— Значит, и «Бенво» — что-то в этом роде?

— Ни в коем случае, но он может служить той же цели. Ученым пришла в голову мысль, что воздействовать можно не только на реакцию и чувства человека, но и на его ментальные характеристики. Вы можете изменить характер человека. Свойства возбуждающих веществ известны с древних времен. Они повышают сексуальность, будят желания. Существует целый ряд специальных лекарств, которые могут воздействовать на ваши умственные способности, повышая жизненные силы. Этого же можно добиться хирургическим вмешательством — например, с помощью операции на щитовидной железе. Профессор Шорхэм хочет вам сказать, что существует определенное вещество — он не станет раскрывать его характеристики, — которое может изменить отношение человека к жизни — его восприятие, реакцию на окружающих его людей. Даже если это безумец, готовый в приступе ярости крушить все, что попадется ему под руку, или маньяк-убийца, одержимый страстью к насилию, под действием «проекта Бенво» он превращается в совершенно безобидного и благожелательного человека. Точнее говоря, он преображается. Ему хочется облагодетельствовать всех вокруг. Он так и светится добротой. Он приходит в ужас от одной мысли, что может причинить кому-то обиду или боль. «Бенво» можно использовать в широких масштабах, он может воздействовать на сотни тысячи людей, если его производить в достаточных количествах и успешно распространять.

— А как долго он действует? — спросил полковник Манро. — Сутки? Дольше?

— Вы не поняли, — сказала мисс Нойман. — Его действие необратимо.

— Необратимо? Вы изменяете натуру человека, вы изменяете какую-то составляющую — физическую составляющую, разумеется, в его организме, что влечет за собой необратимые изменения в его характере. И вы не можете это отменить? Не можете сделать его таким, как прежде?

— Да. Поначалу это было, вероятно, открытие, имеющее скорее медицинский интерес, но сам профессор Шорхэм хотел изобрести средство подавления агрессии на случай войн, массовых беспорядков, восстаний, революций, вспышек анархии. Он просто хотел, чтобы все вокруг были счастливы. Профессор говорит, что подобные моменты испытывает каждый — хоть раз в жизни. Потребность сделать так, чтобы кто-то был счастлив и здоров — в общем, чтобы все было хорошо. А коль скоро люди способны испытывать такие чувства, значит, как мы оба были убеждены, в человеческом организме существует какое-то вещество, вызывающее подобные чувства, и стоит только активизировать это вещество, как оно будет действовать постоянно.

— Чудеса, — сказал мистер Робинсон, скорее озадаченно, чем восхищенно. — Да, потрясающее изобретение. Какие возможности оно открывает, если… Но тогда почему?..

Голова, покоившаяся на спинке кресла, медленно повернулась к мистеру Робинсону.

Мисс Нойман сказала:

— Он говорит, что вы должны понимать это лучше других.

— Да вы же сами нашли ответ, — вмешался Джеймс Клийк. — Буквальный ответ. Это чудо. — Его лицо горело восторгом.

Мисс Нойман покачала головой.

— «Проект Бенво», — сказала она, — не чудо, но он прекратил свое существование.

— Вы хотите сказать, что ваш ответ — «нет»? — словно не веря своим ушам, спросил полковник Манро.

— Верно. Профессор Шорхэм говорит — нет. Он решил, что это будет против… — Она на несколько секунд умолкла и обернулась к человеку в кресле.

Он делал какие-то причудливые движения головой и рукой, сопровождая их гортанными звуками. Она помедлила, потом продолжала:

— Он сам вам скажет — он испугался. Испугался, вспомнив, что наделала наука в самые звездные свои часы. То, что она открыла и познала, то, что дала человечеству. Чудо-лекарства, которые далеко не всегда оказывались чудесными — пенициллин, который спасал жизнь, и пенициллин, который лишал жизни, трансплантированные сердца, которые несли с собой разочарование, отчаяние и скоропостижную смерть. А чем обернулось расщепление атома? Созданием чудовищного оружия. И понеслось: радиоактивное заражение, загрязнение окружающей среды, причиной которых стали новые способы производства. Он был напуган тем, что способна натворить наука, для которой не существует таких категорий, как «добро» и «зло».

— Но это же благо — благо для всех! — воскликнул полковник Манро.

— Так говорили о многих вещах. Каждое такое открытие превозносили как великое благодеяние для всего человечества, считали великим чудом. А потом обнаруживались побочные явления, и, что еще хуже — оказывалось, что эти чудеса несли не благоденствие, а гибель. Поэтому он принял решение: прекратить работу. Он говорит… — Она стала читать документ, который держала в руке, а профессор утвердительно кивал. — «Я удовлетворен тем, что добился желаемого, что сделал свое открытие. Но я решил не давать ему хода. Оно должно быть уничтожено. И я его уничтожил. Благоволение не будет раздаваться по первому требованию, как лекарство. Такая возможность была, но теперь все формулы, все мои заметки и результаты экспериментов, равно как и методика получения „Бенво“, уничтожены — сгорели дотла — я своими руками убил порождение своего ума».

