— Хорошо — так что же, по-вашему, нам надо предпринять?

— Ты меня спрашиваешь? Меня? Да ты знаешь, сколько мне лет?

— Что-то под девяносто? — предположил племянник.

— Ну, знаешь! — с обидой произнесла леди Матильда. — Неужели я так плохо выгляжу, мой дорогой мальчик?

— Что вы, тетя. Выглядите вы на шестьдесят шесть, не больше.

— Неприкрытая лесть, — сказала леди Матильда. — Неприкрытая лесть, но все же лучше, чем под девяносто. Знаешь, у меня есть несколько знакомых, старичков, которые любят собраться и потолковать о том о сем. Так что информация мало-помалу расходится. Один из них генерал, другой адмирал, третий маршал авиации, и у всех у них сохранились старые связи, так что они много чего знают. Юный Зигфрид. Что же это может значить? Возможно, человек, а может, пароль, или название клуба, или вообще новый мессия или поп-звезда. Но что-то за этим кроется. Кстати, есть такая музыкальная тема. У Вагнера. Рог Зигфрида, кажется? — Своим надтреснутым старческим голосом она попыталась напеть мелодию, и ей это почти удалось. — Надо бы тебе купить флейту. Да-да, настоящую флейту, на которой можно играть. И брать уроки. Я как-то ходила на лекцию, которую организовал наш викарий. Невероятно интересно. Вся история флейт и их разновидностей с елизаветинских времен до наших дней. Каких там только не было — и большие, и маленькие, и всякая звучит на свой лад. Представляешь? Такое удовольствие получила. Во-первых, у них такой чудесный звук. А во-вторых, узнать их историю. Да. Так о чем это я говорила?

— Насколько я понял, вы советуете мне приобрести один из этих инструментов.

— Да. Купи флейту и научись играть на ней «Рог Зигфрида». У тебя с детства способности к музыке. Надеюсь, ты сможешь с этим справиться?

— Что ж, думаю, этот скромный вклад в дело спасения мира мне по силам.

— И не откладывай в долгий ящик. Держи ее наготове, потому что, видишь ли… — она постучала по столу очешником, — порой необходимо произвести впечатление при знакомстве со всякими одиозными личностями. Это может очень даже пригодиться. Они встретят тебя с распростертыми объятиями, и ты сможешь кое-что из них выудить.

— На выдумки вы мастерица, — восхищенно сказал сэр Стаффорд.

— А что мне еще остается, в моем-то возрасте? — улыбнулась его внучатая тетушка. — Никуда не пойдешь. А значит, почти никого не видишь, даже в саду покопаться, и то нельзя. Только и остается, что сидеть в кресле да думать. Вспомнишь меня, когда станешь лет на сорок старше.

— Меня заинтересовала одна ваша мысль.

— Одна? — переспросила леди Матильда. — Маловато, если принять во внимание, сколько я тут наговорила. И какая же?

— Вы сказали, что я могу произвести впечатление при знакомстве с какими-то личностями, играя на флейте По-вашему, мне надо с кем-то познакомиться?

— Думаю, да. Свои люди — я имею в виду, конечно, порядочных людей — не в счет. А вот чужаки — дело другое. Тебе ведь нужно будет что-то у них выведать, так? Иными словами, тебе придется внедриться в самую сердцевину их организации. Как это делает жук-могильщик, — задумчиво сказала она.

— И при этом издавать по ночам зловещие звуки?

— Что-то в этом роде. Да. У нас здесь в восточном крыле как-то завелся жук-могильщик, так ты не поверишь, во сколько мне обошлось от него избавиться. Думается, избавить мир от той нечисти тоже будет недешево.

— Во много раз дороже, — заметил Стаффорд Най.

— Это не имеет значения, — сказала леди Матильда. — Люди денег не жалеют. Крупные затраты производят на них впечатление. Но когда вы хотите сделать все наилучшим образом и без особых затрат, тогда почему-то совсем не желают раскошелиться. Понимаешь, мы не меняемся. В нашей стране, я хочу сказать. Мы остаемся такими же, как были во все времена.

— Я не совсем понимаю…

— Мы способны на великие дела. Мы прекрасно справлялись с громадной империей. Но мы не можем поддерживать империю в прежнем ее виде, да нам она больше и не нужна, согласись. И мы это признали. Слишком трудно сохранять все, как есть. Робби мне это объяснил.

— Робби? — Имя показалось сэру Стаффорду знакомым.

— Робби Шорхэм. Роберт Шорхэм. Мой очень старый друг. У него левосторонний паралич. Но говорить он может, и у него прекрасный слуховой аппарат.

— Кроме того, он один из самых знаменитых физиков в мире, — сказал Стаффорд Най. — Значит, он тоже из когорты ваших старинных приятелей?

— Мы с детства знакомы, — сказала леди Матильда. — Тебя удивляет эта дружба или то, что у нас есть что-то общее и нам интересно беседовать друг с другом?

— Признаться, мне трудно представить, о чем.

— О чем нам с ним разговаривать? Конечно, с математикой я никогда не была в ладах. По счастью, в моей юности девушкам она была ни к чему. А Робби математика давалась без труда с самого детства, насколько я помню. Нынче считают, что это вполне естественно. Робби любит поговорить. Я ему нравилась, потому что была легкомысленной девчонкой и умела его рассмешить. И еще я умею слушать. А он иногда рассказывает такие интересные вещи.

