довольно скользкий тип. И мистер Рафиль обращался с ним очень грубо.

А с того как с гуся вода. Все готов был стерпеть от хозяина.

«Никто не заплатит ему и половины того, что плачу я, — заявлял мистер Рафиль, — и ему это известно. Однако дело свое он знает».

Интересно, остался ли мистер Джексон — или Джонсон — при мистере Рафиле до конца. Если остался? Тогда он прослужил у него еще год… или год и три месяца. Впрочем, вряд ли, решила она. Мистеру Рафилю слуги быстро надоедали — их привычки, их лица, даже просто их голоса.

Это мисс Марпл могла понять, как никто другой. Она порой чувствовала точь-в-точь то же самое. Она припомнила свою компаньонку — такая милая, такая заботливая, — она терпеть ее не могла, особенно ее воркующий голосок!

«Да уж, — сказала мисс Марпл, — без нее мне гораздо спокойнее, без той мисс… — Господи, теперь ее имя вылетело из головы — мисс… мисс Бишоп? — нет, не Бишоп. Ну и морока!»

Она мысленно вернулась к мистеру Рафилю и к… нет, его массажиста звали не Джонсон, а Джексон. Артур Джексон.

«Боже ты мой, — вздохнула мисс Марпл, — вечно я путаюсь в фамилиях. Конечно, я думала про мисс Найт. Никакая она не Бишоп. С чего это мне пришло в голову?..»

Тут ее осенило: да это же шахматные фигуры! Спутала коня со слоном!

Фамилии Бишоп и Найт звучат так же, как названия шахматных фигур — слона и коня — на английском языке.

«Интересно, кем я назову ее в следующий раз? Мисс Ладья или мисс Ферзь? Только и помню, что у нее какая-то шахматная фамилия».

Но все-таки, как же звали секретаршу мистера Рафиля? Ах да — Эстер Уолтерс. Слава Богу, вспомнила. Интересно, как она поживает? Очень славная была женщина. Ей он вроде бы завещал крупную сумму? Что ж, теперь она ее получит.

Ей помнилось, что мистер Рафиль что-то ей говорил насчет денег для секретарши — Господи, до чего же трудно вспомнить все в точности — как ни старайся, все путается в голове. Или это говорила сама Эстер Уолтерс? То происшествие было для нее тяжким испытанием, но она, должно быть, уже оправилась. Она вроде бы была вдовой? Мисс Марпл хотелось надеяться, что Эстер Уолтерс снова вышла замуж — за славного и надежного человека. Но что-то ей в это не очень верилось. Эстер Уолтерс ухитрялась влюбляться в абсолютно неподходящих мужчин.

Мысли мисс Марпл вернулись к мистеру Рафилю. В газете напечатано: «Цветов не присылать». Ну, положим, сама она и помыслить не могла о том, чтобы послать цветы на похороны мистера Рафиля. Кстати, он мог бы при желании скупить все цветы в английских оранжереях… Нет, какие цветы… они с мистером Рафилем не были настолько близки. Их не связывала ни дружба, ни даже просто симпатия. Они были — как бы это сказать? — союзниками. Да, они были союзниками, правда, продолжалось это недолго. Но это было такое чудесное сотрудничество! Он был из тех, на кого можно положиться. Она это знала, потому и явилась тогда к нему среди ночи… Чуть не бегом бежала… Да, теперь она вспомнила — на ней был розовый шерстяной шарф — как его называли в дни ее юности? Да, правильно, накидка. Прелестная, ажурная накидка из тонкой розовой шерсти — то ли шарф, то ли шаль, которую она накинула на голову, а он засмеялся, взглянув на нее, и еще раз, когда она сказала — вспоминая, она и сама улыбнулась — одно слово, которое его рассмешило. Но, когда он ее выслушал, ему сразу стало не до смеха… Он тогда подумал, а все ли у нее в порядке с головой. И все же он сделал то, о чем она его просила. Надо признать, что все это было чудесно и увлекательно, хоть и страшно. Она ни словом не обмолвилась Реймонду и милой Джоан об очередном своем приключении — ведь они умоляли ее не заниматься такими опасными вещами…

Мисс Марпл покивала головой. Потом еле слышно прошептала:

«Бедный мистер Рафиль… Надеюсь, он не очень мучился.

Надо думать, врачи постарались облегчить ему последние дни, держали его на обезболивающем. Тогда, на Карибах, он так страдал! Его почти неотступно мучили боли. Мужественный был человек».

