— О да. Но видишь ли — откровенно говоря, сдается мне, там недооценивают его таланты. Он об этом не любит говорить. Никогда не жалуется — но все же чувствуется, что ему там не дают развернуться. Те, кто там всем заправляет, кто нынче у власти — кто, думаешь, они такие?

— Canaille![174] — сказала Большая Шарлотта.

— Высоколобые интеллектуалы и снобы, не дающие жить другим. Лет пятьдесят назад все было бы иначе, — развела руками леди Матильда. — Но нынче ему не дают продвинуться по службе, а ведь он того заслуживает. Скажу тебе больше — конечно, по секрету — ему не доверяют. Представляешь себе, они его подозревают — как бы это сказать? — в бунтарских настроениях. Они не могут понять, что будущее за теми, кто имеет смелость придерживаться более прогрессивных взглядов.

— Ты хочешь сказать, что он — как это говорят у вас в Англии — не совсем лоялен к своему правительству, или истеблишменту[175], так, кажется, они его называют?

— Тише, тише, мы не должны так говорить. По крайней мере, мне это не подобает.

— Ты меня заинтересовала, — сказала Шарлотта.

Матильда Клекхитон вздохнула.

— Если хочешь, можешь это считать фантазией старой тетки, обожающей своего племянника. Стаффи всегда был моим любимчиком. Он такой обаятельный, остроумный. И у него есть оригинальные идеи. Он мечтает о будущем — о будущем, которое будет совсем не похоже на то, что у нас сейчас. Как это ни прискорбно, надо признать, наша добрая старая Англия оказалась в политическом тупике. В бедственном положении. Мне показалось, что на Стаффорда все увиденное здесь произвело глубокое впечатление, не знаю уж, что ты ему показала или рассказала. Как я поняла, что-то грандиозное и связанное с музыкой. Нет, нас спасет только одно, я это чувствую всем сердцем — высшая раса.

— Высшая раса должна быть, и она будет. Идея Адольфа была абсолютно правильной, — сказала Шарлотта. — Сам по себе он, конечно, ничего не стоил, но в артистизме ему не откажешь. И еще он умел быть убедительным, был истинным вождем.

— О да! Нам нужен вождь, это бесспорно.

— В последней войне вы выбрали не тех союзников, дорогая. Если бы Англия и Германия встали плечом к плечу, если бы их идеалы совпали… Ведь юность и сила — Именно те идеалы, которых достойны две арийские расы! Представь себе, каких высот достигли бы наши страны к нынешнему дню! Но, может статься, на эту проблему следует смотреть шире… В каком-то смысле коммунисты дали нам хороший урок. «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» Вот именно, всех стран. Но нам нужны не пролетарии… Рабочий класс — это только материал. «Вожди всех стран, объединяйтесь!» — вот наш девиз. Молодые люди, талантливые лидеры с арийской кровью — вот кто нам нужен. Люди среднего возраста, закоснелые в своих привычках, вряд ли нам подойдут. Мы должны искать приверженцев среди студентов, молодых людей с отважными сердцами и великими идеями, готовых бороться и даже умереть. Готовых на все — потому что без агрессивности и насилия не может быть и победы. Я хочу тебе кое-что показать..

Не без труда ей удалось встать на ноги. Леди Матильда пошла за ней, делая вид, что едва за ней поспевает.

— В мае тысяча девятьсот сорокового года, — сказала Шарлотта, — Гитлерюгенд достигла необычайных высот. Тогда Гиммлер[176]добился от Гитлера хартии. В результате появилась СС. Элитная когорта. Созданная для уничтожения всех этих неполноценных восточных рас. Они должны были расчистить место для нас — расы господ. Это был звездный час — рождение человека нового типа. — Она благоговейно понизила голос. В нем прозвучал восторг фанатички.

Леди Матильда едва не перекрестилась.

— Орден Мертвой Головы, — произнесла Большая Шарлотта, проковыляв к стене, где в золотой рамке, увенчанной черепом, красовался Орден Мертвой Головы. — Взгляни — это мое самое дорогое сокровище. Мои юные воины, мои золотые мальчики приветствуют эту реликвию, когда входят сюда. Здесь, в архивах моего замка, хранится многотомная хроника. Кое-что из этих бумаг — чтение не для слабонервных, но нам надо это научиться принимать как должное. Газовые печи, камеры пыток, все, что обличали на Нюрнбергском процессе…[177] Это была великая традиция. Сила, закаленная террором. Этих мальчиков готовили с детства, чтобы никто из них не дрогнул, не поддался минутной слабости. Ведь и Ленин, проповедуя марксизм, призывал коммунистов не миндальничать. Это был один из главных его принципов построения идеального государства. Но в тридцать девятом мы поставили перед собой слишком узкую цель. Мы мечтали возвысить германскую расу. Но есть ведь и другие расы. И они тоже способны добиться господства, если не побоятся причинить страдания и примут идеологию анархии. Мы должны искоренить, уничтожить все оплоты мягкотелости. Стереть с лица земли все религии, унижающие человека. Ведь существует религия силы, древняя религия викингов[178]. И у нас уже есть вождь — он еще молод, но стремительно набирает силы. Как это сказал один великий человек?[179] «Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар». Что-то в этом роде. У нашего вождя уже есть точка опоры. В его распоряжении самолеты, бомбы, средства химического уничтожения. И у него есть солдаты, готовые воевать. У него есть природные ресурсы — газ, нефть. У него в руках будет нечто вроде волшебной лампы Аладдина. Власть над джиннами. Потри лампу — и вот он, джинн. Все в его руках. Наш юный вождь, вождь не только по природе, но и по рождению — он владеет всеми этими несметными богатствами.

