Он кивком указал на мистера Робинсона.

— Полагаю, мистер Робинсон, как никто другой, знает этот аспект нашей проблемы.

— Да тут, собственно, никаких особых тайн и нет, — сказал мистер Робинсон. — Назревают глобальные события, за которыми конечно же стоят крупные деньги. Мы должны узнать, откуда идут эти средства. Кто ими распоряжается? Итак, откуда и зачем? Джеймс абсолютно прав, сказав, что я знаю о деньгах практически все. Все, что может знать опытный финансист. Кроме того, налицо и кое-какие общественные склонности, тенденции — вот слова, которые в наше время не сходят с языка! Склонности и тенденции — понятия, которые бесконечно варьируются и в прессе, и в обиходе. Они не совсем однозначны, но все так или иначе связаны друг с другом. Скажем, явно просматривается определенная тенденция. Вспомните-ка историю. Вы сразу обнаружите, что все общественные катаклизмы повторяются словно в периодической таблице, по одной и той же схеме, в основе которой — жажда мятежа. Само ощущение неповиновения, средства, разжигающие мятеж, и формы, в которые он выливается. Революция не ограничивается одной отдельно взятой страной. Через какое-то время она в той или иной степени непременно затрагивает и другие. Вы ведь это имели в виду, сэр, не так ли? — Он повернулся к лорду Альтамаунту. — Во всяком случае, вы мне примерно так это обрисовали.

— Да, ты прекрасно выражаешь мои мысли, Джеймс.

— Это определенная модель, и она неизбежно возникает в любую эпоху. Поэтому она легко узнаваема. Когда-то очень давно все страны были одержимы страстью к крестовым походам[105]. Со всей Европы люди устремлялись на Ближний Восток, влекомые желанием освободить Святую Землю[106]. Вот вам отличная модель детерминированного поведения. Но откуда это желание появилось? Вот в чем назначение истории. Разгадать, откуда возникают эти страсти, эта жажда бунта. Кстати, причины далеко не всегда меркантильны. На восстание людей могут толкнуть самые разнообразные мотивы: стремление к свободе слова или вероисповедания, нежелание подчиняться устаревшим догмам — вариаций может быть сколько угодно. Это заставляло людей эмигрировать в другие страны, изобретать новые религии, причем зачастую столь же тиранические, как и те, с которыми они распрощались. Но за всем этим, стоит вам достаточно пристально вглядеться, вы увидите первопричину всех этих и многих других моделей поведения. Чем-то это напоминает вирусную инфекцию. Вирусу не помеха ни океаны, ни высокогорья. Он способен перенестись в любую точку земного шара и заразить всех и вся. Распространяется он без видимого изначального импульса: Впрочем, нельзя с уверенностью сказать, что это действительно так. Могли быть причины. Причины, вызывающие определенные события. Пойдем дальше: в событиях всегда замешаны люди. Один человек — десять человек — несколько сот человек, — которые могут стать причиной или пустить в ход механизмы, вызывающие то или иное событие. Так что исследовать нужно не конечный результат. Надо искать тех, кто обусловил первопричины. У вас конечно же сразу возникают ассоциации с крестоносцами, религиозными фанатиками, всяческими борцами за свободу и со всем таким прочим, но вы должны смотреть глубже. За реальными событиями стоят идеи. Видения, чаяния… Пророк Иоиль знал об этом, когда писал: «Старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения»[107]. А что из этого опаснее? Сны не зовут к разрушению. А вот видения могут открыть вам новые миры — и стереть с лица земли те, которые уже существуют… — Джеймс Клийк внезапно повернулся к лорду Альтамаунту. — Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к теме, — сказал он, — но я вспомнил, вы мне как-то рассказывали о женщине в посольстве, в Берлине.

— А, да… В то время эта история казалась мне интересной. Вы правы, она имеет прямое отношение к нашему разговору. Жена одного из сотрудников посольства, умная женщина, получившая к тому же прекрасное образование, интеллектуалка. Она мечтала увидеть фюрера, послушать его речи. Как вы понимаете, я говорю о периоде непосредственно перед войной тридцать девятого года[108]. Ей очень хотелось узнать, почему Гитлер на всех производит столь сильное впечатление? И вот ее желание исполнилось. Она увидела Гитлера и послушала его речь. Знаете, что она сказала? «Это что-то необыкновенное. Конечно, я не очень хорошо знаю немецкий, но я была потрясена. Теперь мне понятно, почему все в таком восторге. Понимаете, его идеи так прекрасны… Вы просто загораетесь ими. А как он говорит! Когда его слушаешь, понимаешь, что иначе и думать нельзя и что нужно только следовать за ним, чтобы построить новый прекрасный мир. Да, в нескольких словах об этом не расскажешь. Вот сяду и все по памяти запишу, а потом дам вам почитать, и вы сами почувствуете, какое впечатление он производит». Я согласился, что так будет гораздо лучше. На следующий день она приходит ко мне и смущенно так говорит: «Не знаю, поверите ли вы мне. Я начала было записывать то, что слышала, то, о чем говорил Гитлер. Но… это было так страшно — оказалось, что записывать нечего. Я не могла вспомнить ни одной зажигательной или вдохновляющей фразы. Вспоминались отдельные слова, но, когда я пыталась их записать, вся их значительность и сила странным образом пропадали. Получался какой-то вздор и бессмыслица. Ничего не понимаю».

