2

Леди Матильда окинула взглядом свою спальню в гостинице. Прекрасно обставлена. Очень дорогой номер. В нем удачно сочетались комфорт и почти аскетическая простота, которая должна была настроить обитателя на соответствующий лад — чтобы он был готов к физическим упражнениям, строгой диете и далеко не всегда безболезненному курсу массажа.

Она подумала — какая интересная обстановка, рассчитана на любой вкус. На стене в рамке висело изречение, написанное крупным готическим шрифтом[160]. Леди Матильда успела подзабыть немецкий, которым владела в отрочестве, но, насколько она поняла, речь шла о золотой, чарующей мечте, мечте о том, чтобы снова почувствовать себя юной. Будущее конечно же принадлежит молодым, но и старикам великодушно предлагалась возможность вновь пережить пору расцвета.

Здесь можно было ознакомиться с наиболее популярными идеями и моделями образа жизни, которые могли бы найти сочувствующих среди представителей самых различных классов и слоев населения. (Но только тех, у кого хватало денег на такой номер). На столике возле кровати лежала Гидеоновская Библия[161], точно такая, какую леди Матильда обычно находила у своего изголовья, путешествуя по Соединенным Штатам. Она с удовольствием взяла ее в руки, открыла наугад и ткнула пальцем в первый попавшийся стих. Она не раз в своей долгой жизни прибегала к этой уловке — своего рода божественной помощи. Стих был из «Псалтыри»:

Я был молод, и состарился, и не видел праведника оставленным[162].

Она продолжила осмотр комнаты. Не на самом виду, но, можно сказать, под рукой — на нижней полке прикроватного столика — скромно лежал «Готский альманах»[163]: книга бесценная для тех, кто хотел ознакомиться с родословными высших слоев общества, насчитывающими не одну сотню лет. Эти родословные и по сию пору были источником важных сведений как для самих аристократов, так и для тех, кто интересовался историей. Леди Матильда подумала, что альманах ей очень пригодится.

На столике рядом с печью, отделанной старинными фарфоровыми изразцами, лежали дешевые книжечки в мягкой обложке — проповеди и призывы современных пророков. Тех, чьи слова до недавнего времени были «гласом вопиющего в пустыне»[164], лежали здесь, на радость их молодым поклонникам. У этих поклонников всклоченные шевелюры и странная одежда, но сердца у них искренние. Маркузе[165], Гевара[166], Леви-Стросс[167], Фанон[168] — вот они, кумиры нынешней молодежи.

Надо будет и это полистать — вдруг придется беседовать с золотой молодежью.

Раздался робкий стук в дверь. Затем в комнату осторожно заглянула Эми. Леди Матильда вдруг подумала, что лет через десять ее верная Эми будет как две капли воды похожа на овечку. На славную, преданную, добрую овечку. Но пока что, слава Богу, она скорее напоминает премилого толстенького ягненка — с этими ее аккуратными кудряшками и внимательными добрыми глазами, — того и гляди, заблеет.

— Надеюсь, вы хорошо спали.

— Да, моя милая, спала я прекрасно. Вы это достали?

Эми всегда знала, что подразумевается под словом «это», и молча протянула патронессе.

— Вот оно значит, мое диетическое меню. Понятно. — Леди Матильда прочла листок. — В высшей степени неаппетитно! А какова на вкус эта вода, которую предписано пить?

— Не очень приятная.

— Ну, этого следовало ожидать. Приходите через полчаса. Нужно будет отправить письмо.

Отодвинув поднос с остатками завтрака, она села к письменному столу. Несколько минут подумала, потом принялась писать. «Это сгодится», — пробормотала она через несколько минут себе под нос.

— Прошу прощенья, леди Матильда. Вы что-то сказали?

— Я написала старой подруге, о которой я вам говорила.

— Той, с которой вы не виделись лет пятьдесят или шестьдесят?

Леди Матильда кивнула.

— Я так надеюсь… — Эми словно извинялась за то, что собиралась сказать. — Мне хотелось бы… Я… Все-таки столько лет прошло. В наше время память у людей такая короткая. Я надеюсь, она вспомнит и вас, и все события…

— Можете не сомневаться, — сказала леди Матильда. — Тех, кого знаешь в таком возрасте, запоминаешь навсегда. Помнишь шляпки, которые они носили, как они смеялись, помнишь все их достоинства и недостатки — в общем, помнишь все. А вот о тех, с кем я познакомилась, скажем, двадцать лет назад, я вообще ничего не помню, совсем ничего. Вспомнит как миленькая. Особенно то, что было в Лозанне[169]. В общем, отправь это письмо. А мне тут надо кое-что посмотреть.