— Не сомневаюсь, — сухо заметил Стаффорд Най.

— Только не задирай нос, ладно? Мольер женился на своей служанке, не правда ли, и брак его был на редкость удачный — только не помню, Мольер это был или кто другой…[80] Если у мужчины ума палата, ему вовсе не обязательно общаться с умной женщиной. Это крайне утомительно. Он с куда большей охотой поболтает с прелестной простушкой, и, поверь мне, ему это будет гораздо интересней. В молодости я была недурна собой, — сказала леди Матильда не без самодовольства. — Но далека от всякой учености. И Роберт всегда говорил, что у меня бездна здравого смысла и что я очень сообразительная.

— Вы прелесть и само очарование, — сказал сэр Стаффорд Най. — Мне ужасно нравится у вас бывать, и конечно же я запомню все, что вы мне сказали. Но ведь вы могли бы сказать гораздо больше, верно?

— Подождем более подходящего момента, — ответила леди Матильда. — Но твои проблемы я всегда принимала близко к сердцу. Ты хоть изредка сообщай, как твои дела На следующей неделе ты, кажется, обедаешь в американском посольстве?

— Откуда вы знаете, тетушка? Да, я получил приглашение.

— И насколько я понимаю, принял?

— Это входит в мои обязанности. — Он с любопытством взглянул на нее. — Как вам удается быть в курсе всего, что происходит?

— Мне сказала Милли.

— Милли?

— Милли Джин Кортмэн. Жена американского посла. Совершенно неотразимое создание, должна тебе сказать. Невысока ростом, но сложена безукоризненно — просто прелесть.

— Вы имеете в виду Милдред Кортмэн?

— Крестили ее Милдред, но она предпочитает называться Милли Джин. Мы с ней обсуждали по телефону какой-то благотворительный утренник или что-то в этом роде… Я всегда с удовольствием с ней общаюсь, она мне ужасно нравится. Знаешь, как я ее про себя называю? Миниатюрная Венера…[81]

— Как нельзя более подходящее и лестное прозвище, — сказал Стаффорд Най.

Глава 8

Обед в посольстве

Увидев миссис Кортмэн, которая с протянутой рукой шла ему навстречу, Стаффорд Най тут же вспомнил, как накануне ее назвала тетушка Матильда. Милли Джин Кортмэн было лет тридцать пять — сорок. У нее были тонкие черты лица, большие голубовато-серые глаза, прекрасной формы головка и безукоризненно уложенные волосы — седые с голубым оттенком, отлично подобранным и подчеркивавшим общее впечатление холености. В Лондоне она пользовалась большой популярностью. Муж ее, Сэм Кортмэн, был крупным, тяжеловесным, начинающим полнеть человеком. Он очень гордился своей женой. Его собеседникам порой приходилось нелегко, когда он с упорством, достойным лучшего применения, обсуждал тему, которая в этом вовсе не нуждалась.

— Только что из Малайи, не так ли, сэр Стаффорд? Наверное, занятно было там побывать, хотя лично я предпочла бы другое время года. Поверьте, мы так рады видеть вас здесь. Вы знакомы… Да, вы конечно же знаете леди Альдборо и сэра Джона, и герра фон Рокена и фрау фон Рокен, и мистера с миссис Стаггенхэм.

Стаффорд Най в той или иной степени был знаком со всеми присутствующими. Не знал он только голландца, который был назначен сюда совсем недавно. Чета Стаггенхэмов — министр социального обеспечения с женой. Редкостные зануды.

— И графиню Ренату Зерковски. Она говорила, вы с ней как-то встречались… Должно быть, в прошлом году, когда я была в Англии… — сказала графиня.

Она, снова она — пассажирка из Франкфурта. Абсолютное самообладание, полная непринужденность; прелестное платье серо-голубого пастельного[82] цвета, отделанное шиншиллой[83]. Шикарная прическа — или парик, — на шее рубиновый крест старинной работы.

— Синьор Каспаро, граф Райтнер, мистер и миссис Арбатнот.

Всего человек двадцать шесть. За столом Стаффорд Най оказался между невыносимо скучной миссис Стаггенхэм и синьорой Каспаро. Рената Зерковски сидела прямо напротив.

Обед в посольстве. Из тех обедов, на которых он так часто бывал, и гости, обычные для подобных раутов[84]. Представители дипломатического корпуса, второстепенные министры, один-два крупных промышленника, несколько светских львов, которых приглашали за то, что они были прекрасными собеседниками, — люди раскованные, с которыми приятно провести время. Хотя., есть, пожалуй, и парочка гостей, не совсем типичных для сегодняшней компании. Несмотря на то, что он был полностью поглощен беседой с миссис Каспаро, очаровательной болтушкой, слегка с ним кокетничавшей, его мысли то и дело скользили следом за его взглядом, почти незаметно изучавшим сотрапезников. По этому отсутствующему вроде бы взгляду никак нельзя было заподозрить, что сэр Стаффорд думает сейчас о вещах, совершенно не относящихся к разговору. Его пригласили на обед. Почему? Причины могли быть самые разные. Возможно, его имя автоматически попало в список, который секретари периодически подают начальству, ставя галочки напротив имен тех, до кого дошла очередь. Возможно также, им просто понадобился.