Вот вам пример величайшей опасности, о которой порой забывают, но она реальна. Есть люди, способные заражать других своего рода одержимостью, внушать им нечто вроде миража — видение новой жизни и великих свершений. Это им удается, хотя фактически они достигают этого не тем, что они говорят, не словами, которые вы слышите. И даже идеи, которые они высказывают, не суть важны. Тут нечто иное. Умение завораживать, присущее очень немногим, неведомая сила, пробуждающая нечто глубинное, скрытое в самой сущности человека, и даже вызывающая определенные видения. Возможно, все дело в личном магнетизме, в особом тембре голоса, а быть может, в каких-то токах, излучаемых этими индивидуумами. Не знаю, что это, но подобный феномен существует.

Некоторые фанатики обладают этой силой. Вспомним основателей тех или иных религий, но и носители зла тоже ею владеют. Можно создать веру в некое движение, в то, что достаточно совершить нечто вполне конкретное — и мы создадим новую землю и новое небо. Ради этой веры люди будут в поте лица трудиться, сражаться и даже умирать.

Он понизил голос:

— Об этом прекрасно сказал Иан Сматс[109]: «Лидерство — это не только великая творческая сила — оно также может быть воплощением дьявольщины».

Стаффорд Най уселся поудобнее.

— Я понял основную вашу мысль. То, что вы сказали, очень интересно. И пожалуй… убедительно.

— Вам наверняка кажется, что я преувеличиваю.

— Не думаю, — возразил Стаффорд Най. — То, что в первый момент кажется преувеличением, подчас оказывается абсолютной реальностью. Просто вы ни о чем подобном раньше не слыхали. Или не задумывались. Вследствие чего эти идеи вам настолько сложно переварить, что остается только одно — принять их как данность. Кстати, можно задать вам один простой вопрос: что необходимо в таких случаях делать?

— Когда вы заподозрите, что происходит что-либо подобное, вам следует досконально в этом разобраться, — сказал лорд Альтамаунт. — Придется брать пример с киплинговского мангуста[110]: пойти и разведать. Разузнать, откуда берутся деньги, и откуда распространяются идеи, и откуда, если можно так выразиться, идут приводные ремни. Кто управляет механизмами? Видите ли, там есть и свои начальники, и главнокомандующий. Вот это мы и пытаемся выяснить. Было бы здорово, если бы вы помогли нам.

Это был один из редких случаев в жизни сэра Стаффорда Ная, когда он растерялся. Какие бы чувства ни обуревали его, обычно ему удавалось их скрывать. Но на этот раз все было иначе. Он обвел взглядом всех присутствующих. Мистер Робинсон, с бесстрастным желтым лицом и хищными белыми зубами; сэр Джеймс Клийк, нагловатый краснобай, которого про себя он называл верным псом. Он взглянул на лорда Альтамаунта, голова которого покоилась на спинке инвалидного кресла. Свет в комнате был приглушенный и придавал ему сходство со статуей святого в нише какого-нибудь собора. Аскет. Четырнадцатый век. Великий человек. Да, Альтамаунт когда-то был одним из великих. В этом Стаффорд Най не сомневался, но теперь он стар и немощен. Должно быть, поэтому ему и понадобился сэр Джеймс Клийк. Он перевел взгляд на таинственную особу, которая доставила его сюда: графиня Рената Зерковски, она же Мэри Энн, она же Дафна Теодофанос. Он ничего не смог прочесть на ее лице. Она даже и не глядела в его сторону. Наконец его взгляд уперся в мистера Генри Хоршэма из службы безопасности.

Генри Хоршэм, как ни странно, ухмылялся.

— Нет, послушайте, — сказал Стаффорд Най, отметай все формальности и переходя на язык, скорее подходящий для восемнадцатилетнего юнца. — Я-то тут при чем, а? Разве я хоть что-то знаю? По правде говоря, меня не слишком ценят мои коллеги, впрочем, вы и сами это знаете. В Министерстве иностранных дел на меня никто не поставит и никогда не ставил.

— Мы знаем, — сказал лорд Альтамаунт.

Теперь уже ухмыльнулся сэр Джеймс Клийк.

— Может, это и к лучшему, — бодро заметил он, но, увидев, что лорд Альтамаунт нахмурился, поспешил извиниться: — Прошу прощения, сэр.

— Мы создали комиссию по расследованию, — сказал мистер Робинсон. — Дело не в том, что вы делали в прошлом, и не в том, что о вас думают другие. Наша цель — провести скрупулезное расследование. На данный момент людей в этой комиссии очень немного. Мы просим вас присоединиться к нам, так как считаем, что вы обладаете рядом качеств, которые могут весьма пригодиться в этом деле.

Стаффорд Най повернулся к представителю службы безопасности.

— А вы как считаете, мистер Хоршэм? — сказал он. — Что-то мне не верится, что вы тоже так думаете.