Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Мы очень признательны вам, сэр Стаффорд, за ваше гостеприимство, — сказал блондин, который, видимо, был у них за главного.

Голос у него был очень приятный. Звали его Клифорд Бент.

— Это Родерик Кетелли, а это — Джим Брюстер. Мы все обеспокоены нашим будущим. Вы меня понимаете?

— А кто же из нас не обеспокоен? — сказал сэр Стаффорд Най.

— Мы не одобряем того, какой оборот приняли события, — сказал Клиффорд Бент. — Демонстрации, волнения, открытый мятеж… Мы, конечно, ничего против не имеем. Откровенно говоря, мы все через это проходили, но в конце концов все кончается. Сейчас мы хотим спокойно доучиться и заняться наукой. Мы хотим, чтобы нас поняли правильно — мы не против демонстраций, но за демонстрации осмысленные, без разгула эмоций и повальной истерии. Поэтому мы и хотим организовать новую партию, а Джим Брюстер занимается организацией профсоюзов. Тебе ведь удалось им все передать, верно, Джим?

— Тупицы, старые недоумки, — пробурчал Джим Брюстер.

— От правительства мы ждали более разумной и серьезной политики. И более рационального подхода к проблемам молодежи. Мы не против образования на определенной идейной основе, но только без всякого напыщенного вздора. Со временем мы хотели бы войти в парламент и сформировать собственное правительство. Наша сила в массовости. Мы тоже защищаем интересы молодых, но мы не хотим быть бунтовщиками. Мы предпочитаем умеренность. В случае, если нам удастся сформировать правительство, в него войдут те, кто будет действовать разумно. Нас не устраивают ни силы, стоящие сейчас у власти, ни те, кто может прийти им на смену. Что же касается прочих сил, мы надеемся, что они присоединятся к нам. Сэр Най, мы хотели бы предложить вам войти в будущее правительство в качестве министра иностранных дел. Мы уверены, что вы с вашим умом и интеллектом будете проводить четкую и взвешенную политику. Мир стоит на грани катастрофы. Везде то и дело вспыхивают военные действия, улицы полны демонстрантов, в аэропортах — взрывы. Впрочем, вы и сами все это знаете. Мы хотим это изменить, сделать Англию экономически и политически стабильной. Именно поэтому нам нужны молодые люди из тех, что не якшается с анархистами и не бредит революциями. Именно поэтому мы и пришли к вам — вы тот человек, который нам нужен.

— Вы полагаете? — сказал сэр Стаффорд.

— Именно так.

Второй молодой человек усмехнулся.

— И надеемся, что вы отнесетесь к этому с пониманием.

— Вы не боитесь, что вас кто-нибудь услышит?

— Это же ваш дом.

— Ну, конечно, мой дом, моя гостиная. Но чем они менее опасны, чем другие места? Причем как для вас, так и для меня.

— А! Кажется, я понимаю, на что вы намекаете.

— Вы делаете мне предложение. Если я приму его, то нарушу определенные обязательства, а следовательно, проявлю нелояльность.

— Мы вовсе не предлагаем вам предавать отечество, можете не беспокоиться.

— Да нет, об этом я, конечно, не думаю… К тому же из меня вряд ли бы получился хороший агент, хотя последнее время я ощущаю себя чем-то подобным. Недавно я возвратился из Южной Америки и с тех пор ощущаю на себе чье-то пристальное внимание…

— За вами следят? Может, вам это показалось?

— Не думаю. У меня привычка замечать подобные вещи. Я часто путешествую, и со мной иногда случалось нечто подобное. Знаете, пожалуй, нам лучше поговорить в другом месте.

Он встал, прошел в ванную комнату и открыл кран.

— Чтобы нас никто не услышал, — сказал он. — Думаю, сейчас уже существуют другие средства для борьбы с жучками, но за неимением их… Во всяком случае, думаю, теперь мы можем говорить гораздо свободнее… Так вот, не знаю, кому это нужно, но после моего приезда из Южной Америки я явственно ощущаю за собой слежку…

— Но у вас есть какие-то предложения? — спросил Джимми Брюстер. — Хоть что-то вы можете нам сказать?

— Какие-то предложения всегда имеются, но пока я лучше их придержу, — сказал сэр Стаффорд. — Да и вообще, лучше пока не лезть на рожон. Нужно все очень тщательно продумать. А потому лучше прикрыть кран…

— Заверни кран, Джим, — сказал Клифф Бент.

Джим вдруг расплылся в улыбке и пошел в ванную.

Стаффорд Най открыл ящик письменного стола и вынул оттуда поперечную флейту.

— Я еще не очень хорошо освоил инструмент, — извиняющимся тоном предупредил он.

Он поднес флейту к губам и стал наигрывать мелодию. Джим Брюстер вернулся, на его лице вновь появилась хмурая мина.

— Это еще что? Мы что, попали на концерт?

— Да заткнись ты, невежа! — отмахнулся Клифф Бент.

Стаффорд Най улыбнулся.

