Ах да. Мартина Б. и фюрера представили собравшимся. Я вышел, закрыл за собой дверь и разговорился с двумя адъютантами, сопровождавшими высокое начальство. Как я уже сказал, фюрер был необычайно возбужден и взволнован. Без сомнения, в последнее время у него было много огорчений. Он приехал к нам чуть ли не перед самой капитуляцией, когда все, честно говоря, шло хуже некуда. Сам фюрер, сообщили мне собеседники, был близок к отчаянию, но совершенно уверен, что одержит победу в этой войне, если только его не подведет Генеральный штаб и все его приказы будут правильно поняты и, главное, исполнены.

— Полагаю, — сказал сэр Джордж Пэкхэм, — к тому моменту он был… уже не совсем… несомненно, он был в состоянии, близком…

— Нам нечего тут играть в прятки, — сказал герр Шписс, — он был уже абсолютно невменяем. В ряде случаев приходилось решать за него. Вы и сами это отлично знаете из донесений ваших агентов.

— Помнится, на Нюрнбергском процессе…

— Нет никакой надобности вспоминать Нюрнбергский процесс, — решительно вмешался мистер Лазенби. — Это все в далеком прошлом. Мы должны надеяться на взаимодействие наших правительств и на сотрудничество наших стран. Прошлое осталось в прошлом.

— Вы совершенно правы, — сказал герр Шписс. — Но сейчас мы говорим именно о прошлом. Мартин Б. и герр Гитлер пробыли с пациентами очень недолго. Ровно через семь минут они вышли оттуда. Герр Б. выразил доктору Рейнхардту благодарность за эту встречу. Машина ждала, и они с герром Гитлером без промедления отбыли. Уехали они очень поспешно — у них была с кем-то назначена встреча.

Все молчали.

— Что дальше? — спросил полковник Пайкэвэй. — Потом что-нибудь случилось? Или успело случиться до их отъезда?

— Один из наших Гитлеров стал вести себя несколько необычно, — сказал доктор Рейнхардт. — Это был пациент, поразительно похожий на герра Гитлера, что придавало ему особую уверенность в его заблуждении. С того самого дня он еще более неистовствовал, утверждая, что он и есть сам фюрер и что ему надо немедленно ехать в Берлин председательствовать на заседании Генерального штаба. В общем, от того небольшого улучшения, которого нам удалось добиться, не осталось и следа. Он стал просто неузнаваем, и я никак не мог понять, почему с ним произошла такая внезапная перемена. Признаться, я почувствовал большое облегчение, когда два дня спустя за ним приехали родственники и увезли домой, чтобы лечить частным образом.

— И вы его отпустили, — сказал герр Шписс.

— Разумеется, отпустил. К нам этот больной попал по собственной воле, принудительное лечение ему показано не было, так что он имел полное право покинуть клинику. И он уехал.

— Я не совсем понимаю… — начал сэр Джордж Пэкхэм.

— У герра Шписса есть одна любопытная версия…

— Это не версия, — сказал герр Шписс. — Это факт. Русские его скрыли, мы тоже. Но сейчас набралось достаточно свидетельских показаний и доказательств.

Гитлер, наш фюрер, в тот день остался в психиатрической клинике по собственному желанию, а пациент, больше других похожий на настоящего Гитлера, уехал с Мартином Б. Впоследствии в бункере нашли труп этого несчастного. Настоящий же фюрер… Впрочем, теперь это уже не важно.

— Но мы должны знать правду, — сказал Лазенби.

— Настоящего фюрера переправили заранее подготовленным маршрутом в Аргентину, где он и прожил несколько лет. Там у него родился сын от красавицы арийского происхождения. Кстати, она, кажется, англичанка, из хорошей семьи. Болезнь Гитлера прогрессировала, и он умер в полнейшем безумии, воображая, что отдает приказы войскам на поле боя. Тогда, в сорок пятом, он мог уехать из Германии только согласившись на такой маскарад. И он согласился.

— И вы утверждаете, что за все эти годы об этом так никто и не узнал? Никакой утечки информации?

— Ходили разные слухи, но кто бы им поверил? Может, вы помните молву, что одна из дочерей русского царя уцелела после расстрела?

— Ну, уж там все было очевидно… — Джордж Пэкхэм запнулся. — Доказательства, представленные ею — грубая фальшивка.

— Одни считали, что это фальшивка. Другие признавали доказательства истинными — а ведь спор вели те, кто знал ее лично. Была ли вдруг объявившаяся Анастасия великой княжной или всего лишь дерзкой крестьянской девчонкой? Чему верить? Молва! Чем дольше она существует, тем меньше ей верят, пока в конце концов она не остается лишь в сердцах романтиков. Слухи о том, что Гитлер остался жив, никогда не затихали. Собственно, никто и никогда не заявлял о том, что его труп был освидетельствован. Русские об этом сообщили, но никаких доказательств, однако, не представили.

— Вы что, всерьез полагаете… Доктор Рейхардт, вы согласны с этим невероятным предположением?