Она взяла «Готский альманах» и, снова уютно устроившись в постели, принялась прилежно изучать те разделы, которые могли ей пригодиться. Кто кем кому доводится, кто с кем породнился — подобные сведения очень полезны для светских бесед. Ну и, естественно, кто сумел отхватить родовитого мужа, кто где жил, какие на чью голову свалились несчастья. Хотя та, о ком она думала, в альманахе наверняка не упоминалась. Но она живет здесь — купила замок, некогда принадлежавший древнему и знатному роду, и, скорее всего, давно уже переняла присущее местным жителям уважение, даже преклонение перед теми, кто мог гордиться своим происхождением. Сама-то она, как прекрасно знала леди Матильда, ничем таким похвастаться не могла. Бедняжке приходилось довольствоваться всего лишь богатством. Несметным богатством. Совершенно фантастическим богатством.

Леди Матильда Клекхитон, дочь герцога в восьмом колене, нисколько не сомневалась в том, что ее ждет более или менее торжественный прием. Может, даже угостят кофе и чудными пирожными с кремом.

3

Леди Матильда Клекхитон торжественно вступила в одну из великолепных парадных зал замка. Ей пришлось проехать пятнадцать миль. Она довольно долго обдумывала свой туалет, хотя Эми он явно не пришелся по вкусу. Эми очень редко отваживалась давать советы, но она так переживала за хозяйку и так хотела, чтобы леди Матильда произвела должное впечатление, что на этот раз позволила себе робкое возражение:

— Вам не кажется, что это красное платье — поймите меня правильно — чуточку потерто? Видите, на локтях, и еще немного залоснилось — вот тут и тут…

— Знаю, милая, знаю. Платье не первой молодости, но как-никак оно от Пату[170]. Теперь оно, конечно, старое, но когда-то стоило огромных денег. Я не намерена выглядеть расточительной мотовкой. Я — впавшая в бедность представительница аристократического рода. Все, кому меньше пятидесяти, без сомнения, будут смотреть на меня свысока. Но моя подруга уже много лет живет в тех местах, где богачам приходится дожидаться обеда, пока хозяйка терпеливо ждет высокую гостью — одетую в роскошное старье пожилую даму с безупречной родословной. Семейные традиции не так уж просто забыть. Кое-кто их даже перенимает, переезжая жить в подобное место. Кстати, в моем дорожном сундуке вы найдете боа[171] из перьев.

— Вы собираетесь надеть боа из перьев?

— Да, собираюсь. То, что из страусовых перьев.

— Боже, ведь оно у вас с незапамятных времен…

— Верно, но я очень бережно с ним обращалась. Видите ли, Шарлотта сразу его узнает. И подумает, что представительница одного из лучших семейств Англии вынуждена носить свои старые платья, которые тщательно берегла долгие годы. И еще я надену котиковое манто. Слегка поношено, но в свое время это была роскошная вещь.

Облачившись таким образом, она отправилась в путь. Эми сопровождала ее, она была одета скромно, но вполне прилично, как и подобает сопровождающему лицу.

Матильда Клекхитон была готова к тому, что ей предстояло увидеть. Нечто желеобразное, как сказал Стаффорд. Желеобразное чудовище, уродливую старуху, сидящую в комнате, увешанной бесценными картинами. Да уж… Эк ее разнесло… Ее туша с трудом поднялась с кресла, похожего на трон, который вполне годился для пьес про раннее Средневековье, — на нем должен бы восседать какой-нибудь могучий владыка, обладатель великолепного замка.

— Матильда!

— Шарлотта!

— Ах! Сколько воды утекло! Не чаяла тебя увидеть.

Они наперебой выражали свою радость, путая немецкие слова с английскими. Леди Матильда немного подзабыла немецкий. Шарлотта блестяще владела как немецким, так и английским, хотя и на американский манер Леди Матильда отметила, что ее уродство поистине великолепно. На минуту она даже почувствовала к ней симпатию, словно перенеслась в прошлое, хотя, как ей сразу же вспомнилось, Шарлотта была препротивной девчонкой. Ее никто не любил, да и сама леди Матильда никогда не питала к ней особенно теплых чувств. Но что бы там ни говорили, а в школьных воспоминаниях есть что-то притягательное. Она не знала, любила ли ее в те дни Шарлотта. Но прекрасно помнила, что она — как это у них тогда называли — к ней подлизывалась. Возможно, надеялась, что ее пригласят погостить в герцогский замок. Отец леди Матильды, несмотря на завидное происхождение, был одним из самых нищих английских герцогов. Родовой замок ему удалось сохранить только благодаря женитьбе на богатой женщине, к которой он относился с великим почтением, хотя та не упускала ни малейшей возможности над ним посмеяться. Леди Матильде повезло — она родилась от второго брака. Ее матушка была удивительно приятной женщиной и к тому же отличной актрисой, так что ей удавалось выглядеть истинной герцогиней, что для настоящих герцогинь часто было недосягаемо.

Подруги вспомнили, как они изводили нелюбимых учительниц, потом обсудили некоторых своих однокашниц: кто вышел замуж удачно, а кому не повезло. Матильда тут же ввернула в разговор сведения, добытые в «Готском альманахе»: конечно же для Эльзы это была отвратительная партия. Один из пармских[172] Бурбонов[173], не так ли? Да, да, как можно было не знать, чем это чревато. Ужас, просто ужас.

Принесли кофе — чудесный — и блюда со слоеными пирожными и изумительными пирожными с кремом.