— Вы, я вижу, любите Вагнера, — сказал он. — Я в этом году побывал на Молодежном фестивале и получил огромное удовольствие.

И он снова повторил тот же мотив.

— С таким же успехом вы могли сыграть «Интернационал»[195], или «Боже, храни короля»[196], или «Янки дудл»[197] или «Звездно-полосатое знамя»[198]. Что это за музыка?

— Мотив из одной оперы, — сказал Кетелли. — И умолкни. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.

— Призывный звук юного героя, — сказал Стаффорд Най.

Он быстро вскинул руку, напомнив им жест из далекого прошлого, а затем едва слышно промолвил:

— Юный Зигфрид.

И гости и хозяин тут же поднялись.

— Вы совершенно правы, — сказал Клиффорд Бент. — Мы все должны быть очень осторожны.

Он пожал хозяину руку.

— Мы рады, что вы согласились нам помочь. Уверен, вы будете превосходным министром иностранных дел.

Они вышли из комнаты. Стаффорд Най через приоткрытую дверь смотрел им вслед; они вошли в лифт и спустились вниз. Он как-то странно улыбнулся, закрыл дверь, посмотрел на стенные часы и уселся в кресло поудобнее — ждать.

Ему вспомнилось, как неделю тому назад он и Мэри Энн стояли перед долгой разлукой в аэропорту Кеннеди[199], пытаясь найти нужные слова. Стаффорд Най первым нарушил молчание:

— Доведется ли нам когда-нибудь вновь встретиться? Как знать…

— А что нам может помешать?

— По-моему, уж чего-чего, а помех будет более чем достаточно.

Она посмотрела ему прямо в глаза и тут же отвела взгляд.

— В нашей работе расставания неизбежны.

— Работа! Получается, она важнее всего?

— А как же иначе?

— Ты — профессионал. А я — так, дилетант. Ты… — Он замолчал. — Кто ты? Кто ты на самом деле? Я совсем тебя не знаю.

— Не знаешь…

Он взглянул ей в глаза. И увидел, как ему показалось, бесконечную грусть. Почти боль…

— Значит, мне остается только надеяться… Думаешь, я должен тебе верить?

— Дело не в этом. Жизнь меня научила, что верить нельзя никому. Запомни это.

— Так вот он каков, твой мир? Никому нельзя верить…

— Я хочу остаться в живых. Пока мне это удается.

— Понятно.

— Я очень хочу, чтобы и ты был… жив.

— Я-то тебе поверил — во Франкфурте…

— Ты рисковал.

— Оно того стоило.

— Ты хочешь сказать, что этот риск…

— Оправдан тем, что вот я с тобой. А теперь… Объявили мой рейс. Неужели нам суждено встретиться в одном аэропорту и навсегда расстаться в другом? Ты улетаешь — куда? Что ждет тебя?

— Дела. В Балтиморе, в Вашингтоне, в Техасе. Ведь я не принадлежу себе.

— А я? Что делать мне? Возвращаться в Лондон… и что делать дальше?

— Ждать.

— Чего ждать?

— Предложений, которые тебе наверняка сделают.

— И что же мне с ними делать?

Она внезапно улыбнулась своей задорной улыбкой, которая была ему так знакома.

— Играть с листа. Ведь ты умеешь это лучше, чем кто бы то ни было. Если будут предложения, все тщательно взвесь. И нам важно — очень важно — узнать, кто они такие.

— Ну ладно. Всего хорошего, Мэри Энн.

— Auf wiedersehen[200].

Зазвонил телефон. «В исключительно подходящий момент», — подумал Стаффорд Най — как раз вовремя, чтобы отвлечь его от воспоминаний.

— Auf wiedersehen, — пробормотал он, вставая и подходя к телефону, — что ж, пусть так и будет.

В трубке он услышал голос с астматическим придыханием, который невозможно было не узнать.

— Стаффорд Най?

Он ответил, как было оговорено:

— Нет дыма без огня.

— Мой доктор требует, чтобы я бросил курить. Бедняга, — сказал полковник Пайкэвэй, — придется ему смириться с этим. Есть новости?

— О да! Тридцать сребреников. Уже обещаны.

— Вот свиньи!

— Ну что вы. Не стоит так горячиться.

— И о чем же вы говорили?

— Я сыграл им музыкальную фразу. Тему рога Зигфрида. По совету тетушки. Они проглотили это за милую душу.

— По-моему, это чистый бред!

— А вы случайно не знаете песенки под названием Жуанита? Надо бы мне и ее разучить — на всякий случай.

— А вы знаете, кто такая Жуанита?

— Полагаю, что да.

— Хм-м… интересно… последние сведения о ней были из Балтимора.

— Кстати, что слышно о Дафне Теодофанос? Хотел бы я знать, где она теперь?

— Сидит в каком-нибудь из европейских аэропортов и ждет вас, я полагаю.

— Большинство европейских аэропортов, кажется, закрыты. Одни взорваны, у других отключена система энергоснабжения, у третьих выведена из строя посадочная полоса — в общем, жизнь бьет ключом.