— Иногда это не так уж трудно, — сказал сэр Стаффорд Най.

— А вы сами? Вы не богаты?

— Могу только мечтать.

— Значит, Министерство иностранных дел в наше время — как бы это сказать — не очень щедро платит?

— Видите ли, я бы не стал так говорить… Главное — возможность много ездить, встречаться с интересными людьми. Видишь мир, узнаешь кое-что о том, что творится вокруг.

— Кое-что, но не все.

— Далеко не все.

— А вам когда-нибудь хотелось — как бы это сказать — знать, что творится за кулисами, за сценой?

— Иногда можно и без этого кое-что понять, — ответил он уклончиво.

— До меня дошли слухи, что вы и в самом деле имеете такую особенность — составлять определенное мнение о происходящем. К тому же не вполне совпадающее с общепринятым.

— Случалось, мне недвусмысленно заявляли, что я — гадкий мальчишка и позор всей семьи, — сказал Стаффорд Най и рассмеялся.

Шарлотта захихикала, тряся всеми своими подбородками.

— А вы не стесняетесь признаться в своих недостатках?

— К чему лицемерить? Все равно все тайное становится явным.

Она посмотрела на него.

— Что вам нужно от жизни?

Он пожал плечами. Снова придется играть с листа.

— Ничего, — сказал он.

— Да полно, полно. Неужели вы хотите, чтобы я в это поверила?

— Даже не сомневайтесь. Я не честолюбив. Или я похож на честолюбца?

— Нет, нисколько.

— Мне нужно только немного комфорта и невинных радостей. Чтобы имелось что поесть и выпить — в умеренных количествах — и друзья, с которыми было бы интересно.

Старуха подалась вперед. Она три или четыре раза моргнула, то широко раскрывая глаза, то зажмуриваясь. После чего заговорила совсем другим тоном, в котором прорезались свистящие нотки:

— Вы умеете ненавидеть? Знаете, что такое ненависть?

— Ненависть — пустая трата времени.

— Понятно, Понятно. На вашем лице нет морщин, выдающих недовольство жизнью. Значит, вы не лукавите. Но все равно, я думаю, вы готовы вступить на некую тропу, которая приведет вас в определенное место, и вы пойдете по ней вроде бы просто так, ни на что, в сущности, не рассчитывая. Но в конце пути, если вы найдете достойных советчиков, достойных помощников, все ваши желания исполнятся — если вы, конечно, умеете желать.

— Что тут скажешь? — ответил Стаффорд Най. — Это всякий умеет. — Он взглянул на нее и еле заметно покачал головой. — Вы слишком прозорливы. Всех видите насквозь.

Лакей широко распахнул дверь.

— Кушать подано!

Последовал отработанный годами церемониал. Он напоминал королевские приемы. Через распахнутые настежь двери в конце залы была видна ярко освещенная парадная столовая с расписным потолком, освещенная тремя колоссальными канделябрами. К графине с обеих сторон подошли две пожилые женщины. Обе в вечерних платьях, седые волосы уложены в высокие мудреные прически, у каждой на груди — брошь с бриллиантами. Стаффорду Наю они чем-то напомнили тюремщиц. Он подумал, что это скорее не телохранительницы, а нечто вроде приживалок или привилегированных сиделок, которые следят за здоровьем, внешним видом и интимными деталями быта графини Шарлотты. Почтительно поклонившись, дамы подхватили ее под руки и отработанным долгой практикой движением помогли с достоинством подняться на ноги.

— А теперь прошу к столу, — сказала Шарлотта.

Поддерживаемая своими помощницами, она возглавила шествие. Теперь она еще больше напоминала трясущееся желе, но по-прежнему внушала почтение. О ней нельзя было презрительно подумать: ну и толстуха! Нет, это была не просто толстая старуха — она была важной персоной и прекрасно это сознавала. Она хотела производить впечатление выдающейся личности. Сэр Стаффорд с Ренатой шли следом за ней и ее помощницами.

Когда они прошли через двери, больше напоминавшие ворота, он увидел перед собой не просто столовую, а скорее пиршественную залу.

Там была и лейб-гвардия — телохранители. Рослые, белокурые молодые красавцы, облаченные в нечто вроде военной формы. Как только Шарлотта вошла, все разом с лязгом обнажили мечи и скрестили лезвия над ее головой, образовав коридор. Шарлотта, собравшись с силами, отпустила своих спутниц и двинулась без посторонней помощи к громадному резному креслу, отделанному золотом и парчой, стоявшему во главе длинного стола. «Ни дать ни взять — свадебный кортеж, — подумал Стаффорд Най. — Причем свадьба моряка или военного. Нет, именно военного — только вот самого жениха не хватает».

Все гвардейцы в самом расцвете сил. Никого старше тридцати. Все как на подбор, так и пышут здоровьем. На лицах — ни тени улыбки, только почтительная серьезность, и… — он поискал подходящее слово — да, беззаветная преданность. Впрочем, дух тут не столько военный, сколько религиозный. Появились слуги — казалось, они чудом уцелели с довоенных лет, предшествовавших роковому тридцать девятому. Все это сильно напоминало съемки очень дорогого исторического фильма. И над всеми статистами царила восседавшая в кресле или на троне — это уж кому как угодно его назвать — не королева и не императрица даже, а очень старая женщина, выделяющаяся из остальных разве что необыкновенной тучностью да несравненным уродством. Кто она такая? Что она здесь делает? С какой целью?

К чему весь этот маскарад? Гвардия телохранителей — может, они сотрудники службы безопасности? К столу подходили все новые гости. Они склонялись перед чудищем в почтительном поклоне и занимали свои места. Все были одеты в обычные вечерние костюмы и платья. Никого не представляли.

Стаффорд Най, за долгие годы научившийся разбираться в людях, попытался оценить их на глазок. Типы самые разнообразные. Люди из разных сфер и профессий. Юристы. Он насчитал несколько, их ни с кем не спутаешь. Возможно, бухгалтеры и дичь покрупнее — финансисты; парочка военных в штатском. Они были, как он понял, приняты в доме как свои, но тем не менее «сидели ниже солонки», как было заведено когда-то у феодалов — на нижнем конце стола, как и положено людям зависимым.

Подали кушанья. Заливное — громадная кабанья голова, оленина, охлажденный лимонный шербет[129], великолепный слоеный торт, даже на вид необыкновенно вкусный. Необъятная старуха ела — ела с жадностью, словно изголодалась, смакуя каждый кусок. Снаружи донесся новый звук. Рев мощного мотора спортивного автомобиля. Машина мелькнула за окнами как белая молния. В зале прозвучал не менее мощный рев телохранителей:


«Хайль! Хайль! Да здравствует Франц!»