Роберт Шорхэм невероятным усилием заставил себя заговорить — хрипло, с натугой:

— Я уничтожил свое творение, и никто в мире не знает, как мне удалось его создать. У меня был единственный помощник, но он умер от туберкулеза через год после того, как мы сделали свое открытие. Вам придется уйти отсюда ни с чем. Я ничего не могу для вас сделать.

— Но ведь ваше открытие может спасти мир!

Человек в кресле разразился странными звуками. Это был смех. Смех калеки.

— Спасти мир. Спасти мир! Звучная фраза! Ваши молодые люди считают, что именно это они и делают! Хотя по уши погрязли в насилии и ненависти, чтобы спасти мир. Только они не ведают как! Они должны узнать это сами, отыскать в своих сердцах, дойти своим умом. Мы не можем преподнести им это на тарелочке. Нет. Синтетическая добродетель? Эрзац-доброта? Только не это. Это были бы не подлинные чувства. Они ничего не стоят. Это нарушение законов природы. — Он медленно отчеканил: — И заповедей Господа Бога.

Последние слова, неожиданно для слушателей, прозвучали ясно и отчетливо.

Он обвел взглядом лица присутствующих. Казалось, он молил их о понимании, но не слишком на это надеялся.

— Я имел право уничтожить то, что создал…

— Очень в этом сомневаюсь, — перебил его мистер Робинсон, — это уже принадлежало не только вам, но всему человечеству… И вы не имели право его уничтожить.

— Думайте что хотите, но вам придется с этим смириться.

— Нет. — Мистер Робинсон сказал это с неожиданной силой.

Лиза Нойман возмущенно набросилась на него:

— То есть как это «нет»?

Ее глаза метали молнии. Красивая женщина, подумал мистер Робинсон. Должно быть, всю жизнь была влюблена в Роберта Шорхэма. Любила его, работала на него… Не оставила его и теперь, предана беспредельно, и ни намека на унизительную жалость.

— Кое-чему в этой жизни я все-таки научился, — сказал мистер Робинсон. — Не думаю, что при такой комплекции моя жизнь окажется долгой. — Он со вздохом опустил глаза, глядя на свой объемистый живот. — Но все же я успел уяснить одну истину. Поверьте мне, Шорхэм. И вам придется признать, что я прав. Вы человек чести. Вы не стали бы уничтожать плоды своего труда. Не смогли бы заставить себя пойти на это. Документы где-то надежно спрятаны. Возможно, в этом доме. А возможно, помещены в какой-нибудь банк. И девушка знает, где они. Ей вы доверяете. Она — единственный человек в мире, которому вы доверяете.

Шорхэм ответил, и на этот раз он выговаривал слова почти совсем четко:

— Кто вы? Кто вы такой, черт побери?

— Всего лишь человек, который знает толк в деньгах, — сказал мистер Робинсон, — и в том, что имеет к ним отношение. Это люди, их пристрастия, модели их поведения. Если бы вы захотели, вы хоть сейчас могли бы передать нам свою работу. Я не говорю, что вы могли бы возобновить ее в тех же масштабах, но я уверен, что в принципе она практически уже завершена. Вы изложили нам ваши взгляды, и я не рискну утверждать, что они целиком ошибочны, — сказал мистер Робинсон. — Вполне вероятно, что вы в чем-то правы. Облагодетельствовать человечество не так-то просто. Бедняга старик Беверидж[212]: свобода от нищеты, свобода от страха, свобода от чего бы то ни было — он воображал, что устроит царство небесное на земле только одними призывами, упованиями да трудами праведными. Но для того, чтобы на земле настало царство небесное, этого мало, и я не верю, что ваш «Бенво» или как там вы его окрестили (смахивает на патентованное лекарство) тоже обеспечил бы его пришествие. В благоволении таятся свои опасности, как и во всем на свете. Но тем не менее оно способно избавить множество людей от страданий, боли, беспредела анархии, насилия, наркотической пагубы, и, как знать, может быть, сохранит и что-нибудь очень важное. Может быть — повторяю, может быть — оно благотворно повлияет на людей. На молодых людей. Может, этот ваш «Бенво» — а теперь я как будто рекламирую стиральный порошок — действительно поможет людям стать благожелательными. Конечно, он вряд ли сможет сделать соглашателей, коррупционеров и мошенников приличными людьми, но ведь есть — пусть и очень небольшая — вероятность того, что многие из насильно облагороженных вами людей почувствуют, что в смирении, а не в гордыне их истинное призвание. Я хочу сказать — они действительно станут другими. Они просто не смогут освободиться от своей второй натуры.

Полковник Манро сердито сказал:

— Никак не пойму, о чем вы все тут толкуете.

Мисс Нойман сказала:

— Он городит чепуху. Вам придется принять ответ профессора Шорхэма. Своими собственными открытиями он будет распоряжаться так, как ему угодно. И вы не измените его решение.