— Сегодня вечером ведите себя осмотрительней, — предупредила его Рената. — Вам придется нелегко.

— Инструкции?

— Вы человек, затаивший обиду. Из тех, кто недоволен власть предержащими, вас не устраивает существующий порядок вещей. Вы бунтовщик, но тайный. Сумеете?

— Постараюсь.

Они ехали по местам, все более далеким от цивилизации. Их машина то и дело петляла, взбираясь все выше по серпантину, проносилась сквозь горные деревушки, порой оказываясь в непосредственной близости от обрыва, на захватывающей дух глубине которого виднелись отраженные в реке огоньки далеких колоколен.

— Куда мы едем, Мэри Энн?

— В «Орлиное гнездо».

Они свернули в последний раз. Дорога пошла лесом. Стаффорду Наю показалось, что в чаще несколько раз мелькнул то ли олень, то ли еще какой зверь. Несколько раз ему на глаза попались и люди в кожаных куртках, с ружьями. Должно быть, егеря. Наконец перед ними на крутом отроге возник замок. Ему показалось, что какая-то часть его лежит в руинах, хотя он явно был отреставрирован и перестроен. Замок поражал массивностью и величием и тем, что в нем не было ничего современного. Он дышал славой минувших веков — мощью, накопленной столетиями.

— Здесь в старину было Великое герцогство Лихтенштольц. Замок построил великий герцог Людвиг в тысяча семьсот девяностом, — сказала Рената.

— А теперь кто здесь живет? Нынешний великий герцог?

— Нет. Это все в прошлом и давно уже поросло быльем. Их больше нет.

— Тогда кто же здесь живет?

— Некто, обладающий реальной властью, — сказала Рената.

— Деньги?

— Да, и колоссальные.

— Неужели мы увидим мистера Робинсона, который для встречи с нами решил воспользоваться самолетом?

— Поверьте — здесь встреча с мистером Робинсоном практически исключена.

— Жаль. Мне мистер Робинсон нравится Колоритная личность, верно? Кстати, кто он на самом деле — по национальности?

— Этого, мне кажется, никто не знает и никогда не узнает. Кто утверждает, что он турок, кто считает его американцем, кто голландцем, а кое-кто — и коренным англичанином. Ходят слухи, что мать его была не то рабыня-черкешенка, не то русская великая княгиня, а то и индийская бегума[123] или еще бог знает кто. Да нет же, конечно, все это ерунда. Один мой знакомый уверял, что его мать — некая мисс Мак-Леллан из Шотландии. По-моему, это ближе к истине.

Они въехали под грандиозный портик. Навстречу им по ступеням сбежали два ливрейных лакея, которые приветствовали гостей подчеркнуто почтительными поклонами. Их багаж выгрузили — а багажа у них было предостаточно. Поначалу Стаффорд Най никак не мог взять в толк, зачем ему велели взять такую кучу вещей, но теперь начал понимать, что все они могут пригодиться. Он подумал, что сегодня вечером они как раз и пригодятся. Его спутница это подтвердила.

Они снова встретились перед обедом под гулкие удары громадного гонга. Най ждал ее в холле. Она спустилась к нему в роскошном вечернем туалете — темно-красное бархатное платье, рубиновое ожерелье и рубиновая диадема. Лакей торжественно прошествовал впереди них и, распахнув дверь, объявил:

— Графиня Зерковски, сэр Стаффорд Най!

«Наш выход, и я надеюсь, что мы смотримся как подобает», — подумал про себя сэр Стаффорд Най.

Опустив глаза, он с удовольствием посмотрел на запонки с бриллиантами и сапфирами, украшавшие его рубашку. В следующую минуту у него захватило дух от удивления. То, что он увидел, превосходило все его ожидания. Перед ним была невиданных размеров зала в стиле рококо[124], с креслами, диванами и портьерами из редчайшей парчи и бархата. Стены были увешаны картинами, которые он не смог бы сразу назвать, но среди них он с первого взгляда заметил — а он знал толк в живописи — подлинного Сезанна[125], Матисса[126] и, кажется, Ренуара[127]. Картины, стоящие поистине больших денег.

На кресле, размерами и роскошью напоминавшем трон, — восседала женщина, как ему показалась, необъятной толщины. «Не женщина, а кит, — подумал Стаффорд Най — и вправду, иначе ее не назовешь». Громадная, бесформенная, заплывшая жиром туша. Двойной — тройной — да нет, почти четверной подбородок. Платье из плотного оранжевого атласа. На голове — сверкающая драгоценными камнями тиара искусной работы, напоминающая корону. Пухлые ладони с толстыми, бесформенными пальцами покоились на резных поручнях. И на каждом пальце — по перстню с громадным камнем. Пара солитеров. Рубин, изумруд, сапфир, бриллиант, бледно-зеленый камень, названия которого он не знал — возможно, хризопраз, и какой-то желтый камень — если не топаз, то, возможно, редкого оттенка бриллиант. «Ну и страшилище», — подумал он. Утопает в собственном жиру. Вместо лица — вся в складках, оплывшая масса жира. И в нем, как изюмины в громадной сдобной булке, — пара маленьких черных глаз, которые глядят на мир острым, оценивающим взглядом. «Вон как меня разглядывает, а Ренату — нет», — подумал он. Ренату она знала. Рената явилась сюда по приказу, ей была назначена встреча. Выбирай то выражение, которое тебе больше по вкусу. Ренате было приказано привезти его сюда. Интересно, чего ради. На этот вопрос он ответить не мог, но был уверен, что причина этому несомненно есть. Она буравила его своими глазками, явно пытаясь решить, тот ли он человек, который ей нужен. Или, точнее сказать, тот ли товар, который она заказывала.