— Ну вот, — сказал доктор Рейхардт, — зачем вы меня спрашиваете — я же вам сказал все, что знаю. Ко мне в клинику приехал Мартин Б. — это бесспорно. Мартин Б. привез с собой фюрера. Что касается меня, то я повидал на своем веку сотни фюреров, Наполеонов и Юлиев Цезарей. И почти все эти Гитлеры были очень похожи на оригинал, и каждый из них вполне мог его заменить. Я прежде никогда не встречался с герром Гитлером. Видел, конечно, на фотографиях в газетах, но ведь это были лишь те фотографии, которые он разрешал публиковать. Посетитель был мне представлен как фюрер, а кому в этом случае верить, как не Мартину Б.? Нет, сомнений у меня не было. Я повиновался приказу. Герр Гитлер не хотел, чтобы я сопровождал его в комнату, где собрались его — как бы это сказать? — копии. Он вошел вместе с Мартином Б. Потом вышел. За это время ему ничего не стоило обменяться одеждой со своим двойником. Так что кто оттуда вышел — он сам или один из моих пациентов, — известно только Мартину Б. Потом они спешно уехали. Короче говоря, настоящий Гитлер вполне мог остаться в клинике и не без удовольствия играть свою роль. Он ведь все-таки был не настолько болен, чтобы не понимать, что только таким путем, и никак иначе, ему удастся покинуть страну, которая вот-вот подпишет капитуляцию. Должно быть, он чувствовал, что потерял реальную власть. В то же самое время горстка верных ему людей разработала план переправки его на другой континент, где он стал бы знаменем, под которым могли сплотиться его многочисленные последователи. Мог ли он устроить подобную мистификацию и с блеском сыграть эту роль? Вполне. Это явно отвечает его состоянию. Уж он покажет этому сброду, кто самый лучший Адольф Гитлер! Наверное, при этом он от души смеялся как над пациентами нашей клиники, так и над обслуживающим персоналом. Многие отмечали как его чрезмерное возбуждение, так и нездоровый блеск глаз. С другой стороны — подобные изменения так часто наблюдались у Наполеонов и Цезарей, что все к этому давно привыкли. Ну вот, наверное, и все, что я вам могу сказать. А теперь передаю слово герру Шписсу.

— Фантастика! — воскликнул министр внутренних дел.

— Фантастика, — смиренно подтвердил герр Шписс, — но в принципе такое вполне возможно. Иногда действительность даст фору любым, самым неправдоподобным фантазиям, уверяю вас. Вспомните историю.

— Неужели ни у кого так и не возникло сомнений?

— Все было продумано до мелочей. Детали нам неизвестны, но все, кто тем или иным образом были связаны с этой операцией, довольно быстро перешли в мир иной.

— Боялись, что они могли проболтаться?

— СС быстро улаживала подобные проблемы — обещание наград, высоких постов — а потом смерть, как самое простое решение. Для СС это дело привычное. Они умеют это делать как никто другой. Мы потратили много сил и средств, чтобы раздобыть хоть какие-то сведения, — пытались найти людей, посылали запросы, изучали документы, так что теперь нам известно все. Гитлер действительно оказался в Южной Америке. Говорят, что там он женился — и от этого брака родился ребенок. Мальчику на ножке поставили клеймо — свастику[188]. Наши агенты видели ее собственными глазами. И там, в Южной Америке, младенца, точно далай-ламу[189], готовили к великой миссии. Планируется не только возрождение нацизма, но и нечто более грандиозное. Создание высшей расы юных суперменов почти во всех странах Европы. Молодые фанатики под знаменем анархии должны смести с лица земли старый мир, мир чистогана и здравого смысла, и создать новый союз, братство убийц, громил и насильников. И, главное, у них есть вождь — истинный ариец, необыкновенный красавец, совсем не похожий на своего почившего отца Белокурый юноша нордического[190] типа, — возможно, внешне он похож на мать. Золотой мальчик. Юноша, у ног которого будет лежать весь мир. Он уже вырос и теперь встанет во главе народов и поведет их в страну обетованную. Нет, не туда, куда вел свой народ Моисей[191]. Евреям вообще нечего делать на Земле. Их планируется истребить в газовых камерах. Это будет великая страна, всецело принадлежащая юным фанатикам и завоеванная их доблестью. Все страны Европы сольются в единый союз со странами Южной Америки. У тех, кто это затеял, уже подготовлены свои многочисленные, хорошо организованные отряды насильников и убийц. И после «Варфоломеевской ночи» их ждет роскошная жизнь. Свобода. Все они станут властителями Нового мира, великого и непобедимого.

— Сущий бред, — сказал мистер Лазенби. — Как только всем этим братаниям и шествиям будет положен конец, вся затея рухнет. Да это просто смешно. Что они могут? — Вопрос Седрика Лазенби прозвучал слегка пренебрежительно.

Герр Шписс покачал своей массивной головой.

— Что они могут? Думаю, на этот вопрос есть только один ответ: они не знают и сами. Они не ведают, что творят. Равно как и того, что сотворят с ними.

— Вы хотите сказать, что на самом деле от них ничего не зависит?

— Они — молодые герои, шагающие дорогой славы. У них есть союзники не только в Южной Америке и Европе. Этот культ успел распространиться и севернее. В Соединенных Штатах тоже бредят Юным Зигфридом. Молодым людям внушают заповеди Гиммлера, учат убивать и наслаждаться страданиями других. В общем, тренируют и зомбируют[192]. Они не знают, что это только начало пути. Но мы-то знаем — по крайней мере, некоторые из нас. Как с этим у нас, в Англии?