Она захрипела, закашлялась.

— Дай-ка я тебе помогу.

Леди Матильда подхватила ее и повела обратно к креслу. Шарлотта села, пытаясь отдышаться.

— Старость не радость, но меня еще надолго хватит. Я еще успею увидеть триумф нового мира. Вот что нужно твоему племяннику. Я об этом позабочусь. Властвовать — вот чего он хочет, не так ли? А ты готова помочь организовать Лучших из лучших в Англии?

— Когда-то я имела на них влияние. Но теперь. — Леди Матильда печально покачала головой. — Все это в прошлом.

— Все вернется, дорогая, — сказала ее подруга. — Ты правильно сделала, что приехала ко мне. У меня влияния хоть отбавляй.

— Это великое дело, — сказала леди Матильда. Она вздохнула и тихо сказала: — «Юный Зигфрид».

— Надеюсь, вам доставила удовольствие встреча со старой подругой, — сказала Эми, когда машина везла их обратно в гостиницу.

— Слышала бы ты, какую я несла ахинею — ушам бы своим не поверила, — сказала леди Матильда Клекхитон.

Глава 4

Говорит Пайкэвэй

— Во Франции дела плохи, — сказал полковник Пайкэвэй, стряхивая с пиджака слой сигарного пепла. — Это слова Уинстона Черчилля во время последней войны[180]. Вот был человек — всегда говорил просто, ни единого лишнего слова. Это производило впечатление. Говорил только то, что необходимо. Давненько все это было… Но сегодня я вынужден повторить его слова. Во Франции дела плохи.

Он закашлялся, чихнул и стряхнул с себя очередную порцию пепла.

— И в Италии тоже, — продолжил он. — И в России. Они, правда, пока молчат, но нам сообщают, что там далеко не все в порядке. Толпы студентов бьют витрины, штурмуют посольства… То же самое и в Египте. В Иерусалиме — хуже некуда. И в Сирии. Здесь, правда, еще терпимо, и не стоит особенно беспокоиться. А вот из Аргентины новости, я бы сказал, странные. Весьма специфические. Аргентина, Бразилия и Куба объединились. Теперь это Соединенные Штаты Золотой Молодежи или что-то вроде того. У них и армия есть. Хорошо обученная, вооруженная до зубов профессиональная армия. У них есть все — авиация, танки, бронетехника и бог знает что еще. Но самое ужасное, у них есть высококлассные специалисты. И знаете, они там все время поют: популярные песни, народные песни, древние боевые гимны. Изображают из себя этакую Армию Спасения[181] — нет, я с большим уважением отношусь к Армии Спасения. И с большой симпатией. Особенно к девушкам с их шляпками. Да… так вот, я слышал, что-то в этом роде готовится и в наших странах. Я полагаю, некоторые из них еще заслуживают право называться цивилизованными? А то один из наших политиков как-то сказал, что мы велики благодаря нашей терпимости — устраиваем демонстрации, проявляем темперамент в форме насилия и блюдем моральную чистоту, раздеваясь чуть ли не догола. Уж не знаю, о чем он собственно собирался толковать — политики этого подчас и сами не знают, — но звучит убедительно. Впрочем, на то они и политики.

Он замолчал и посмотрел на своего собеседника.

— Удручающе — прискорбно и удручающе, — сказал сэр Джордж Пэкхэм. — Просто не верится. Голова идет крутом. Если бы только можно было… И это на данный момент все новости? — спросил он уныло.

— А вам мало? На вас не угодишь. Анархия набирает силу — вот какие новости. Пока они еще не все прибрали к рукам — но поверьте, ждать осталось недолго.

— Но ведь мы в состоянии с ними справиться?

— Это будет очень даже непросто. Конечно, слезоточивый газ даст нам небольшую передышку… Но потом… не применять же нам и в самом деле оружие массового поражения? Неизвестно еще, кто от него пострадает больше — эти молокососы или старички-пенсионеры да домашние хозяйки. Оно виноватых искать не станет. Всех под одну гребенку: от великих наших политиканов, которые то и дело твердят, что у нас тишь, гладь да божья благодать, до нас с вами! А теперь, — добавил полковник Пайкэвэй, — если вы жаждете еще новостей… Специально для вас, с пылу с жару, сверхсекретные из Германии. Герр Генрих Шписс собственной персоной.

— Откуда вы знаете? Эти сведения строго…

— Мы все знаем, — сказал полковник Пайкэвэй. Это была его коронная реплика. — За тем мы здесь и сидим. Привез с собой какого-то доктора, — добавил он.

— Да, доктор Рейхардт, известный ученый, я полагаю…