Да, необыкновенно мужественный. Его смерть огорчила мисс Марпл. Конечно, он был уже стар и немощен, но с его уходом мир потерял что-то очень важное. Каков он был со своими деловыми партнерами, она не знала, скорее всего беспощаден и груб… ведь он был великий воитель. Но при этом — верный друг, подумала она. На самом деле он был удивительно добрым, только старался ничем этого не выдавать. Что ни говори, это был человек, достойный уважения, и он ей нравился. Что ж, пусть покоится с миром в каком-нибудь величественном мраморном склепе. Мисс Марпл даже не знала, был ли он женат. Он никогда не говорил ни о жене, ни о детях. Был ли он одинок? Или его жизнь была настолько полной, что в ней не оставалось места для одиночества? Хотелось бы о нем побольше знать…

Она долго еще размышляла о мистере Рафиле. Она предчувствовала, что по возвращении в Англию больше с ним не увидится. Но каким-то непостижимым образом она чувствовала, что была с ним связана — невидимыми нитями. Если бы он отыскал ее и выразил желание встретиться… Быть может, это чувство возникало потому, что они тогда вместе спасли человека от смерти, и это их объединило. Они словно заключили союз…

— Да нет, — сказала себе мисс Марпл, пораженная внезапной мыслью, — неужто они объединились в союз, чтобы карать?

Разве она, Джейн Марпл, была — могла быть — неумолимой, беспощадной?

— Странное дело, но я никогда об этом не задумывалась. А ведь действительно — тихоня мисс Марпл умеет быть жестокой.

Дверь приоткрылась, и в нее просунулась девичья головка, покрытая копной темных вьющихся волос. Это была Черри, которая, слава Богу, сменила мисс Бишоп… или мисс Найт — как там ее звали.

— Вы что-то сказали? — спросила Черри.

— Это я сама с собой, — ответила мисс Марпл, — размышляла, способна ли я быть беспощадной.

— Это вы-то? — удивилась Черри. — Куда уж вам! Вы — сама доброта.

— И все-таки мне кажется, что я могу быть беспощадной — при некоторых обстоятельствах.

— И что же это за обстоятельства?

— Когда нужно добиться справедливости.

— Во всяком случае, когда вам под руку попался маленький Гарри Хопкинс, — заметила Черри, — пороху у вас хватило. Помните, когда он мучил свою кошку? Кто бы мог подумать, что вы можете с ним так поговорить! У него до сих пор поджилки трясутся.

— Надеюсь, что кошек он больше не мучает.

— Во всяком случае, с оглядкой, чтобы вам на глаза не попасться, — сказала Черри. — Да и другие мальчишки вас как огня боятся. Посмотришь на вас — сидите себе да вяжете что-то там детское, ну просто беспомощная овечка. Но скажу вам честно — когда вы осерчаете, вы похожи на разъяренного льва.

На лице у мисс Марпл проявилось несколько озадаченное выражение. Она никак не могла представить себя в столь грозном виде. Неужели она когда-нибудь себе позволила… Она призадумалась, вспоминая. Конечно, случалось, что ее выводила из себя эта мисс Бишоп — мисс Найт. (О Боже, сколько можно путать!) Но ее раздражение обычно проявлялось исключительно в иронических замечаниях. А у львов чувства юмора нет. Им ирония не требуется. Они одним прыжком настигают добычу и с рыком разрывают ее на части.

— Право же, — сказала мисс Марпл, — мне кажется, я никогда не делала ничего подобного.

Мисс Марпл вспомнила об этом разговоре вечером, прогуливаясь неспешным шагом по своему садику и чувствуя, как ее начинает одолевать привычное возмущение. Должно быть, из-за львиного зева[223]. Честное слово, она сто раз повторяла Джорджу, что ей нужны только ярко-желтые цветы, а не эта лиловая жуть, которую почему-то так обожают сажать садовники.

— Желтые, как сера, — сказала она вслух.

Какая-то женщина по ту сторону забора обернулась и спросила:

— Простите, вы что-то сказали?

— Боюсь, я разговаривала сама с собой, — сказала мисс Марпл, посмотрев на нее через забор.

Женщина была незнакомая, хотя мисс Марпл знала всех обитателей Сент-Мэри-Мид — если не лично, то уж хотя бы в лицо. Женщина была невысокой, плотной, в поношенной, но прочной твидовой юбке, и туфли у нее были добротные, как раз для деревни. Пуловер — ярко-зеленый, и на шее шерстяной шарф домашней вязки.

— К сожалению, такое в моем возрасте случается, — добавила мисс Марпл.

— Садик у вас — загляденье, — сказала незнакомка.

— Теперь смотреть не на что, — сказала мисс Марпл. — Вот когда я сама за ним ухаживала…

— Как я вас понимаю! Должно быть, вы наняли одного из этих — уж как я их только не честила, порой и повторить-то стыдно — старых олухов, которые бахвалятся, что из любого сада сделают картинку… Нет, конечно, попадаются и знатоки своего дела, но чаще — кто совершенно без понятия. Им бы только чаи распивать, выдернут парочку-другую сорняков — вот и вся их прополка. Встречаются и вполне приличные, но и они вскоре выводят из терпения, — И добавила: — Я сама обожаю копаться в саду.