«Надо мне как можно точнее угадать, что ей нужно, — подумал он. — Придется постараться, иначе… — Он вполне допускал, что, если он придется ей не по вкусу, толстуха поднимет унизанный перстнями толстый палец и прикажет одному из этих рослых мускулистых лакеев: „А сбрось-ка ты его вон с того обрыва“. Да нет, бред какой-то. В наше время такое попросту невозможно. И куда меня занесло? Неужели придется участвовать в этом маскараде?» — Ты явилась в точно назначенное время, детка.

Голос был хриплый, астматический, но в былые времена, подумал он, в нем наверняка звучала сила, а возможно, он даже был красив. Теперь все это осталось в прошлом. Рената вышла вперед, сделала легкий реверанс. Потом взяла толстую руку и церемонно к ней приложилась.

— Позвольте представить вам сэра Стаффорда Ная. Графиня Шарлотта фон Вальдзаузен.

Пухлая рука протянулась к нему. Он склонился над ней, соблюдая этикет. Потом услышал слова, которые его удивили:

— Я знакома с вашей двоюродной бабушкой.

Он не сумел скрыть своего удивления и сразу же заметил, что ее это позабавило. Заметил он и то, что она ожидала такой реакции. Она разразилась каким-то неестественным скрипучим смехом. Очень неприятным.

— Пожалуй, лучше сказать, что я когда-то была с ней знакома. Мы не виделись много-много лет. Девчонками мы с ней учились в Швейцарии, в Лозанне. Матильда. Леди Матильда Болдуэн-Уайт.

— Эту замечательную новость я привезу ей с большим удовольствием, — сказал Стаффорд Най.

— Она старше меня. В добром ли она здравии?

— Для своего возраста в отменном. Живет спокойно, в сельской местности. Разве что жалуется на артрит и ревматизм.

— Ах да — неизбежные старческие недуги. Пусть ей поколят прокаин. У нас тут доктора все время его прописывают. И с очень даже неплохим результатом. Она знает, что вы должны были меня навестить?

— Мне кажется, она не имеет об этом ни малейшего представления, — сказал сэр Стаффорд Най. — Ей известно только, что я поехал на фестиваль современной музыки.

— Надеюсь, вы получили удовольствие?

— О, необычайное. И оперный зал очень хорош.

— Один из лучших. Фуй! В сравнении с ним Байрейтский театр покажется средней школой! Знаете, во сколько обошлось его строительство?

Она назвала сумму — миллионы марок. У Ная перехватило дух, а он не чувствовал никакой необходимости это скрывать. Она явно была довольна произведенным впечатлением.

— Деньги — это все, — сказала она. — Человек знающий, способный, проницательный и при деньгах может добиться чего угодно. Деньги могут обеспечить все блага.

Последние два слова она произнесла со сладострастием, словно смакуя, и даже причмокнула губами, что произвело на него не только отталкивающее, но и довольно зловещее впечатление.

— Здесь это бросается в глаза, — сказал он, обводя взглядом стены.

— Вы любите искусство? Да, я это заметила. Вон там, на восточной стене, самый лучший в мире Сезанн. Кое-кто считает, что… — как она там называется?.. — вылетело из головы, ну, та, что в Метрополитене[128] — лучше. Не верьте. Лучший Матисс, лучший Сезанн, все лучшее — здесь. Здесь, в моем «Орлином гнезде».

— Потрясающе, — сказал сэр Стаффорд. — Просто потрясающе.

Гостей стали обносить напитками. Сэр Стаффорд заметил, что Владычица Горы к спиртному не притронулась. «Вероятно, опасается, что при таком непомерном весе у нее подскочит давление», — решил он.

— А где вы познакомились с моей деточкой? — спросила жирная каракатица.

Не ловушка ли? Но мешкать было нельзя.

— В американском посольстве, в Лондоне.

— Ах да, мне говорили. А как поживает — ах, опять забыла, как ее зовут — Милли Джин, наша аристократка с Юга? Как вы считаете — она привлекательна?

— Само очарование. В Лондоне все от нее без ума.

— А бедный нудный Сэм Кортмэн, посол Соединенных Штатов?

— Весьма положительный мужчина, — вежливо ответил Стаффорд Най.

Она захихикала.

— Ах так, пытаетесь соблюсти политес? Ну что ж, он на своем месте. Делает, что ему прикажут — так должен поступать всякий добросовестный политик. Быть послом в Лондоне очень приятно. Это Милли Джин для него добилась. Ах, она могла пристроить его в посольство какой угодно страны — при ее-то деньгах. Ее отцу принадлежит половина всей техасской нефти, он владеет землей, золотыми приисками, да чего только у него нет. Но ее отец — грубый, чудовищно уродливый тип — а она? Посмотрите: утонченная аристократочка. Совсем не походит на богатую выскочку. Она выбрала верную тактику, верно?